Кухарки и горничные - Николай Лейкин

VII

Пожилая барыня въ линючей ситцевой блузѣ и съ крысинымъ хвостикомъ вмѣсто косы на затылкѣ бѣгала по комнатамъ, фыркала и горячилась.

— Нѣтъ, это просто изъ рукъ вонъ! — говорила она. — Нигдѣ, нигдѣ пыль не стерта.

— То-есть какъ: нигдѣ? Вездѣ стирала, но вѣдь пыль ужъ такая вещь, что вотъ ты ее сотрешь, а она опять насядетъ, — отвѣчала молоденькая, кокетливая горничная съ косымъ проборомъ въ волосахъ, быстроглазая и въ ловко сшитомъ шерстяномъ платьѣ, поверхъ котораго спереди былъ пришпиленъ бѣлый передникъ.

— Не смѣть возражать! Будто я не вижу, что ты не стирала пыли! — топнула ногой барыня, мазнула по столу пальцемъ, поднесла его къ носу горничной и прибавила:- На, понюхай.

Горничная отшатнулась.

— Зачѣмъ-же вы въ носъ-то тыкаетесь! Я сотру, ежели гдѣ пыль.

— Сотру! Ты это должна была раньте сдѣлать, а ты дрыхнешь до десяти часовъ. Господа встаютъ въ десять часовъ, и ты вмѣстѣ съ ними.

— Вовсе и не вмѣстѣ съ вами, а завсегда ужъ въ семь часовъ утра на ногахъ. Поспишь при вашей работѣ, какъ-же!

— Не груби, тебѣ говорятъ! А паутина? Сколько разъ я тебѣ говорила, чтобы ты смела эту паутину въ углу, а ты и ухомъ не ведешь.

— Да вѣдь передъ праздниками обметали паутину, такъ неужто же опять? Паутина только передъ праздниками…

— А если послѣ праздниковъ паутина появится, такъ, стало-быть, въ грязи сидѣть? Себя, небось, припомадила… Вонъ какъ передникъ-то раскрахмалила и какія фалборки вывела! А что для господъ — тебѣ и горюшка мало.

— Только ругаетесь, только ругаетесь.

— Молчи. Сейчасъ возьми тряпку и обмети вездѣ пыль.

Горничная принялась вытирать пыль.

— Нигдѣ, нигдѣ не вытерто, — продолжала барыня, пробуя по мебели пальцемъ. — А небось, придетъ праздникъ, такъ подарокъ тебѣ подай. Отъ ситцу носъ воротить. Подавай тебѣ шерстяную матерію.

— Нынче ужъ ситцу-то и самые простонародные мужики своимъ кухаркамъ не дарятъ, — бормотала горничная.

— Поговори еще! Поговори! Батюшки! Да ни какъ у тебя и полъ не метенъ? Не метенъ и есть. Вонъ окурокъ папироски валяется, вонъ спичка… Не метенъ.

— Да зачѣмъ же его месть-то, ежели въ три часа полотеры придутъ? Придутъ, натрутъ и подметутъ.

— Да заткни ты свой ротъ-то поганый!

— Зачѣмъ затыкать? Не нравлюсь, такъ откажите.

— Да я-бы давно тебя, дуру, отказала, да баринъ… Благодари барина. Баринъ тебя жалѣетъ. «Откажешь, говоритъ, отъ мѣста, а дѣвчонка спутается».

— Не спутаюсь, будьте покойны. На свободѣ, можетъ, сама барыней стану. Давно ужъ люди дожидаются, чтобы меня барыней сдѣлать.

— Ахъ, мерзавка! Ахъ, что она говоритъ! Погоди, я барину скажу! Авось, онъ перестанетъ за тебя заступаться. Михаилъ Миронычъ! Михаилъ Миронычъ! Слышите, что Лизутка-то говоритъ?

— Что такое, матушка? — послышалось изъ кабинета.

Барыня вбѣжала въ кабинетъ. Баринъ, пожилой человѣкъ съ лысиной и въ очкахъ, сидѣлъ у письменнаго стола и просматривалъ газеты. Барыня начала повѣствовать:

— Я ей говорю: выгнать-бы тебя, да баринъ жалѣетъ. А она мнѣ: «гоните, говоритъ, авось, сама барыней сдѣлаюсь». Каково!

— Ну, что объ этомъ разговаривать! Глупая дѣвчонка и больше ничего, — отвѣчалъ баринъ, отрываясь отъ чтенія и вскидывая на лобъ очки.

— Глупая? Нѣтъ, вовсе она не глупая. Ей одно слово, а она десять въ отвѣтъ.

— Да какъ-же вамъ не отвѣчать-то, ежели вы ругаетесь, чего нѣтъ хуже: и подлая, и мерзавка! — раздался изъ другой комнаты голосъ горничной.

— Слышите? Слышите? Нѣтъ, силъ моихъ больше не хватаетъ съ этой дѣвчонкой! Сердиться мнѣ вредно, ты самъ знаешь, у меня порокъ сердца. Буду браниться — себѣ поврежу. А ты молчишь. Ахъ ты, Господи! Да она и твой кабинетъ не убирала. Видите, какъ вы вчера карандашъ чинили, такъ и по сейчасъ стружки валяются на полу.

— Сегодня, сегодня чинилъ карандашъ, а не вчера, — сказалъ баринъ.

— Удивляюсь, какъ вы любите прислугу выгораживать! Позвольте, позвольте… Да у васъ и сапоги она не вычистила. Совсѣмъ рыжіе сапоги на ногахъ.

— Это, душечка, я самъ виноватъ. Я самъ ихъ съ вечера изъ спальни не выставилъ — вотъ она и не вычистила.

— Хорошо, хорошо. Потворствуйте прислугѣ!

— Да гдѣ-же я потворствую?

— Кто не потворствуетъ, тотъ даетъ выговоръ, а вы сидите, сопите носомъ и выгораживаете дѣвчонку. Чортъ плѣшивый! Столбъ фонарный! Истуканъ безчувственный! — выбранила барыня мужа. — Барыня приказываетъ, сердится, а ты вы какъ ни въ чемъ не бывало! Понятное дѣло, что она меня черезъ это не боится. Мужчина-ли крикнетъ на прислугу, или женщина! Женщина слабое существо.

Баринъ тяжело вздохнулъ.

— Да ужъ ладно, ладно. Сейчасъ я ей задамъ хорошую головомойку, — сказалъ онъ. — Уйди ты только пожалуйста. Не вмѣшивайся.

— Я уйду, но знайте, что вѣдь я все услышу въ спальнѣ. И ежели вы ее хорошенько не проберете — ни на какія ваши заступничества не посмотрю и сейчасъ со двора сгоню. Пускай пропадаетъ.

Барыня вышла изъ кабинета.

— Лиза! Поди сюда! — крикнулъ баринъ горничную.

Въ кабинетъ вошла горничная, насмѣшливо улыбаясь.

— Что? Досталось вамъ? — тихо прошептала она, подходя къ столу. — А васъ такъ и надо. Такъ вамъ и надо, измѣнщику. Сколько времени сулитесь мнѣ квартирку нанять, и все только на посулѣ, какъ на стулѣ.

— Молчи ты пожалуйста, — пробормоталъ баринъ сквозь зубы и тотчасъ-же крикнулъ на нее: — Ежели ты хочешь лѣниться, Лиза, то намъ не надо лѣнтяекъ! И безъ тебя прислуга найдется. Это я тебѣ въ послѣдній разъ!..

— Ахъ, скажите пожалуйста, какія строгости! — прошептала горничная, обернулась къ дверямъ, посмотрѣла, не подсматриваетъ-ли барыня, и сдѣлала барину носъ изъ руки.

— И наконецъ, ты грубишь барынѣ! — продолжалъ громко баринъ. — Какъ ты смѣешь барынѣ грубить! Грубіянка! Чтобъ этого больше не было!

— Хорошенько ее! Хорошенько! — кричала изъ спальни барыня.

— Ахъ, старая хрычевка! Еще науськиваетъ, — пробормотала горничная.

— Да молчи ты, сорванецъ-дѣвчонка! — прошепталъ баринъ и снова закричалъ:- Въ послѣдній разъ тебѣ говорю: ежели грубости повторятся — не жить тебѣ у насъ. Паспортъ въ руки и вонъ.

— Только этого и дожидаюсь.

— Безъ разсчета даже сгоню. Такъ ты и знай!

— И не нужно мнѣ вашего разсчета. Купите только обѣщанные золотые часы съ цѣпочкой и наймите комнату отъ жильцовъ со столомъ.

— Да удержись ты, дьяволенокъ! — опять процѣдилъ сквозь зубы баринъ.

Вмѣсто отвѣта горничная протянула руку и сбила у барина на головѣ прядь волосъ, зачесанную на лысину.

Баринъ вспыхнулъ.

— Лиза! Что-же это такое? Я ужъ и въ серьезъ буду сердиться, — прошипѣлъ онъ, поправляя волосы.

— Да сердитесь, чортъ съ вами! Плевать мнѣ.

Послышались шаги барыни.

— Тсъ… — погрозилъ горничной баринъ, всталъ съ кресла, принялъ грозную позу и крикнулъ горничной:

— Вонъ, грубіянка! И чтобъ это было въ послѣдній разъ.

Горничная сначала показала барину языкъ, а потомъ, потупясь, стала уходить изъ кабинета. Въ дверяхъ она встрѣтилась съ барыней.

VIII

Пасхальные дни. Въ мелочную лавочку входитъ франтоватая молодая горничная въ сѣромъ байковомъ платкѣ, накинутомъ на голову, лущитъ кедровые орѣхи и, наконецъ, произноситъ:

— Дайте за пять копѣекъ десятокъ папиросъ «Купидонъ», только, пожалуйста, которыя получше.

Стоящій за прилавкомъ рыжебородый лавочникъ въ чистомъ передникѣ лукаво улыбается и говоритъ:

— Слышалъ я, что даже въ Американскихъ земляхъ, ежели входятъ въ лавочку и видятъ знакомыхъ личностевъ, то съ ними христосуются.

— Такъ вѣдь то въ Американскихъ земляхъ. Тамъ мужиковъ нѣтъ. А мнѣ великъ интересъ съ сѣрыми мужиками христосоваться! — отвѣчаетъ горничная.

— Ой! Ужъ будто и сѣрые? А мы къ осени норовимъ въ люди выйти и свою собственную лавочку открыть. Христосъ воскресъ, Пашенька!

— Пашенька, да не для васъ. Пожалуйста, пожалуйста… не распространяйте ваши лапы.

— Пасха-съ… Законъ… Генералы съ мужиками христосуются, а не токма что…

— Ну, въ такомъ разѣ цѣлуйте, а только вѣдь это будетъ все равно, что горшокъ о горшокъ…

Лавочникъ вытираетъ передникомъ бороду и истово христосуется съ горничной.

— Зачѣмъ-же вы руками-то облапливаете? Вотъ и видна сейчасъ ваша сѣрость! — кричитъ горничная. — Ну, что-жъ это такое! Я новое платье надѣла, а вы руками за плечи тронули.

— Нельзя-же, чтобы совсѣмъ безъ всякой касаціи. А теперь позвольте красное яичко по христіанскому обычаю. Извольте получить.

— Простое-то куриное? Да я и на сахарныя вниманія не обращаю. Мнѣ нынче яицъ-то всякихъ дарили, дарили! Не знаешь, куда ихъ и дѣвать!

— Хорошимъ покупателямъ и мы сахарное, а вы изволите обѣгать наше заведеніе.

— Какъ обѣгать? Папиросы беру, ваксу беру. Всякій беретъ, что по его части. Не могу-же я крупу и муку брать, ежели я горничная, а не кухарка!