Персиковый мед Матильды - Анна Данилова

– Ты становишься легкомысленным, и это пугает меня, – осторожно заметила Катя. – Все-таки мы в чужой стране.

– Подумаешь, заплатим штраф, – отмахнулся Саша и закурил. – А здесь мило. Полно туристов. Судя по всему, это немцы или голландцы.

– Штраф… У тебя много денег? – все же решилась спросить Катя и при этом покраснела. Ей даже стало жарко.

– У меня есть деньги, – не поднимая глаз, ответил Саша. – Я понимаю, твои родители решили почему-то, что я нищий и вообще женился на тебе, чтобы жить в Москве.

Он вдруг посмотрел на нее пристально, затем взял ее руку в свою и сказал спокойно и с достоинтвом:

– Я люблю тебя, Катя. И если ты любишь меня, то должна верить мне, понимаешь? Верить и во всем положиться на меня. Я теперь твой муж и отвечаю за тебя. Я – мужчина, ты – женщина. Ты можешь не работать, заниматься домом и детьми, или, наоборот, своей карьерой, но знай – я рядом, я всегда тебе помогу. Главное, не растрачивай свои чувства на разного рода подозрения, ревность, мелкие ссоры. Если тебе что-то непонятно, если тебя что-то мучает или ты в чем-то не уверена – скажи. Я тебе все объясню. Надо уметь договариваться. Что же касается денег – они у меня есть. Думаю, в скором времени их будет еще больше. И, если ты все же захочешь, мы купим себе дом или квартиру – здесь.

К ним подошла официантка, приветливо улыбнулась. Они сделали заказ.

– Ты прав, – сказала Катя, когда девушка отошла от их столика. – Мы должны договариваться. Но я еще не привыкла к тебе, ты должен это понять. Мы так мало знаем друг друга. И я ревную тебя. Ко всем. Мне стыдно, но это так.

– Я тоже ревную. Но молчу же, – Саша вновь положил ладонь на ее руку. – Что еще?

– Я ничего не знаю о твоей семье, о том, кем были твои родители.

– Отца я своего не знаю, он умер, когда я был совсем ребенком. Мама была портнихой. Мы всегда жили скромно, но благодаря маминым золотым рукам ни в чем особо с сестрой не нуждались.

– С сестрой? У тебя есть сестра?

– Да, но она старше меня, замужем, у нее двое детей, она живет в соседнем городе, не с нами.

– Ты меня с ней познакомишь?

– Обязательно. И с другими родственниками. У нас нормальная семья, так что не переживай. Главное – это наши отношения. Ведь так?

– Так.

Им принесли свинину, колбасу, пиво.

– Ты сегодня так посмотрел на эту русскую горничную… служанку, уборщицу Таню, – она все же сказала это.

– Она – русская, – пожал плечами Саша. – Мне было приятно услышать русскую речь. Вот и все.

– Я понимаю, она много старше нас, но красивая… Она понравилась тебе?

– А тебе Михаэль?

Они оба рассмеялись. Все это глупо, глупо! К черту ревность. Им хорошо вдвоем и больше никто не нужен.

Вечером, возвращаясь с конюшни, где они смотрели лошадей и Саша договаривался об утренней прогулке в сопровождении конюха, так случилось, что потом Саша спустился в кухню, точнее, в ту часть кухни или ресторана, где находился бар, а Катя решила подняться к себе, надеть свитер. Поднимаясь в башню по узкой винтовой лестнице, она вдруг услышала голоса. Остановилась и прислушалась. Ей было интересно и любопытно все происходившее вокруг нее. К тому же один голос, как ей показалось, принадлежал Тане. Катя спустилась на площадку и сделала несколько шагов по направлению к хозяйским апартаментам. Она знала, что на втором этаже живут Лора с сыном, а под лестницей, в большой просторной комнате рядом с библиотекой, – Татьяна.

Осторожно ступая по ковру, Катя приблизилась к огромному шкафу, забитому чучелами птиц, которые просматривались за толстыми мутными стеклами, и спряталась за ним, сгорая от желания послушать, о чем же так громко спорит, явно что-то доказывая, Татьяна. Да, это была она, и разговаривала на повышенных тонах с кем-то, кого Катя, понятное дело, не видела, но почему-то очень хотела разглядеть. До нее доносились обрывки фраз – «Ты сначала мне что обещал, а… (далее следовало непристойное слово, обращенное явно к мужчине)?», «…Только и знаете, что под юбку лезть…», «У тебя, молодого жеребца, одно на уме…», «…Молчишь? Что, сказать нечего?»

И тут она услышала быструю тихую речь. Голос принадлежал Михаэлю. Он блеял, объясняя что-то, словно извинялся перед Татьяной.

– Цвай! Понял, кретин? Две тысячи евро, так-то вот. И не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю. Я сама лично видела, как ты с этой бабой из Калининграда говорил почти на чистом русском в «Красной башне». Я же там была вчера, и ты видел меня, но все равно не подошел. Ты – самый настоящий трус! Психопат. Две тысячи, понял? Завтра же!

Михаэль что-то сказал, после чего Татьяна как-то нехорошо, жирненько хохотнула, слегка взвизгнув. Катя, понимая, что парочке не до нее, решила все же проверить свои предположения. А вдруг это не Михаэль?

Она вышла из-за шкафа, подкралась к двери, приникла к щели и увидела: Михаэль прижал Татьяну к стене, руки его скользили под ее юбкой. Он был возбужден. Лицо его – красное, потное.

– А сейчас, сучонок, сто евро. Сегодня пойду туда снова, посмотрю, один ты будешь или с этой дурындой. Ну… – Она вдруг оттолкнула парня от себя и шлепнула ладонями по его плечам. – Денежки! Сто евро!

Михаэль дрожащими руками вытаскивал из всех карманов купюры. Сунул их Татьяне в вырез кофты, после чего принялся целовать ей шею, щеки…

Катя прибежала в башню сама не своя. Словно это ее сейчас тискал Михаэль. Так вот каким образом, оказывается, зарабатывает денежки русская служанка!

Надо было спуститься вниз, к Саше, но она почему-то не могла. Села, прижав к груди свитер, в кресло, не в силах пошевелиться. С закрытыми глазами вспоминала каждую деталь того, что увидела в комнате Тани. Почему? Зачем? Почему именно она? Немолодая, потасканная женщина. Что он в ней нашел? Он весь дрожал, он так ее хотел…

Катя умылась холодной водой. Надела свитер и спустилась в бар. Саша сидел за столиком и листал журнал.

– Пришла? – Он улыбнулся, встал и усадил ее рядом с собой на бархатный диванчик. – А я уже успел соскучиться. У тебя все в порядке?

– Да. Только… Хотя… нет, ничего. Все хорошо.

– И все же?

– Да так. Встретила Лору Бор. Все думаю: богатая женщина, а так скромно одевается.

4. Раушенбург

День был солнечным и теплым, воздух казался наполненным янтарной пылью, а лес, такой прежде мирный, тихий и всегда готовый поделиться своей прохладой, в ту минуту, когда Кристина Эш выходила из машины с Йоханом, показался ей мрачным, полным тайных захоронений, а сухие и блестящие хвойные иголки под ее ногами – оранжевыми от подсохшей крови.

– Я многое бы отдал, окажись все простым кошмаром, а платье Матильды мне приснилось, – прошептал Йохан, беря мать под руку и подводя ее к тропинке, ведущей в лес. – Ну что, идем?

Кристина оперлась на руку сына и двинулась вперед, с трудом передвигая непослушными ногами. Они все шли, шли, и хотя она умом понимала, что путь короткий, но почему-то он давался ей с великим трудом. Ей показалось, что они прошли уже через весь лес – настолько она утомилась, впору было сесть на землю, отдохнуть. Солнце заигрывало с ними, дробясь на яркие лучи среди розоватых стволов елей, ослепляя, исчезая и появляясь вновь, чтобы позолотить пышные зеленые ветви, согреть вошедших в лес людей своим теплом, может быть, успокоить их.

– Мама, это здесь, – вдруг напряженным, высоким, каким-то не своим голосом произнес Йохан. – Постарайся взять себя в руки.

Кристина подошла к сыну сзади, крепко схватив его за руку, встала слева от него и увидела ель, на ветвях которой висело полуистлевшее платье Матильды. Да, это точно было ее платье. Белое в розочках.

– Осенью шли дожди, потом была зима. Бедное платье! Бедная Мати! – прошептала Кристина, глотая слезы. – Что будем делать, Йохан?

– Не знаю. Я только одного никак не пойму: как могло случиться, что это платье никто прежде не заметил? Ведь Мати знали все в Раушенбурге, ее наряды примелькались… Во всяком случае, молодые девушки, знакомые Матильды, знали это платье, они не раз бывали здесь на машинах со своими дружками. Да в лесу столько пикников устраивалось! Почему никто не заметил? Тем более все отлично знают, что Мати пропала.

– Не знаю. Может, место такое глухое. Никто тут не был, да и на машине в чащу не проберешься.

– Неподалеку отсюда еще одна дорога проходит, совсем рядом, если ехать со стороны замка. Так что удивительно…

– Йохан, какая разница, видел кто-то платье или нет, главное – мы увидели. Я понимаю: с Мати стряслась беда, и все это произошло здесь. И моей дочери, – лицо Кристины застыло, по щекам покатились крупные слезы, – уже, наверное, нет в живых. Мы не можем вернуть ее к жизни. Но раз она погибла здесь, раз ее здесь… убили… В память о нашей Мати мы должны найти тело и похоронить ее как положено. А того, кто надругался над ней и убил, надо наказать.

– Значит, мы все-таки обратимся в полицию?

– Сами мы ничего не сможем.

Кристина присела и провела ладонью по прохладным, потемневшим в тени, густо рассыпанным хвойным иголкам, словно ее материнская ладонь могла почувствовать, где именно зарыто тело дочери. Но внезапно пальцы ее нащупали что-то упругое и нежное. Она разрыла верхний слой хвои и влажной земли и увидела оранжевый свежий рыжик.