Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да-а, вещь для хозяйства нужная. Коли бы удалось такую купить, так я за нее тройку коней отдал бы не глядя. Это не то, что конь. Ее во всякое дело можно определить с наилучшей выгодой.
Постепенно спадала жара, голубизна в небе становилась гуще, а комитет бедноты все еще заседал. Тракторист успел за это время снять с прицепа бочку с запасным бензином, с помощью мужиков откатил ее в заросшую лебедой сельсоветскую ограду, потом сходил к озеру, выкупался. Наконец на крыльце появился сияющий от радости Иван Якуня, за ним Белошаньгин, Рогов, Еремеев и многочисленные комитетчики.
Белошаньгин, развернув лист бумаги, прищуриваясь, дергая острым кадыком, начал громко вычитывать:
— По согласованию с партейной ячейкой и сельсоветом Октюбинский комитет бедноты порешил так: вспашку паров произвесть в первую голову самым беднеющим хозяйствам, у коих ни коней, ни сабанов нет, а за ними пахать однолошадным, кои ко времени не управятся. Начать пахоту от Теченских ворот, потом по порядку до Черной дубравы. Поскольку самым первым у Теченских ворот выпадает поле Ивана Якуни, то и начать пахоту с его. Порешено также подымать паров каждому хозяйству не более двух десятин, поступать на пашне по совести, друг с другом не спорить и тракториста ни в какое сумление не заводить. Ну, как, граждане мужики, понятно?
Народ зашумел, особенно те, у кого поля были в Черной дубраве, но тут выступил вперед Федот Еремеев и, подняв руку кверху, требуя тишины, выкрикнул:
— Перестаньте галдеть, граждане! Кому непонятно, лезь сюда на крыльцо и высказывай. А ты, эй, там на поляне, Егор Горбунов! Смотри у меня, народ не подзуживай!
— До самого покрова, что ли, нам в Черной дубраве-то ждать? Пошто начали не с нас? — лихо сдвигая на затылок засаленный картуз, крикнул в ответ Горбунов, уже забывший, как удирал при виде трактора.
— Ладно, ты и без машины обойдешься! Поменьше на полатях бока протирай да почаще свою кобылу в оглобли заводи. Опять, поди, выпимши сюда заявился?
— Есть малость! — подтвердил кто-то из мужиков. — Самогонкой припахивает!
— Так вы его, граждане, гоните-ко в шею! Нам тут с ним лясы точить недосуг. Нам работать надо, делов у нас еще выше головы. Коли кому чего надо сказать, говорите, а то пусть Якуня отправляется в поле и в добрый час начинает. На машине-то можно работать и ночью: это вам не сивко-бурко, вещий каурко!
— Пусть едет! Наговориться успеем! — снова зашумели мужики.
Якуня уже суетился возле трактора. Тракторист покрутил ручку. Машина заработала. Якуня забежал вперед ее, сдернул с себя шапку, сделал земной поклон сначала народу, затем трактору и, вынув из кармана где-то добытую им горсть зерна, бросил его под передние колеса.
— На счастье, наит! На большой хлеб!
При выезде на пашню так делали всегда богатые первоулочные мужики, а Иван Якуня чувствовал себя в этот торжественный момент не менее богатым. Когда он взобрался на трактор и, приосанившись, сел рядом с веселым трактористом, Павел Иванович дружески произнес:
— Запомни, Иван Лукич, этот день, июня одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года, на всю жизнь! Может, придется тебе своим внукам о нем рассказывать!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Вечерело. Отец Никодим и Максим Ерофеич Большов допивали второй самовар. Батюшка, причмокивая, пил чай с блюдца. Максим Ерофеич поминутно отирал с лица пот расшитым полотенцем и отбивался от мух. Мухи роились над столом, обсиживая пропитанные маслом шаньги. Отец Никодим маленький, сухонький, в обшарпанном подряснике. Гость его подтянут и высок. Широкая сосновая лавка поскрипывала под ним всякий раз, когда он оборачивался к отцу Никодиму.
— Не в том, батюшка, беда, что тракторишко в село пригнали, — сурово хмурясь и опрокидывая пустую чашку вверх дном, продолжал разговор Максим Ерофеевич. — На одной этой машинешке со всеми делами им не управиться. Пашка Рогов целится дальше. Третья улица теперича ходуном ходит. Эвон, даже мой батрак и то говорит: ты-де, хозяин, меня не забижай, иначе уговор с тобой брошу и уйду. А пошто это так? Хотят жить без нас, окончательно нас под корень подрезать. Без корня даже дерево и то сохнет. Вот как-то приходилось мне у себя в поле наблюдать за березой. Росла она на меже, как раз возле конопляника. Тут земля черная, шибко перегнойная, и вымахала та береза аж до самого неба. Может, и дальше бы она росла, да погнался я за хорошей землей. Распахал под конопляник межу-то и березе корни сабаном повредил. В то же лето, смотрю, конопляные зеленя поднялись на сажень, а дерево зачахло. Листочки вышли махонькие, скрюченные. Зайдешь под березу-то, глянешь вверх — все небо видать. Даже птицы перестали на ней гнездиться. Вот ведь какая притча случилась. Так что корень и для дерева, и для хозяйства везде первая статья. Потому через него мы соки из земли пьем.
Отец Никодим, моргая подслеповатыми глазами, согласно кивал, но боязливо оглядывался на приоткрытую створку окна.
— Видно, за грехи, Максим Ерофеич, наказует господь. Померкла вера в святую троицу, поддались люди антихристовым увещеваниям.
— Стало быть, теперича и выходу нет? Пропадать, что ли, совсем?
— Пропадать нельзя. Веру в бога и в дела его надо крепить!
Большов резко толкнул от себя блюдце с чашкой, положил на стол огромный узловатый кулак. Отец Никодим вскинул на него испуганный взгляд. Руки Максима Ерофеича вызывали у батюшки содрогание. Они похожи были на клешневатые лапы сатаны, нарисованного на стене в церковном притворе: пальцы на руках раздвоенные, вместо пяти десять ногтей.
— Пока веру будем крепить, от нас лишь мокрое место останется. Пашка Рогов да Федотко Еремеев всех к ногтю возьмут.
— Спаси господь! — перекрестившись, тихо сказал отец Никодим. — Какие ты слова говоришь! Неужто управы не найдете?
— Управы? Кто ее станет искать? Согласие меж хозяевами, как гнилая веревка, рвется. Был прежде у власти Прокопий Юдин, а кто он теперич? При людях-то старается себя не оказывать, держится, черт, тише воды, ниже травы. Мишка Сырвачев из прапорщиков в счетоводы попал, в Абдрахмановой в сельпо счетами клацает и живет словно байбак. Где ж его сабля, коей он в восемнадцатом году орудовал в колчаковском отряде? Небось,
- Чрезвычайное - Владимир Тендряков - Советская классическая проза
- Огни в долине - Анатолий Иванович Дементьев - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Горбатые мили - Лев Черепанов - Советская классическая проза
- Мы вернемся осенью (Повести) - Валерий Вениаминович Кузнецов - Полицейский детектив / Советская классическая проза
- Немцы - Ирина Велембовская - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович - Антонина Коптяева - Советская классическая проза
- Вечный хлеб - Михаил Чулаки - Советская классическая проза
- Липяги - Сергей Крутилин - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза