Кирза и лира - Владислав Вишневский

— Эй, люди, кто у нас Соловьев? — К фамилиям тут не привыкли, да и зачем… — Что ли который с большим шнобелем?..

— Жека, что ли… длинноносый, который еще белобрысый?

— Так он в гальюне, гражданин майор, который шнобель, — обрадованно-взволнованным голосом докладывает чей-то ломающийся басок. — У него там очередь. А я за ним.

— Ты чё? Я за шнобелем!

— Нет, я. А за мной Леха-рыжий, а уж потом ты. Понял?

— А вот хрена тебе. Я занимал еще когда ни тебя, ни рыжего там вовсе и не было…

— Как это не было? Ты, чё, по сопатке что ли схлопотать щас хочешь, да?

— Я-а-а! Это от кого это по сопатке?

— Щас узнаешь от кого — проверка кончится…

— Ага, давай, давай, я погожу!..

— !!

— У Соловьева, наверное, понос, товарищ… это… А можно я за ним сбегаю?

— И я!.. И я! — сыплются из строя бескорыстные товарищеские предложения.

— А-ат-ст-тавить р-разговоры! — Распевно, окриком, обрывает «пионерские» дебаты капитан. — Щас вы все тут у меня… обкакаетесь. Смир-рно! — Грозит и продолжает, сквозь смех и стоны окружающей толпы, назидательным тоном. — И не гражданин я для вас, а товарищ — это во-первых. И не майор, а товарищ капитан — во-вторых. Ясно? Различать надо…

— А старший лейтенант, это сколько звездочек?

— А майор, сколько?

— А когда поедем?

— А когда жрать дадут?

— А можно я домой быстро-быстро за папиросами сбегаю?.. Мы тут уже все съели.

— Эй, ты, нюня, может тебе мою грудь дать пососать, а, сынок? — участливо предлагает кто-то из среды восторженных зрителей. — Иди скорее, на-на, пососи.

Подтрунивает, гогочет, развлекается молодежь…

— Гражд… то есть эта, товарищ капитан, ну правда, когда нам жрать дадут, а? У нас уже кишка кишке протокол пишет. А?

— А правда, что нас на границу, в пограничники повезут? — сыплются на бедного капитана один за другим труднейшие вопросы.

Что отвечать, — устало полуприкрыв глаза, думает капитан. «Детский сад! Пацаны! Потешные войска, ядрена вошь. Скорее бы поезд пришел, да увез бы вас отсюда к едрени фени… Как всё это надоело… Одно и тоже, одно и… Но ничего, ничего, там-то вас быстренько обломают. Там не у мамки под юбкой прятаться, да соску сосать». И уже вслух скептически продолжает:

— Таких вот засранцев, как вы, да на границу!.. — присутствующие зрители, ликуя от точного замечания, восторженно ревут, не возражают. — Куда повезут, — выждав паузу, продолжает капитан, — туда и поедете! Ясно? — и не дожидаясь ответа ставит точку. — Всё, р-раз-зойди-ись! — Через секунду спохватывается, но не успевает досказать, строй и все окружение, весь зал, дружно и весело ревут:

— Да-Ле-Ко-Не-От-Хо-Дить!

— Да, вот именно, — чуть растерянно, но уже весело, расплывается в довольной улыбке офицер. — Н-ну, вы, даете, понимаешь!.. На ходу подмётки… это…

Толпа, удовлетворенная произведенным эффектом дружно гогочет, и тут же рассыпается на привычные для нее хаотичные, не поддающиеся армейской логике, образования.

Всем нужно срочно обежать и проверить главные точки своего бытия. Оценить загруженность туалета. Где-нибудь стрельнуть какой-нибудь еды от чьей-нибудь передачи. Найти какой-нибудь окурок-чинарик. В оконную дыру переговорить о последних новостях с той, гражданской, стороной, да мало ли чего еще…

О, а вот и радостная новость: от группы внешней продподдержки поступила очередная передача, причем в наш адрес. У-у! Нам! Ур-ра!

Передачи в последнее время стали почему-то большой редкостью. То ли там пацаны халтурили, то ли предательски недооценивали наш почти голодный уровень содержания, но передачи стали поступать недопустимо редко. Редкими, но от этого во много раз желаннее и дороже.

Как бы мы бесцельно ни крутились по залу, основными объектами нашего внимания были не столько офицеры с их командами на очередную проверку, сколько, главным образом, места передач посылок, особенно с едой. Адресованное тебе письмо или записка, если и затеряются, то ненадолго — тебя обязательно найдут и передадут. А вот с едой тут запросто можно пролететь. На продуктах ведь не написано, как на конверте, что это именно тебе, что это только твое. Твой кусок хлеба тебе могут добросовестно нести, нести, нести… и просто, совсем случайно так, не донести. Так уже было… И это плохо, это обидно, и всем голодным коллективом обычно болезненно, прямо до мордобоя, трудно переносится. Да! Естественно, что этот «больной» участок у оконных проёмов был у всех групп под особым контролем. Там обычно дежурили не самые слабые, но, как часто в последнее время оказывалось, самые голодные. Они запросто умудрялись втихаря съесть нашу общую, принадлежащую всей группе, продпередачу. «О-о! Что, опять? Сожрали!.. Ах, ты ж, гадство!..» — зверели объеденные, в смысле обделенные пацаны. Для тех, для проглотов, приговор приводился в исполнение тут же на месте, без суда и следствия. Да и какое там может быть следствие, когда они, гады, давясь и судорожно еще глотая, убеждают нас, что это у них как-то случайно получилось, само собой, что они не хотели, что они тоже удивляются… и так далее. Прощенья нет!.. Пощады тоже.

В этот раз мне досталось полстакана фиолетового «денатурата» и одна редиска. О! Это мне, считай, очень и очень повезло, что я, вот так вот, пусть и случайно, но вовремя оказался рядом: и в момент передачи, и в момент распределения порций. Другим пацанам, пока узнали, да пока передислоцировались, вовсе ничего не досталось. А и правильно, не нужно, понимаешь, варежку разевать!.. Закон у нас такой.

Вообще-то я не пью. К этому официальному заявлению могу добавить один, непонятный пока для меня самого, но странный, по мнению моих сверстников факт, что мне и не хочется почему-то пить ни водку, ни вино, и даже никогда и не тянет. Ага! Странный какой-то феномен. И я порой сам себе удивляюсь: почему это так? Почти все пацаны запросто, с удовольствием пьют из горла, из какого стакана, а ты нет, сидишь у них, как дурак на общем празднике… или белая ворона. Не хорошо это. Подначки всякие от пацанов терпеть приходится, но что делать, если она в меня не лезет? Не лезет она в меня и все. Один ее запах чего стоит — ф-фу, какая гадость! И какой дурак её придумал? Это же инородная для человека суспензия. Сплошной вред, организму, обществу, природе… Всем, в общем.

К этому времени мой профессиональный опыт, в смысле разовый и суммарный личный рекорд, составил не много ни мало — один стакан «Зверобоя». Причем, полный и сразу. Хоть и недавно это было, но помню всё плохо.

Это было в прошлом году, причем, тоже на проводах в армию. Тогда меня старшие ребята к себе на проводины пригласили. Я, к сожалению, немного опоздал за стол, и мне сразу налили штрафную — закон такой у взрослых — на, сразу целый стакан, «пей, парень, до дна». Как сейчас помню — стакан был граненый. Ещё помню напутственную фразу уже захмелевших пацанов, последнюю тогда фразу: «Давай, Пашка, догоняй!» Я естественно выпил, не сопляк же. Отключился сразу, едва только уплывающим взглядом по вкусной и обильной закуске мазнул. А еды там было!.. О-о! Сейчас бы туда… А какая еда на столе была, — закачаешься. Не догнал я пацанов, вернее обогнал, — упал там же, даже не качнулся. О том, что было дальше не помню, и вспоминать не хочется: тошнотворно-вонюче-неприятное состояние. Никому не советую — голимая черная проза. Самый настоящий зверо-убой. Бр-р-р!

Я бы и сейчас этот самогон, или как его, с удовольствием бы променял на горбушку хлеба, который всему голова. Но хлеб, вижу, уже доедают, а стакан, кстати, тоже подозрительно граненый, вот он, у меня. Все поровну, все справедливо. Выхода получается у меня нет, нужно пить. По залу же со стаканом не пойдешь, с кем тут меняться, да и быстро отберут, и твоя группа поддержки не поможет, она просто к тебе не успеет. В общем, каркать, как та ворона на суку, нельзя, у тебя не сыр, а считай, драгоценная огненная вода, — что, всем понятно, на порядок выше… да и пацаны смотрят.

Глыть, глыть!.. — выпил. Ха-к!.. Дыхалку мгновенно перехватило, — совсем как два года назад, — и заклинило самым нехорошим образом, как раз на самом безвоздушье, ни туда поршень, ни обратно. Глаза, от такого мгновенно постигшего «удовольствия», уже где-то на лбу, как у той камбалы, и ртом я так же беззвучно, как и она на пустынном берегу, сигнализирую всем — помогите! Вот же ж ты, га-адость какая, а! Уу-ух!.. Тот «Зверобой», конечно, был зверь, но это еще зверее. Сказать еще ничего не могу, но вижу, вокруг блестят завистливые глаза ребят, они заглядывают в лицо, как бы спрашивая, что же это я такое хорошее выпил, а? А у меня в горле и желудке полыхает яростный костер, горит там, все напрочь собой выжигая… Воздух… возд… Х-ха-а-а!.. А-хх… Продавил! О-о-о!.. Скорее качаю воздух туда-сюда, дышу, как загнанная лошадь, гашу «животный» пламень. В смысле, пламя в животе. На глаза навернулись слезы, окружающий пейзаж, вместе с расфокусированными, странно почему-то вытянувшимися и пульсирующими при этом человеческими лицами, дрогнув, размываясь в своих серых и плоских очертаниях, куда-то поплыл. Ноги мои ослабли… я вроде сел… кто-то сунул мне окурок… я глотнул едкий дым, закашлялся. Потом все стремительно закружилось в голове, поплыло… То в чёрную точку уходя, то спиральными кругами возвращаясь… В желудке задергались жуткие спазмы… мне стало плохо, стало тошнить… Ма…