След на лыжне - Дмитрий Сергеев

Иван откинул полог. В комнате, залитой утренним светом, было пусто. Стояли две кровати, обе опрятно застланные, с горами подушек в изголовье. Спрятаться человеку негде. Разве что под кроватью. Иван нагнулся, заглянул и туда. Вид у него был сконфуженный. Возвратились назад.

— Где он? — спросил участковый.

Тяжелое молчание воцарилось в доме. Мужики переглянулись. Брусницкий злобно покосился на Вялых. Тот напрасно пытался знаками что-то растолковать ему.

— Кто он? Чего пристал? — с напускной развязностью спросил зять Поздеевых Васька Ухожев.

— Куда девали его?

— Ты чего, Ваня? — вкрадчиво, стараясь смягчить гнев участкового, спросила хозяйка. — Было бы из-за чего шуметь? Кабы они первые. Сам же он на них и выскочил. Хотели пальнуть для острастки...

Кладовщик Вялых, совсем уже не таясь, делал ей знаки, чтобы молчала.

— А ты, чучел, какого хрена машешь на нее? Я вот те помашу! — взревел Васька Ухожев, вскакивая из-за стола. — Сам, падла, привел их...

— Тихо! — Иван положил руку на кобуру. — Показывайте, где спрятали убитого?

II

На полу лежал бледный прямоугольник лунного света с густыми тенями от крестовин оконной рамы. Иван прислушивался к невнятным ночным шорохам. До света еще далеко. Хотел было чиркнуть спичку, взглянуть на часы, но раздумал. Любой, самый ничтожный звук может разбудить тетку Ирину, а после она и сама не уснет, и ему не даст. Стоит ей услышать, что постоялец не спит, как она тут же засыплет его вопросами. К тому же Иван умел определять время среди ночи по гире на ходиках. У тетки Ирины многолетняя привычка подтягивать цепочку в одно и то же время. И даже в самую темень, когда невозможно разглядеть циферблата, теневой сгусток гири все равно заметен на фоне беленой стены. Нужно было только вносить поправку, учитывать день недели. Старые часы отставали. За неделю набегало четверть часа. Тетка Ирина всегда подводила стрелки в субботу. Завтра — понедельник, и поправку можно не делать. Был четвертый час. По летней поре так уже утро. Но на дворе март.

История ходиков доподлинно известна Ивану. Они висят здесь уже без малого тридцать лет. Появились в послевоенную пору, когда иных часов ни у кого еще и в помине не было — только ходики. У Ирины они висели, и, когда пришла мода на новые заводные часы, часы на батарейках, в деревнях начали стыдиться ходиков — выкидывать. Иринины ходики дождались поры, когда мода на них вернулась. Сюда, верно, еще не дошла, пока только городские начали гоняться за ходиками. Прошедшим летом заезжий геолог пристал к тетке — торговал ее часы, давал за них свои ручные. Только он зря старался, набивал цену. С ходиками тетка Ирина никогда не расстанется. У них особая цена.

Ходики ей подарил сын, Колька. Он учился еще в школе, и из первой своей поездки в город привез матери подарок. Часы тогда стоили немалых денег. Ирина так обрадовалась, что и не полюбопытствовала, где малолетний мальчишка раздобыл деньги. И напрасно не полюбопытствовала. Это был первый и единственный подарок, полученный ею от своего непутевого сына. Больше он никогда ничем не порадовал ее. Школу не кончил, связался с хулиганьем, влип на воровстве. Дальше — больше, пошло, завертело — вовсе сгинул. Ни писем, ни телеграмм не шлет. Иван, когда заступил на должность участкового, поселился в избе у Ирины — она приходилась ему дальней родней, — сам вызвался навести справку, отыскать след пропавшего без вести Николы, своего троюродного брата. И нашел. Но правду не стал говорить — пощадил тетку. Сочинил побасенку, будто ее блудный сын устроился в особо дальнюю экспедицию, откуда почта приходит раз в три года. Да и то писем нельзя писать. Даже и упоминать об экспедиции не разрешается. Врал, а сам краснел — думал, тетка с ходу разоблачит его: «Перестань брехать!» Но той его ложь и была нужна, лила бальзам на ее истосковавшееся сердце. Она с готовностью ухватилась за эту экспедицию, сама навыдумывала подробностей, какие Ивану и не снились. Теперь вот, в последний год, когда телевидение пришло и к ним в Усово, тетка часами просиживала у светящегося экрана. Ее влекли передачи, в которых показывали дальние края и страны. Ее Николка мог служить где угодно: хоть на Курилах, хоть на Галапагосских островах, хоть на Камчатке, хоть в Австралии. Тот самый геолог, который торговал у нее часы, которому она объявила, что и ее сын тоже работает в экспедиции, где-то за двумя полюсами — так и сказала «за двумя полюсами» — напрасно пытался растолковать ей, что такое земные полюса и что никак не возможно быть не только за двумя полюсами, но даже и за одним из них. Глобус принес от соседей. Но тетка и глобусу не поверила, осталась при своем — за двумя полюсами ее шалопай.

Ее, если что втемяшится в голову, никому не разубедить. Какие хочешь, доводы приводи. Вот и вчера:

— Юра Шиляк убил Кеху — больше некому.

И сколько Иван ни спорил, ни доказывал ей, что никак не мог механик убить Кешу Анкудинова, потому что был все время на виду у людей и находился не в том месте, откуда сгинул жених; предупреждал, чтобы не распускала ложных слухов, а то еще в деревне подумают, что это он, участковый, так говорит — тетка Ирина упрямо твердила свое: «Шиляк убил — больше некому!»

И не одна Ирина, другие женщины повторяли: «Шиляк убил». Хотя и неизвестно никому доподлинно, убит ли Кеша. Никто ведь не видел его ни живого, ни мертвого. Где его теперь искать, Иван терялся в догадках. Дело, которое вначале показалось ему пустяковым, простым, — вернее, он его и за дело не посчитал — вдруг обернулось серьезным и загадочным. Ничего похожего в его практике еще не было. Более всего его удивляло: куда мог исчезнуть человек?

Не хотелось вспоминать, как он сам оконфузился вчера. Да еще при Гале! Впрочем, Галя-то как раз не осудит его, не просмеет: и она вместе с ним попала впросак. Верно, она всего лишь понятая. А вот ему, участковому, непростительно. И ведь сколько до этого сам себе внушал: не увлекайся, взвешивай, анализируй... Черта с два... Как только коснулось дела, увидел кровь — сразу же связал одно с другим: пропавший Кешин след и кровь. Этак все гладко покатилось: вот они и убийцы — следы на них и вывели. Анкудинову больше и деваться некуда было. Не испарился же он, выйдя на дорогу? Стало быть, его подобрала машина. А если кровь — так убили. Может быть, случайно переехали, не заметив, а может быть, по злобе. Оставалось найти тело.

— Показывайте, куда спрятали убитого! — потребовал он, кладя руку на кобуру.

На мгновение встретился с испуганно-восторженным взглядом Галины Александровны — Галочки.

Решительно шагнул вперед, заслоняя ее собой, — вдруг они схватятся за ружья. Запоздало подумал: «Надо было забрать ружья, как вошли».

— Ваня, голубчик ты наш родимый, не погуби! Детишек пожалей,— слезно запричитала Поздеиха, указывая участковому на притихших внучат. — По дурости стреляли. У, изверги! — замахнулась она на своих зятя и мужа.

Щенок опять затявкал, озлобленно кидаясь на Ивана: почуял кто нарушил покой в доме. Поздеиха цыкнула на него, отпнула. Тот заскулил обиженно. Забазлали пацанята.

— Не губи, родимый!

— Но, но, — растерялся Иван: ему показалось, Поздеиха хочет бухнуться ему в ноги. Этого только и не хватало. — Человека убили — теперь не погуби?

— Какого человека?! Ты че наговариваешь?

Но он и сам почувствовал неладное. Окончательно картину прояснил Васька Ухожев, шалопутный зять Поздеевых: вскочил из-за стола, от ярости брызжа слюной, накинулся на Вялых:

— А ты, падла, какого хрена?.. А то сам не подначивал: стреляй, стреляй! Сам же после и добивал, вот из этой кочерги. — Васька схватил с гвоздя двухстволку кладовщика, замахнулся, будто хотел садануть прикладом. — Теперь сам же привел, их сюда! Да провались она, ваша сохатина! Я теперь че, на штраф должен горбатиться? Тама, в чулане, лежит — забирайте. А штраф вот с них, — указал на Вялых и Брусницкого. — Имя свеженины захотелось.

Искали одно — раскрыли другое. Все подробности восстановились сами собой. Брусницкий и Вялых понесли на Ваську, Васька на них — знай только слушай и вникай.

Еще с вечера втроем условились ехать на старый тракт, стрелять глухарей. С тех пор как проложили новую дорогу, большой отрезок старой, угадавшей между двумя заливами новозданного моря, стал никому не нужен. Дорога еще не заросла, а высокую насыпь даже зимой не везде заметало снегом. Глухари, у которых постоянная нужда наполнять зоб каменной крошкой, прилетают туда клевать гравий. Машине они позволяют приблизиться чуть ли не вплотную. Подобный варварский способ охоты на беззащитную птицу запрещен, но браконьеры потому и браконьеры, что у них совести нет и законы не для них. Выехали спозаранку. Не успели достигнуть заповедного места, только выбрались на старый тракт, как в рассветной мути увидели сохатого. За каким лешим его вынесло на дорогу, неизвестно. Зверь и не думал бежать, стоял поперек полотна, слушал. Васька нажал на тормоз, когда до сохатого осталось не больше сорока шагов. Азарт охватил браконьеров. Как же упустить такую добычу! Это же скольких глухарей надо перестрелять? Правда, риску больше. За глухарей-то, если и попадутся, ружья отберут да пристыдят, а за сохатого втроем не расплатиться. Но подсчеты некогда было вести. Что он, дурак, будет ждать их, пока они срядятся? Грянул залп из двух ружей, почти в упор стреляли Васька и Брусницкий. Вялых после добивал смертельно раненного лося.