Дым осенних костров - Линда Летэр

чтобы те никогда не выветрились из памяти, и они оживали — туманными или яркими, но неизменно дорогими.

Самые ранние картины — отец берет его на руки и, смеясь, подкидывает к потолку. Отцовские руки сильные и твердые; он подолгу работает в кузнице, и на ладонях у него загрубевшая кожа и постоянные мозоли. От него пахнет свежей еловой хвоей, металлом и табаком, но Наль не знает, что последнее неправильно, и заливисто смеется вместе с отцом, хотя от полетов каждый раз захватывает дух.

Лонангар качает его перед сном, поменявшись с Айслин, носит на руках по дому и двору, попутно беседуя с друзьями или чужими эльнарай, раздает указания прислуге, свободной рукой раскатывает и тасует чертежи у себя в кабинете. Не спуская маленького Наля с рук, спорит с кем-то над картами, пригубляет вино, все смеются своим непонятным шуткам. Налю не бывает скучно. В ушах отца серьги, которые чуть слышно звенят при раскачивании, если в них мелкие камешки или металлические подвески — одна короткая и одна длинная. Иногда серьги состоят из ряда простых колец или одной подвески, и не звенят, но всегда интересно, какие будут на нем в новый день. На шее отца серебряный медальон. Наль то и дело тянет его в рот. Медальон не очень вкусный, кисло-сладкий и металлический, но привычный и красивый. Его может дополнять камень на отдельной цепочке. Металлы и камни естественны и важны для Наля, как игрушки и колыбельные матери.

Границы мира расширяются. В нем все больше действующих лиц, деталей и сложностей. Лонангар возвращается из военного похода, он хмур и молчалив, на усталом бледном лице лежит тень. Но проходит совсем немного по пути со двора в дом, и он словно оттаивает, обнимает мать и маленького Наля, губы трогает теплая улыбка. Из походов он обычно привозит подарки: металлические, глинянные или вырезанные из камня фигурки эльфов, лошадей, животных и птиц, парящих драконов с крыльями из тончайшей бумаги, деревянное оружие, редкие в Северных Королевствах сладости. Матери он дарит украшения и собранные за стенами города цветы, которые уговаривал распуститься и в самую ненастную пору.

Еще воспоминание: вечер в кругу друзей. Здесь воины-лорды, кто-то из гильдии кузнецов, придворные короля. Отец в массивном резном кресле, набивает трубку. Отблески камина освещают его. Струящиеся по плечам тяжелые золотистые локоны переливаются, словно по ним пробегает пламя, а в глазах сверкают веселые искры. Мать все время подле отца, смеется с ним, временами они берутся за руки. Наль на шкуре у камина слушает, затаив дыхание, и забывает про свои игрушки. Многое из обсуждаемого еще непонятно, но так интересно, что не хочется пропустить ни слова.

Изображение меняется: Лонангар разворачивает Наля к себе, соболиные брови сурово сдвигаются: «Ты действительно взял из кабинета рог единорога без разрешения? Не лги мне! Сын лорда не может быть лжецом!»

Многие образы размывались, сливались, как в плавильном горне, и оставляли после себя лишь налет горечи и пустоты.

* * *

В 136-м году Темных времен, на закате Золотой Эпохи, Налю исполнилось пять зим. Девять лун вынашивали эльнайри своих детей, но взрослели те не как человеческие. По достижении первых четырех зим жизни в росте маленьких эльфов проявлялось постепенно усиливающееся замедление. Этот разлад между жизненным опытом, накапливающимся на фоне еще детского устроения души, все более опережая телесное развитие, а позднее проявлявшийся в тяжком грузе прожитых лет при молодом теле и юношеском духе, неизгладимо запечатлелся в складе характера и культуры эльфийских народов. Твердость, мужество и даже жесткость сочетал он с весельем и жизнерадостностью. Эльфы любили праздники, танцы, песни, игры и смех. Искренно смеялись они за играми и танцами, искренно и скорбели, неся утраты и наблюдая ход времен. Мудрые в одном, в другом они могли до преклонных лет сохранять юношескую незрелость, и чувства порой брали верх над разумом.

Отец вернулся из похода глубокой ночью. Не ранее следующего полудня Наль смог наконец обнять его и, от спешки сбиваясь и проглатывая слова, изложил самые важные события за его отсутствие. Большой деревянный меч сломался, но не нарочно. На Звонком Лае и Лавине можно ездить верхом. Кузен Адруин научился ходить по лестнице. Клант из рода Холодного Камня говорит, что тмеры могут перелезть ночью через стену и попасть в город, а они не могут, потому что на стене горят факелы. Ледяной замок на главной площади растает весной, а хорошо бы не растаял. Внимательно выслушав все, Лонангар спустил Наля со своих коленей на пол, спрятал за спиной что-то с каминной полки и присел на корточки перед сыном, чтобы глаза их оказались на одном уровне.

— Смотри, что у меня есть для тебя! — и, к неописуемому восторгу Наля, протянул ему настоящий, в тисненых кожаных ножнах, небольшой кинжал с инкрустированной перламутром, бирюзой и кораллами рукоятью.

— Он не заточен, — заметил Лонангар, перехватив слегка встревоженный взгляд Айслин, когда Наль забегал по залу, восторженно размахивая извлеченным из ножен подарком. — Ребенку пора привыкать к настоящему оружию.

А когда в окрестностях сошли снега, а воздух потеплел и наполнился птичьим щебетом, Лонангар велел конюшему сменить свое седло и присел перед игравшим во дворе Налем.

— Собирайся, мы поедем на прогулку.

Настоящая прогулка с отцом по весеннему лесу, что могло быть замечательнее! Обняв на прощание Айслин и сгорая от нетерпения, малыш устроился в седле перед Лонангаром. Сначала они ехали рысью, потом городские ворота остались позади, и отец пустил коня галопом. Восторг захватил Наля целиком. Кусты, деревья, валуны стремительно неслись навстречу, а конская спина ходила ходуном, норовя подбросить маленького седока и скинуть под копыта, но безграничное доверие отцу, как когда тот подбрасывал его к потолку, заставляло чувствовать себя окрыленным. Это и вправду более всего походило на полет.

Когда-нибудь он тоже научится так ездить.

— Можешь взять поводья, — неожиданно сказал Лонангар.

А ведь только что Налю казалось, что бо́льшее счастье уже невозможно!

Отец не полностью отпустил поводий, чуть заметно придерживая снизу, но этого было достаточно, чтобы Наль ехал практичеки сам.

— Легко, — звучал над ухом близкий и надежный голос. — Чувствуй коня и стань продолжением его движения. Он сам знает, как идти, ты только направляешь.

Они выехали на обширную равнину. Позади и по правую руку расстилался Сумрачный лес. Каменные волны поросших мхами и лишайником низких сглаженных скал тянулись далеко вперед. По левую руку вставали непостижимые громады гор, вершинами касающиеся редких низких облаков, еще покрытые зимними снегами.

— Вон там, — показал Лонангар, — Край Полуночного Солнца, последний рубеж