The smile of the Digital God - Deathwisher

Я засмеялся, почувствовав, как уходит желание, повернулся, и пошёл прочь от клиники, правда, не забыв показать куклам средний палец.

Когда я шёл, дождь почти закончился, но небо всё ещё было затянуто тёмными тучами. Я шёл, глядя себе под ноги, уже не обращая внимания на другие витрины, шёл и думал, что возможно, в этой клинике оперируются или оперировались мои заказчики.

Мыски моих кроссовок были очень, очень грязными…

Всё ещё реальность.

Я вышел из переулка и свернул за угол, оказавшись при этом на каком-то сраном проспекте. Вдали возвышались скелеты стройки. По сравинительно пустой и мокрой улице ветер гонял пустые пакеты.

Я гордо прошествовал мимо молчаливого вышибалы, торчавшего у входа в бар, сунув ему под нос флайер. С таким же успехом я мог сунуть ему под нос дерьмо, лишь бы там был фирменная голографическая наклейка «Багровой Луны».

В пол-второго в баре было пусто. За единственным занятым столиком сидел мужик, ужравшийся в полное говно. Точнее, он не сидел, а лежал, положив голову на стол, в то время как из его рта сочилась слюна, уже образовавшая приличную лужицу. За его потными космами я сначала не разглядел лицо, но, приметив неизменную деревянную трость у его стула, я мигом понял, кто это.

Скомат, как всегда, стоял за барной стойкой и со скучающим видом полировал шейкер. Никого из обслуги не было видно, так что я примостился на табурете прямо перед ним.

Стояла грустная, пустынная атмосфера. Стойка с бутылками не светилась, все огоньки и иллюминация были погашены, а единственным звуком, нарушавшим тишину, был гул холодильной камеры, доносившийся из кухни. Что и говорить, бар был ночным, и днём посетители редко сюда заявлялись, тем более, что помещение находилось под землёй и мало кому в такое время хотелось сюда лезть.

– Лёха и Ринат в нарды режутся в женском туалете. – заявил Скомат таким тоном, будто я сидел здесь часа три как минимум. «это он об официанте и втором бармене» подумал я.

– В женском? – спросил я.

– Угу, говорят там столик поставить можно.

– А здесь не судьба?

– У них пари без посторонних. – угрюмо ответил он, и тут же спросил. – ты зачем припёрся?

– Как зачем…

– А разве тебе Спайк не сказал, что у нас сегодня санитарный день и всё закрыто? – спросил Ском, удивлённо приподнимая бровь. Выглядело это комично.

– Ском, какой Спайк, какой санитарный день?

– Ды вышибала… Видишь ли, у нас сегодня уборка была. Генеральная. – Скомат стрельнул красными глазами по помещению.

Бар был двухуровневый – нижняя часть, с этой барной стойкой и большим танцполом, вокруг которого к стенам жались столики и диваны, а сама схема помещения была до смешного проста – прямоугольник, без всяких закутков и тому подобного. А на высоте метров пяти распологался своеобразный карниз шириной метров шесть, к котрому от низа вели две лестницы. На карнизе стояли столики, мини-бар и там же было место ди-джея. Сама площадка, идущая по стене этого колодца, каким и являлся бар, была огорожена, чтобы посетители не падали вниз. Хотя… это всё равно случалось. Обычно народ стоял у этой ограды, попивая разные напитки и наблюдая танцпол сверху – причём сделано было так, что ширина площадки была равна ширине зоны для сидящих на нижнем уровне, так что если ты стоял сверху, и перегибаясь через ограду, смотрел вниз, то видел ты в основном только танцпол. Снизу площадку-карниз поддерживали мощные колонны. На потолке, ещё выше второго уровня, находилось световое и музыкальное оборудование. И всё это, как ни невероятно, находилось под землёй.

Все стены были изрисованны граффити, изображавшими то слова, то людей, то сцены из Камасутры, то бои между какими-то людьми и роботами. Это были гигантские рисунки, перемежавшиеся между собой, сплошным узором покрывавшие девитиметровые стены этого колодца. Особенно эффектно они смотрелись сквозь дым и мелькание светомузыки. Вообще, охарактеризовать интерьер «Багровой Луны» можно было одним словом – ретро-индастриал. Цепи, свисавшие сверху, столики и стулья, сделанные будто из ржавых обломков военных машин, общая рыже-металлическая цветовая гамма, брутальные сцены, нарисованные на стенах – всё это когда-то было модно в начале девяностых. Сейчас же, это смотрелось как отзвуки старины…

– Ну-ну. – ответил я.

– Что «ну-ну»? За барахлом своим пришёл? – спросил Ском, нагибаясь и скрываясь за стойкой. Его голос стал глуше. – так вот, хрен что получишь…

– Как это?

– Где твои глаза, парень? Афишу, что ли не видел? – он разогнулся и протянул мне флайер, очевидно нового образца, при этом вытирая руки о свои штаны. Шейкер он уже куда-то дел. Я пригляделся к флайеру. Там было написано – "сегодня выступает MC Void с новой программой «Delirium Dreams». Я поднял глаза на Скомата, не в силах поверить, что парень вот так запросто распорядился моим временем. Что называется, «без меня меня женили».

– Какого хера, Ском?

– Послушай, Войд, мой ди-джей, ну этот, ты его знаешь… – он защёлкал пальцами, пытаясь вспомнить. – ах да, Кул Эйд, он… скончался от передоза «брутусом». А у меня программа… вот, вспомнил, как ты вчера расписывал свои новые треки, решил, что поможешь. Я всё равно собирался позвонить…

Я вздохнул и пожал плечами, уставившись невидящим взглядом в живот бармену. Как мне всё это осточертело.

– Ну?

– Слышь, Ском, я похож на человека, который выдержит эту ночь? – спросил я.

Глаза Скомата полыхнули красным и он облокотился на стойку, цинично улыбаясь.

– Чё, Синди вчера наподдала тебе жару? – поинтересовался он, гадко облизывая пересохшие губы.

– Не совсем так… – начал я, но потом замолчал, разрешив себе насладиться воспоминаниями о прошлой ночи. До того момента, я держал их на замке.

Да, Синди, Синди была великолепна.

Как чёрный шёлк.

Она была негритянкой, и не то что бы я предпочитал чернокожих, просто в тот вечер,

вчера, а казалось, вечность назад, после моего неплохого выступления в «Арт-Лаундж», когда я на радостях пришёл к Скомату напиться и наширяться, этот добрый чел представил меня Синди.

Правда, к тому моменту в моём желудке помимо водки с ромом, плавали уже две таблетки «эйрбайта» («лёгкого» ЛСД), и я находился во вполне сладостной прострации, достаточной, чтобы лечь в постель хоть с уродливой звероморфшей.

Как я помню, я уже практически растёкся по стойке, чуть не сваливаясь с табурета и предался каким-то приятным грёзам, когда голос Скомата, голос бога, вернул меня из себя обратно на землю. Он сказал:

– Войд, познакомься с совершенно улётной девушкой…

Мои глаза были тяжелы, как свинцовые гири и я с трудом оторвал их от созерцания трещины, пересекавшей лакированную поверхность стойки. Я не помню, что я сказал, но девушка хихикнула. На ней была короткая красная куртка из кожезаменителя, узкие чёрные джинсы, впившееся в её зад и розовые гетры поверх белых кроссовок. Куртка обтягивала грудь Синди и ловила на себя все блики.

Потом, сквозь горящие заслонки фонарей, эта офигительная девушка потащила меня ко мне же домой. Воспоминания от поездки у меня остались самые смутные – «эйрбайт» только начал кусаться и мир вокруг превратился в цветную карусель, круговерть звуков и красок. Огни рекламы около метро совершенно непотребно растекались жирными каплями по полотну моего восприятия, как акварель одного цвета натекает на другой, звуки, звуки растягивались и сжимались, громыхая на самом глазном дне и мучительно отзываясь в зубных коронках… Я помню, как судорожно цеплялся за её плечо, нащупывая спасительный кожзам.

Помнил, как мы встретились со Шкетом и я добавил к коктейлю ещё пару капсул бетафениламина. Для равновесия.

Следующая картинка – я лежу в своей постели, немного пришедший в себя, как раз для того, чтобы накатила вторая волна.

Синди успела стащить с меня джинсы, трусы и майку, и разглядывала меня, маленького и беспомощного, с высоты своего роста. В моём сознании случился проблеск и ртутное море наркотика, уже начинавшее розоветь, отступило перед Синди, как настоящее море отступает перед луной.

Моя луна.

Персональная.

Благостная.

Как она, наверное, контрастировала со мной!

Я – белый, тощий, матовый.

Она – чёрная, крепкая, блестящая…

Как некий райский плод.

Раз – и нейлоновая маечка прорывается, как кожа, под её ногтями.

А я лежал и не двигался, словно парализованный.

Джинсы сползают, зацепляются за трусы танга и гетры, срывая и их тоже.

А внутри, внутри этой фруктовой кожицы – ещё более желанная тёмная мякоть.

Лифчик, она, видимо, не носила из принципа.

Наркотик, экстатическая любовная эйфория, затаился, подобно свёрнутой, но тугой пружине.

Он лежит во мне, ждёт, а пока заставляет губы расплываться в довольной, собственнической усмешке.