Георг — Синяя Птица - Анна Юрген

Георг бросился на постель и заткнул уши.

В середине ночи в затихающий шум торжества ворвался новый крик — страшный, пронизывающий до мозга костей Мальчик содрогнулся. Из тысячи рассказов он знал, что это означало: индейцы сжигали пленных. Было ясно, что французский гарнизон не собирался мешать своим краснокожим союзникам.

Только под утро улеглось волнение Георга, вызванное бесконечными картинами ужаса, и он забылся коротким неспокойным сном.

Первое, что, проснувшись, увидел Георг, было лицо с двумя черными нарисованными полосами, которые, как две ступеньки лестницы, вели к близко сидящим глазам. Ничто так не могло напомнить ему вчерашний день, принесший полное крушение всех его надежд, как это лицо. Испуганно посмотрел он на своего знакомого.

— Что мне теперь делать? Смогу ли я здесь остаться?

Индеец поднял правую руку и, повернув ее ладонью наружу, несколько раз покачал перед лицом вправо и влево. Георг не знал, что этот жест означает «нет», но последующие слова не оставили никакого сомнения.

— Если мой младший брат чувствует себя лучше, он должен идти с индейцами и стать краснокожим, как нас называют белые люди. Он будет принят в нашу семью на место умершего сына.

Посетитель говорил еще что то, но смысл сказанного проходил мимо сознания Георга. «Идти с индейцами…» — вот все, что он запомнил. Крики замученных жертв еще звучали в его ушах. Ясно, что и он также будет сожжен.

Как часто его родители говорили о «краснокожих бандитах». Каждый вечер дверь дома закрывалась на засов и проверялось оружие. Когда однажды до них до шли слухи о нападении на дом Фолькеса, Георг бегал туда. Хижина была цела, но до самых дверей весь пол был усыпан перьями от вспоротых перин и на стене под окном было хорошо видно большое пятно крови.

И он попал в руки этих убийц! Мальчик дрожал от страха.

Около полудня Георг проковылял на своем костыле на кухню, ища повара. Наконец он нашел его и схватил за рукав.

— Не могу ли я остаться здесь, у вас на форту? Не нужен ли тебе помощник?

Повар, посмотрев в его печальные глаза, почувствовал жалость, но покачал головой.

— Нет, мой мальчик, ничего не поделаешь. Краснокожие должны получить всех взятых ими в плен, и офицеры не будут из-за такого маленького мышонка, как ты, ссориться с племенами индейцев союзников.

Георг медленно поплелся назад с поникшей головой. Вечером он долго сидел на насыпи и смотрел на восток. Где-то там лежал Рейстоун, и наверное дальше, чем эта вечерняя звездочка, что светит ему над потемневшими в ночи лесам.

Глава 3

На третье утро после поражения Брэддока индеец с вороньими перьями забрал с собой Георга. Перейдя мост, они направились вдоль берега, на склоне которого стояли только голые остовы хижин. На утоптанной земле лежали кучи золы, куски дерева, обрывки кожи и обглоданные кости. Большинство воинов уже покинуло лагерь.

На мелководье у берега покачивались две лодки-каноэ; каждая из них была раза в три длиннее взрослого человека и перетянута посредине перекладиной, похожей на ручку корзины. У лодок собралась группа индейцев. Женщины стояли по колено в воде и укладывали в каноэ большие свертки древесной коры, котлы, посуду, топоры, оружие и мешки. Мужчины удерживали лодки, не давая им перевернуться во время погрузки.

Повинуясь безмолвному приказу, Георг вошел в первую лодку. Его нога все еще болела; он, оказавшись между двумя свернутыми рулонами, зашатался, лодка покачнулась, женщины завизжали. В ту же секунду индеец с ястребиным носом ударил его коротким веслом так, что мальчик растянулся во весь рост и упал в воду. Слезы брызнули у Георга, но вода скрыла их.

— Ты должен сразу же сесть, — проворчал его знакомый и помог снова забраться в каноэ.

В своем тяжелом горе мальчик едва ощущал тепло июньского солнца, просушивающего его одежду, и только лодка привлекла его внимание. Борт каноэ, обшитый досками, казался толстым, на самом же деле был из тонкой, как бумага, коры, которую поддерживали деревянные поперечины и изогнутые ребра-шпангоуты, Не удивительно, что такая легкая, как перышко, лодка была неустойчива. Но откуда же он мог знать об этом раньше?!

Мучительный страх перед предстоящей смертью на костре не покидал пленника, и все окружающее едва доходило до его сознания. Зелень гористого берега, отражавшаяся в реке, раскаленный полдень над блестящей водной поверхностью с ее частыми изгибами, прохлада на привалах в ивовых и тополевых зарослях, сверкающая гладь реки, во сто раз более широкой, чем Юниата, однообразно чередовались изо дня в день. Все дальше и дальше позади оставался Рейстоун.

Вечерами, прикрывшись одеялом, мальчик плакал. Пока его не одолевал сон, мысли его блуждали среди необозримых лесов и гор в поисках родного дома, который за тысячами горизонтов становился все меньше и меньше. Огромные переходы по реке гасили еще теплящуюся надежду на возвращение. Ничего другого не оставалось, кроме желания сохранить жизнь, а она беспомощному созданию казалась потерянной каждый раз, едва наступал вечер и между кустарниками и камышами на берегу зажигались костры привала. «Слава богу, сегодня мы еще прожили!» — думал он поутру, и жизнь длилась еще один день. О том, что угрожало ему в конце путешествия, он боялся даже думать.

Однажды утром флотилия свернула в приток; берега постепенно суживались. Три дня боролись с течением гребцы. На носу и на корме кану стояло по одному мужчине. Они гребли короткими веслами; удивительно, как долго может занимать такое неудобное положение индеец, как ловко он обходит плывущие вниз по течению стволы деревьев со спутанными ветвями.

Но вот теперь реку окружили луга. Неожиданно берега приподнялись и развернулись в широкую долину, стремясь достичь леса, синеющего вдали над террасой.

В полдень четвертого дня пути Георг заметил, что его спутники оживились; возгласы летели от одной лодки к другой, и весла быстрее опускались в воду. На правом берегу показалась сочная зелень маисовых полей. Между деревьями проглядывали сделанные из коры хижины. Такие хижины Георг видел уже и вчера и посматривал на них с бьющимся сердцем. Теперь поля тянулись бесконечно. Зелень разнообразных оттенков блестела среди стеблей: пятнами разбросана была широколистая тыква, появились полоски табака и целые ряды подсолнечника. Большая роща сливовых деревьев росла на ближайшей возвышенности.

У Георга замерло сердце, потому что лодки повернули к берегу. Из-за отлогого пригорка показались две остроконечные хижины. Пронзительный звук понесся с лодок, и такой же ответный доносился с берега.

Женщины и дети спешили навстречу. Это было Многоцветное смешение вышитых узоров рубашек и накидок, матово блестящих серебряных подвесок и украшений на темно-коричневой коже и желтых обручей на — голых руках. Черные волкоподобные собаки мчались со всех сторон с громким лаем. Среди этого шума нельзя было различить человеческой речи. Под смех и крики ликования лодки были разгружены, вытащены на берег и перевернуты. С любопытством все посматривали на незнакомого мальчика, но никто не подошел к нему, и даже дети держались в стороне.