Прикосновение - Вячеслав Морочко

Иван не знал, как вести себя, когда шутники начинают терять чувство меры.

– Оставьте ухо в покое, – попросил он, чувствуя, как напрягаются мышцы и темнеет в глазах.

– Ну ты, «идеальный человек»! Законченный круглый добряк! Каша рассыпчатая! Ты мне еще будешь указывать?! – «шутник» растопырил пальцы и полез пятерней в лицо. Конин отпрянул. – Боишься? – спросил шутник. – А ну встань, идиот! Кому говорят! – он размахнулся и сильно ударил сзади по шее. Конин только отбросил руку непроизвольным движением. Получив удар в челюсть «шутник» опрокинул кресло и закатился под стол. Иван хотел было посмотреть, что с ним, но парень, оставаясь на четвереньках, быстро-быстро перебирая руками, петлял между столиками и вскоре исчез.

Конин ушел к себе, бросился на кровать и долго лежал неподвижно, уставившись в потолок.

– Нет – думал он с грустью, – из меня в самом деле не выйдет координатора. Я ударил человека. Не хватило ума, чувства юмора, выдержки. Я действительно – «бегемот и каша рассыпчатая!» – с этими горьким мыслями он уснул. Потом еще несколько раз Конин видел этого парня издалека – в кафе, в актовом зале, на состязаниях. Если «шутник» ловил на себе его взгляд, то обязательно начинал издеваться: изображая панический ужас, пригнувшись, пускался в бега. Затянувшаяся шутка оставила горький осадок в душе Ивана.

Стон, разбудивший Конина, выхвативший его из каюты, превратился в долгий тоскливый вопль. Иван бежал, но ему казалось, он топчется на месте. Это было похоже на мучительный сон и длилось целую вечность, пока, наконец, он не уперся в дверь, за которой происходило что-то ужасное. Вопли стали отчаяннее. Створка была заперта изнутри. Кто-то бился об нее с другой стороны.

– Эй, откройте! – закричал Конин. – Откройте сейчас же! Что происходит?

– А вы как-будто не знаете? – произнес кто-то сзади. Иван обернулся, увидел Строгова. Филолог подходил, неспеша. В руке его позвякивал крышкой блестящий цилиндр.

– Неужели этот мучительный стон имеет какое-то будничное объяснение?! – подумал Иван.

– Вы в самом деле не знаете, что происходит? – еще раз спросил Сергей Анатольевич.

Конин развел руками.

– Не могу же я видеть сквозь дверь.

– Тогда не ломайте ее. И вообще, вам тут нечего делать. Ступайте в каюту.

– Уйду, – сказал Конин. – Только сначала узнаю, что там творится.

– Не советую. Это может для вас плохо кончиться.

– А для вас?

– Вот что, вы сейчас же уйдете, если не хотите иметь неприятности!

– Извините, вы очевидно, забыли: я координатор, и от меня не может быть тайн.

– Хорошо, оставайтесь. Только не говорите потом, что вас не предупреждали.

– Договорились.

Строгов приблизился к двери.

– Все-таки отойдите подальше. И не дергайтесь! – быстрым движением он вставил, повернул в замке ключ и нажал на ручку… Дверь распахнулась. Из каюты вырвалось длинное серое тело и, сверкая огнями, бросилось на Ивана. Координатор прикрыл голову, отвернулся. Что-то ударило его в спину, сбило с ног и придавило к палубе. Мелькнули изогнутые клыки. Конин лежал, ощущая затылком горячее дыхание. Стоило отнять руку, и лица коснулась живая мягкая ткань, подобная влажной губке.

– Зевс, назад! – крикнул Строгов. Конин рванулся, вскочил на ноги и только тогда увидел громадного куна. На Земле его называют еще львособакой. Ростом с теленка, взрослый кун обладает силою льва. Он бесстрашен. А чувства свои выражает голосом очень похожим на человеческий. Теперь кун не нападал, а прижимался к ногам Ивана и всхлипывал.

– Значит тебя зовут Зевс? Странно.

– Чего тут странного? – проворчал Сергей Анатольевич.

– Странно, почему не Юпитер, – Конин провел рукой по спине куна. – Что с тобой, Зевс? На тебе – кожа, да кости!

– Он ничего не ел с того дня, как мы потеряли координатора.

– Это его кун?

– Они были друзьями, хотя пес и прилетел с Ветровой, – на этот раз филолог расщедрился на слова. – Теперь мы запираем его, чтобы не пускать в лазарет. Это каюта вашего предшественника.

– Ага, значит можно со мной разговаривать по-человечески – отметил Иван и наклонился к Зевсу.

– Бедный, Громовержец, я тебя понимаю… Но ведь жить как-то надо.

Кун задрал голову и лизнул человека в лицо. Координатор прижал к себе его обвисшую гриву.

– Постарайся быть умницей. Я помогу.

Бритая голова Строгова покрылась испариной. В волнении, доставая платок, он едва удержал цилиндр. Соскользнувшая крышка покатилась кругами, оглашая палубу кваканьем. Из раскрытой посудины шел аппетитный дух.

– Там у вас что-нибудь вкусненькое? – поинтересовался Иван. Строгов махнул рукой.

– Уже какой раз приношу! Все равно есть не будет.

– Дайте мне, – Конин сел на пол, поставил судок между колен, обхватив руками тощую гриву, притянул Зевса к себе и, ткнув мордой в еду, сказал: – Ешь, маленький. Я тебя прошу, ешь.

Кун фыркнул, замотал головой, облизнул губы и нос, а потом забрался в кастрюлю и не расстался с ней, пока не очистил до блеска.

– Молодчина! – похвалил Конин. – А теперь за мной. Тебе здесь больше нечего делать. Да и мне одному не сладко.

Только они появились в каюте, раздался голос в динамике: «Вы теперь отвечаете за животное, – предупредил Строгов. – Не смейте пускать его в лазарет!» Конин подумал: «Опять это голос с другой стороны баррикады. Спросил: Надеюсь на меня запрет не распространяется?»

– И вам там нечего делать. Не вздумайте выкинуть фокус!

– Я уже что-нибудь выкинул?

– Не задавайте лишних вопросов! Сейчас не до вас!

– Ей очень плохо? – ухватился за слово Иван.

– Да, очень плохо. Сидите в каюте. Так будет лучше для всех.

Конин не стал уточнять, почему «будет лучше», зная, что объяснений наверняка не дождется. Кун лег на ковер, не отрывая глаз от динамика, будто прислушиваясь к чему-то доступному только его утонченному слуху. Иван сел за рабочий пульт, протянул руки к клавишам. Долгие месяцы в клинике он мечтал, как усядется в это кресло, погрузится в поток новых фактов, идей и гипотез. Они обрушатся на него, готовые оглушить, довести до безумия, опустошить, убедить в бессилии выплыть, выкарабкаться из этой лавины. Сведения потекут со всех станций ближайшей зоны и от координаторов более дальних зон. Информация такой мощности способна разрушить неподготовленный мозг, в считанные секунды заполнить и сжечь клетки памяти. Только мозг координатора – мозг охотник, мозг следопыт – способен выдержать такой натиск. Его добыча – параллельные, встречные, противоречивые мысли, и результаты. Фактически координатор – это диспетчер идей. Нажатием клавиш, он направляет в копилку памяти только ту струю информации, где есть скрытые признаки связей с другими струями, чтобы использовать эти трофеи в виде формул и рефератов, координирующих поиски узких специалистов.

Иван поднялся с кресла. Кун взволнованно ходил по каюте и раскачивал головой, издавая глухие звуки. Человек наклонился к зверю, хотел сказать что-то ласковое, но слово застряло в горле.

– А кто успокоит меня? – думал Конин. – Я тоже не могу больше ждать! Ни минуты! Сил моих нет! Все! Пора!

* * *

Избегая ненужные встречи, он решил идти в лазарет напрямик через аптеку, минуя холл. В помещении, одну стену которого занимал громоздкий фармацевтический комбайн, а другая – была заставлена контейнерами с медикаментами, он отыскал глазами белую дверь, ведущую в палату. Подождав, пока стихнет сердцебиение, Конин снял висевший у двери белый халат, набросил себе на плечи, оттягивая время долго поправлял, ища застежку, и, наконец, тяжело вздохнув, тронулся с места, похожий на сонную бабочку, волокущую по земле мятые крылья. Ивану казалось, что движется он осторожно, но в углу, где высились горки склянок, запели разноголосые колокольчики.

В палате горел ночник. Пока привыкали глаза, Конин оставался у двери. Ему показалось сначала, что в комнате никого нет. Он даже вздохнул с облегчением… и вдруг увидел Ее… Она лежала на реанимационном ложе, до подбородка закрытая простыней. Коротко стриженная светлая головка немного повернута на бок. Лицо обострилось. Веки опущены. На бледных чуть приоткрытых губах – удивление.

Конин двигался, не ощущая усилий, точно плыл, оглушенный гулом в висках, затем опустился на край постели, протянул огромную руку к полусжатому кулачку, голубевшему на простыне… и вздрогнул от прикосновения, как от удара электричеством. Словно какая-то дверца внутри его застонала, вибрируя, и с треском захлопнулась на защелку. Он чувствовал, что срывается в пропасть. Тело быстро деревенело. В мозг ворвался ужас падения, беззвучным криком заклокотал в горле. От кошмара освобождаются резким движением. Но это – во сне. Конин не сознавал, что творится. Он съежился, сблизил сразу отяжелевшие плечи и, неожиданно распрямив их сильным рывком, сделал отчаянный вздох, от которого ухнуло что-то в груди. И падение прекратилось. Но все еще трудно было дышать. Маша застонала во сне и повернула головку. Конин открыл глаза. Теперь он мог вновь слышать. Кто-то со стороны холла трогал ручку двери в палату.