Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота») - Эмма Выгодская

Они тут же сцепились в отчаянном поединке. Кахита и Марó замерли. Сигура был и сильнее, и выше, и лучше владел шпагой. Мигель успел взять дома у брата Родриго только несколько первых уроков фехтования.

— Я научу тебя, мальчишка, как оскорблять королевских капитанов! — первый налетел Сигура, неуловимо быстрыми движениями вращая шпагой.

Удар пришёлся в плечо, проколол одежду и разодрал кожу. Сжав зубы, Мигель перешёл к нападению. Сигура уже опять наскакивал на него, целясь концом шпаги прямо в грудь. Мигель уклонился от удара, сделал незаметный шаг вперёд, нацелился и всю тяжесть тела перенёс на рассчитанный удар правой рукой.

Сигура растерянно охнул, схватившись за левый бок, и медленно начал оседать на земляной пол палатки.

Шум встревожил солдат из отряда; от соседней палатки уже бежал кто-то и пронзительным свистом звал других.

Мигель метнулся к дереву, ощупью нашёл поводья, обрубил их шпагой, вскочил в седло, одной рукой сжал обрубленные концы, другой охватил шею лошади.

— Выручай меня, Пардо, уноси отсюда скорей!

Весь день собиравшаяся гроза, наконец, разразилась. Молнии прорезали небо от края до края, жестокий ветер гнул чёрные ветви каменных дубов.

— Выручай меня, Пардо, старый друг! — повторял Мигель, нахлёстывая коня.

Конь летел наперегонки с ветром и молнией. Позади уже топотала и гикала погоня. Деревья и развалины венты на пригорке неслись навстречу, как призрак. На самом пригорке Мигель соскочил, ввёл коня под деревянный навес, в густую тень полуразрушенной галереи, и замер.

Бока коня ходили, его дыхание, казалось, было слышно на целую милю.

— Тише, Пардо, тише, не выдай, старый, милый друг! — шептал Мигель, поглаживая коню бока, дрожа и прижимаясь к потной конской шее.

Погоня, перекликаясь, скакала уже дальше.

Снова вскочив в седло, Мигель съехал с холма с другой стороны. Дальше он летел уже, не разбирая дороги, наперерез, через поля, по размытой дождём глинистой земле.

Погоня осталась далеко слева. Глубокий овраг вдруг перерезал ему дорогу. Мигель сжал коню бока каблуками.

Послушный конь, напружинившись, отделился от земли и перелетел на ту сторону, но передними ногами и грудью он попал в темноте на острый выступ огромного камня и медленно начал сползать на дно оврага.

Дон Лопес вставал рано, раньше слуг. Он любил поливать свои цветы, табак и гвоздику, когда их ещё не позолотило встающее солнце. Но в это утро нашёлся человек, который самого дона Лопеса застал в постели.

На рассвете Мигель, прихрамывая, прошёл между клумбами к окну спальни дона Лопеса и тихо стукнул в раму рукояткой шпаги. Коричневый шёлк шторы заколебался, круглая голова учителя выглянула из-за неё.

— Мигель?! Откуда ты в такой час, в таком виде?

Воротник Мигеля был порван и смят, камзол на плече разрезан, чулок на разбитой в овраге правой ноге потемнел от засохшей крови.

— Я дрался этой ночью… — хрипло сказал Мигель.

Дон Лопес, онемев, отступил от окна.

— Этой ночью я убил капитана де Сигуру, — уже твёрдо сказал Мигель и посмотрел пряма в глаза учителю.

— Де Сигуру, капитана королевской гвардии? Племянника маркиза де Иварры? — заломил руки дон Лопес. — Пресвятая монсерратская дева, помилуй нас!

— И ты стоишь здесь, — спохватился он через секунду, — ты стоишь здесь и теряешь время, когда тебя, может быть, уже ищут, когда по городу за тобой уже, быть может, охотятся королевские альгвасилы?[9] Беги, скорее беги, Мигель! Где твой конь?

— Он сломал себе передние ноги, лежит вон там, в овраге.

Мигель неопределённо махнул рукой.

— Что ты наделал, Мигель! — затряс головой дон Лопес. — Твоя эпитафия в моём сборнике памяти королевы была самой лучшей, особенно четвёртый вариант… Теперь всё пропало! Ах, как жаль, Мигелито!..

Мигель молчал.

— Беги же скорее, Мигель! — заторопился старик. — Вот тебе мой старый плащ, закутайся в него… Скорее, уже поздно. Гляди, солнце восходит.

Глава восьмая

Неожиданный выход

— Вашему величеству угодно было ускорить срок моего отбытия обратно в Рим, к трону его святейшества.

Высокий красивый итальянец в фиолетовой рясе почтительно склонился перед королём Филиппом в кабинете аудиенций.

Красноватые недоверчивые глаза Филиппа недовольно осматривали слишком изящную для духовного лица, надушенную голову папского посла.

— Надеюсь, ваше величество не откажет отметить в письме к его святейшеству, — ещё ниже склонился прелат, — усердие, с которым я, скромный слуга римского престола, пытался исполнить свой долг: выразить вашему величеству соболезнование его святейшества и всей римской курии в тяжёлой утрате, понесённой испанским престолом.

— Да, да, — невнятно промямлил король, с ненавистью глядя на итальянца.

«Что он пронюхал? — думал Филипп, — Что он расскажет папе?»

Филиппа раздражал шум, который со смертью Карлоса поднялся при всех дворах Европы. Папа римский присылает соглядатаев даже сюда, ко двору.

Филипп нервно поправил перевязь шпаги на боку. Его бледное лицо на фоне чёрного камзола казалось почти синеватым. Если бы было можно, он прогнал бы эту змею — итальянца! Но нельзя ссориться со святым стариком, с папой римским. У папы, может быть, удастся занять денег. Доходы с обложения народа уже на два года вперёд заложены австрийскому банкирскому дому Фуггеров. Одиннадцать миллионов дукатов[10] нужны для того, чтобы расплатиться с банкирами.

Нидерланды, богатые Нидерланды взбунтовались и не хотят платить. Вместо сборщиков налога приходится посылать туда с герцогом Альбой громадное наёмное войско. Герцог слишком долго не шлёт вестей о победе, а на содержание войска просит всё золота и золота.

Из-за всего этого постройка Эскориала, королевского дворца в Гвадаррамских горах, задерживается бог знает на сколько.

Филипп, морщась, шевельнул больной ногой, лежавшей на волосяной подушке. Сегодня колено болело невыносимо. Не помогли ни мази лекаря, ни любимая молитва, ни даже пластырь святого Иеронима.

«Варварская страна!» — думал тем временем Аквавива, разглядывая кабинет аудиенций.

Белые стены без всяких украшений, простой стол, заваленный бумагами. Коричневый плащ и каменное лицо главного советника и королевского любимца де Гомеса — такой же строгий орнамент, как чёрное распятие на гладкой стене.

Здесь, в Испании, только у дворян, побывавших в Риме или в Неаполе, в культурных городах Италии, Аквавива видел резную мебель и штофные обои. А у остальных — холод, мыши, голые камни и портреты предков-завоевателей…

«Дикари! — с тоской думал Аквавива. — Солдатская раса. Хорошо, что я уезжаю».

Только сейчас король заметил, что итальянец всё ещё стоит перед ним и ждёт, почтительно склонив надушенную голову.

— Письмо его святейшеству уже написано, — почти резко сказал Филипп. — Герцог де Лерма вручит его вам в нижнем зале. Можете идти, отец мой. Впрочем, передайте его святейшеству, что никакие семейные утраты не помешают мне все силы свои отдать на служение и защиту нашей святой церкви!

Мигель дошёл до городских ворот и остановился. С той стороны, за стеной, на дороге стоял отряд конных альгвасилов. Крестьяне всё ещё волновались в поместье де Иварры, и альгвасилам велено было никого не пропускать в город. Но они могли задержать и человека, выходящего из ворот.

Пока Мигель стоял и решал, что ему делать, один из альгвасилов тронул коня и отделился от других. С бьющимся сердцем Мигель повернул назад и медленно побрёл по улице. Нечеловеческих усилий стоило Мигелю не ускорить шага. Но альгвасил равнодушно проехал мимо. В Мадриде о ночном происшествии ещё ничего, видимо, не было известно.

Не зная, на что решиться, Мигель до полудня бродил по городу. В самый жаркий час он присел на берегу узкого Мансанареса, под крутой аркой небольшого мостика.

Нищие под мостом ловили рыбу и тут же жарили её на угольках жаровни. Глядя на них, Мигель вспомнил, что он уже почти сутки ничего не ел.

Он встал, чтобы пойти дальше. У въезда на мост стоял молодой оборванец. Завернувшись в изодранный плащ и нахлобучив на глаза шляпу, оборванец гордо протягивал руку за подаянием.

Мигель остановился и посмотрел на него.

— Здесь нельзя стоять! — наставительно сказал оборванец. — Здесь моё место. Если хочешь просить, становись с того конца моста.

— Я не собираюсь просить милостыню, — смутился Мигель. — Я просто так, стою и смотрю.

— А почему у тебя такой голодный вид? — строго спросил оборванец.

— Потому… — запнулся Мигель. — Потому что я со вчерашнего обеда ничего не ел.

— Со вчерашнего обеда? Ого! Шутить не приходится! Погоди, у меня тут в мешке завалялся кусок пирога с каштанами, старуха-португалка дала, проходя в собор. Бери половину, давай закусим вместе.