Невыдуманные истории - Виктор Житинкин

Ноги привели его прямо к домику, к которому он так стремился. Вовка долго ходил около дома, жадно всматриваясь в окна в надежде увидеть что-то родное. Но подходил вечер, никто так и не открыл ему ворота во двор дома, а об обратной дороге в город он так и не подумал. Хорошо, что в это время возвращалась из магазина соседка, знавшая Володьку. Родители дружили с этой женщиной и между собой называли почему-то ее Зиной Черной. Вовке она нравилась за то, что любила его и, при случае, угощала конфетой. В этот раз, увидев Вовку, она подошла к нему, обняла и спросила:

– Родители-то где?

– Там, дома остались, – не соврал Вовка.

– Как же ты здесь оказался? На поезде приехал один?

– Нет, я пешком пришел – ответил Вовка и заплакал. Плакал долго, умываясь слезами.

– Не реви, – строго сказала тетя Зина. – Сам же набедокурил и воет еще. Ты давно ушел из дома? Вот, глупенький, шел-то зачем? Ах, на дом посмотреть!

Женщина задавала Вовке кучу вопросов, а он от слез не мог говорить, а только кивал головой. А когда Вовка ответил ей, что шел на дом посмотреть, она, вроде как смягчилась, лицо ее стало гораздо добрее, она погладила Вовку по голове и сказала:

– Ладно, ладно, будет реветь-то. Соскучился по дому, вот и пришел, а я вот, до старости дожила, а так и не собралась побывать на своей родине. Не помню уж, какой он был отчий-то дом. Маленькой мне он казался огромным. А какой он на самом деле, видать, не увижу никогда. Не собраться мне больше съездить туда.

Прекратив гладить Вовку, тетя Зина запустила руку в свою кошелку, достала буханку белого хлеба, пеклеванного, отломила почти треть его, запашистого, и сунула в руки Вовки.

– Поешь, поешь! Голодный, чай, с утра.

Вовка вонзил свои зубы в хлеб и принялся уплетать его. Только сейчас он почувствовал голод. Еще бы, целый день ничего не есть. Тетя Зина покрутила головой, спросила кого-то про время, а получив ответ, подхватила Вовку за руку и быстро потащила его в сторону станции, на ходу объясняя:

– Поезд вот, вот подойдет, Вовка! Поторопиться надо, а то не успеем на него. Я тебе билет куплю, до города доедешь и больше никуда не сворачивай, прямо до дому дуй. Понял меня? А в следующий раз, захочешь дом посмотреть, с матерью или с отцом приезжайте. Заодно, и меня, старую, навестите. Договорились?

Вовка покивал головой.

Подошел поезд. Вовка успел доесть весь хлеб и, даже, запил его водой из колонки. Тетка Зина принесла ему билет, такой прямоугольник картонный, с дырочкой посредине, сунула его Вовке в карман и подсадила на подножку вагона. Вдогонку она успела прокричать:

– С матерью приезжай, Вовка!

– Ладно, приедем! – ответил Вовка и пошел занимать место в вагоне, чтобы было возле окна.

Только не приехал Вовка ни летом, во время каникул, ни через год. Двадцать лет прошло с того его визита в «Детство». Тетка Зина не дождалась Вовку, ни одного, ни с матерью. Мать написала Владимиру как-то в письме, что умерла тетка Зина, спрашивала, помнит ли он еще ее. Кого из знакомых может еще увидеть Владимир там, в поселке, по приезду? Можно и без знакомых обойтись, прикрыв глаза, думал он. Посмотреть бы на родные места, на домик, который построил отец и в котором когда-то жил Вовка и больше ему ничего не надо.

Когда подошло время, Владимир сел у окна в полупустом вагоне. Беззвучно за окнами вагона поплыли привокзальные строения, затем медленно ушли назад зеленые луга, замелькали фермы моста через небольшую реку Кокшагу, и в вагоне стало темнее, густой смешанный лес стоял стеной по обе стороны вагона. Ближние деревья проносились мимо, удаленные медленно проплывали в стороне. Казалось, что лес не кончится никогда, но снова появились деревянные дома, обозначились улицы, по дорогам катили машины, люди шли по дорожкам вдоль домов, толпились кучками около открытых дверей магазинов, стало видно деревянное здание небольшого вокзала.

Выйдя на платформу, Владимир быстро отыскал направление, куда ему предстояло идти к заветному домику. Он шел, а сердце его от волнения готово было выскочить из грудной клетки. Справа осталась школа, тоже деревянная, двухэтажная. Он помнил ее с того самого детства, а запомнилась она ему потому, что здесь он первый раз в жизни встречал Новый Год с настоящей украшенной елкой и настоящими Дедом Морозом и Снегурочкой.

Ну, вот и дом, тот самый дом, который когда-то построил отец. Сейчас дом ему показался совсем маленьким, почти игрушечным, всего два окна смотрели на улицу. В одном из окон показалось лицо немолодой женщины, заинтересованно наблюдавшей за Владимиром. Затем оно исчезло, и, вскоре, открылась входная дверь, женщина вышла на крыльцо. Она приложила руку ко лбу, загораживая глаза от солнца, и через забор стала наблюдать за высоким мужчиной, осматривающим ее дом.

Владимир, глядя на домик, вспоминал, как жили они тогда. Жили, конечно, бедно. Кровать, лавки и табуретки были сделаны самим отцом. Электричества в домах не было, а когда установили дизель-генератор и протянули провода прямо к домам, сообщив при этом, что вот-вот подадут в дома электроэнергию и будут гореть электролампы, Вовка долго лежал на лавке и не сводил глаз с лампочки, висящей под потолком, боясь пропустить тот самый момент, когда она вспыхнет. Лампочка вспыхнула, ее свет жег глаза, как сварка, хотя была она всего двадцати пяти ватт мощностью.

– Чего встал тут, да в окна заглядываешь? – Владимир вздрогнул от внезапно раздавшегося басистого голоса. – Говори чего надо? Я тут хозяйка!

Владимир растерялся от неожиданных вопросов, но подошел к хозяйке, стоявшей уже в открытых воротах.

– Жил я когда-то в этом доме. В детстве. Вот и решил взглянуть на дом из «Детства».

Грубая на вид женщина внимательно осмотрела гостя, чуть посторонилась и, показав рукой на крыльцо, сказала:

– Похоже, что так. По глазам вижу. Проходи, коли пришел в дом из «Детства».

Голос ее звучал уже мягко и доброжелательно.

Подходя к крыльцу, Владимир оживился, вспомнив:

– А под крыльцом мы козу держали! С той стороны крыльца вход.

– Держим и мы. Только сейчас она на пастбище.

– Там под крыльцом окошечко есть из подпола для вентиляции. Мы с племянником, помню, из дома через него и вылезли, когда мать оставила нас в запертом доме. Поутру ушла лошадей кормить на конюшню, думала, что мы не пробудимся, а я рано что-то поднялся и поднял переполох. Из окна прыгать на землю побоялись – высоко. Так мы, вот, через козье жилье и выбрались из дома.

– Не лупила, мать-то? – уже со смехом спросила хозяйка дома.

– Лупить не лупила, только ругала, отец, тот бы подзатыльник отпустил, – согласился Владимир. – Только, в город он зачем-то ездил, не было его в ту ночь дома.

– То-то!

Войдя в дом, Владимир подивился тому, как мал был дом, как было мало свободного места. Почти четверть всей площади занимала русская печь. Еще он увидел старую отцовскую скамейку на кухне вдоль стены. Надо же, сколько лет прослужила. Заныло сердце, Владимир попрощался с грозной на вид, но доброй душой, женщиной, сказал «спасибо». Она вышла его проводить до ворот, а в след напутственно сказала:

– Живы если родители, передай привет от нас, а ты сам-то заезжай, если надумаешь родной дом посмотреть. Быстро уж ты как-то собрался уходить. Сын должен приехать, посидели бы, да чайку попили. Я бы, чем и покрепче угостила. Ну, да ладно. Давай, с богом. Да, приезжай, если надумаешь.

Владимир только покивал головой, говорить не мог, сперло дыхание. Он еще раз оглянулся на дом, у ворот которого стояла женщина, махнул ей рукой и направился быстрым шагом к небольшой березовой рощице около железнодорожного вокзала, чтобы там на скамеечке скоротать время до прибытия поезда.

Снова прошло много лет. Побыв в гостях у оставшихся родственников, Владимир попрощался и заказал такси, чтобы успеть к отправлению поезда до Москвы. Чемоданы он не любил, в поездках всегда обходился дорожными сумками, так и сейчас, с сумкой на широком ремне через плечо, он прошелся по вокзалу, все тому же, старому. Рассматривал буквально все, останавливался около всех киосков, заглядывал в лица людей находящихся в залах вокзала в надежде встретить хоть одно знакомое лицо. Но, видимо, слишком много времени прошло, знакомых не стало. Грустно? Конечно, грустно! Родной город стал совсем чужим.

С таким настроением он оказался около кассы на пригородные поезда. Народу тут не было, до поезда еще оставалось много времени. Проходя мимо окна кассы, он заглянул через стекло внутрь помещения. Там, перед окном, сидела миловидная женщина с сединой в волосах, которая, почувствовав у окна человека, взглянула на него и сразу заулыбалась. Владимир чуть узнал ее, подумав про себя, как время меняет облик человека. Но и он заулыбался и поздоровался. А она сказала ему: