Кирза и лира - Владислав Вишневский

— До конца-а, я сказала, оголите! — настаивает врачиха.

Представляете картинку, да? Голый васер!

От стыда и смущения я чуть не сгорел там на фиг. Ну, серьезно! Картинка — закачаешься. Стоит молодой долб… — я, то есть! — совсем без трусов, и при всем честном народе целит своим враз колом вставшим членом в глаза молоденькой девушке. Ёшкин кот!.. Все присутствующие в кабинете, криво ухмыляясь разглядывают его, тебя, а главное, ждут её реакцию. Классно, да? У тебя уже уши, считай, от стыда догорают, а она — молоденькая девчонка, хоть бы хны, спокойно так, равнодушно, как неподточенный карандаш рассматривает тебя и твой член. Полный атас!

И это не всё!

— Повернитесь спиной. — Громко приказывает. — Ноги шире. Ши-ире, я говорю, — продолжает пытать инквизиторша. — Наклонитесь вперёд. Ниже… Ещё ниже. — Она теперь разглядывает мой зад!! Кошмар! Стыдуха!.. — Та-ак, одевайтесь. — Небрежно бросает молоденькая врачиха, и что-то в листочках помечает. Фф-у, кажись отпытала. Спасибо, что хоть палец в зад не сунула. Но эта девчонка… эээ, то есть врачиха, опять неожиданно вдруг спрашивает, строго и требовательно, как завуч:

— Половую жизнь ведете регулярно? — ну, бля, прицепилась! Вообще ни в какие ворота… Какая там половая жизнь — только-только целоваться вроде научился. А в кабинете мгновенно повисает мертвая тишина. Пацаны, да и другие там врачи, военные в халатах галифе и сапогах, все, пряча ухмылки с интересом ждут: как ты ответишь!

— Д-да, конечно! — без запинки слетает у меня с языка, аж сам прыти удивился. — По-три раза в день. — И к ней, вопросиком. — А что? — мол, знай наших, бляха муха. И скорее трусы вверх, до самых подмышек, чтоб, значит, не сглазила. Вернее, чтоб отстала. Она понимающе-снисходительно хмыкает, и отворачиваясь, ставит точку: «Следующий».

Да-а-а… Шокирующим был для меня тот кабинетик, мягко сказать.

Весьма, весьма!..

Как подопытного кролика меня там разделали.

К тому времени мы уже много чего важного об армейской жизни знали. Например, что «старшина — отец родной». Тут, если по мне, так хуже и не надо. Я очень еще хорошо шкурой помню, как отец частенько широким офицерским ремнем меня «поливал» через плечо налево и направо — вправлял мозги, называется — за поведение. Что «ноги нужно всегда держать в тепле, голову в холоде, а живот в голоде». И тут я не согласен. Зачем это в голоде, зачем в холоде? Кто ж будет любить и достойно защищать такую Родину, которая не кормит своих же защитников? В этих «песнях» чувствовалась какая-то ошибка. Ошибка, ошибка. Как же иначе! Если армия родная… А она же родная! Конечно! Всем с пелёнок об этом говорят, везде и всюду… Родная, мол, красная, советская, значит, непобедимая… Тут всё понятно, это укладывается… Только с голодным желудком не вяжется… Не вя-жет-ся. Так недолжно быть… Нет!.. А может, это и шутка такая, армейская, чтоб новичков напугать… Да-да, наверное, так, шутка это, ага. Во времена Суворова оно может так и было, сейчас не проверишь, но уж в наши-то дни, извините. Еда — первое дело! Еда и… всё остальное. Знали мы, и как нужно одеться в дорогу. «Главная идея заключается в том, салага, — учили нас во дворе «бывалые» солдатской мудрости, — что все хорошее, годное, из вещей, конечно, у тебя, молодого, в армии все мгновенно отберут тамошние старики. Да-да, как пить дать отберут! Они только и ждут вашего приезда, точняк. Не пикнешь даже! Так что… Какой, значит, из этого делаем вывод? Правильно, молодой, нужно одеться так, чтобы им — этим старикам — там, в армии, ничего от тебя не досталось. Ни-че-го! Понял, салага? Ну и молодец, действуй, пацан. Благодарить не надо. Вернёшься — бутыль с тебя».

Вот почему проблему подбора личных вещей мы никому не могли доверить: ни папам, ни мамам, ни бабушкам, ни… никому — только себе.

Когда же родители, родственники, друзья, всякие там официальные лица и просто зеваки встретились на сборном пункте со своими любимыми чадами — будущими защитниками — с ними, в общей массе, произошел просто столбняк, местами переходящий в повальный. Видели картину Репина «Бурлаки на Волге»? Его типажи, ухоженные цветочки, против наших «ягодков». Ласковая сказка детям на ночь. У Репина тогда не достало такой фантазии, ему бы сейчас глянуть, о!.. Да так нас много — оборванцев — собралось, сами удивились, просто дикое и устрашающее нашествие получилось. Не все мамы и бабушки смогли удержаться в вертикальном положении, ноги их вдруг как-то ослабли.

Женская версия развернувшейся картины. Представшее перед ними воинство как бы пришло к военкомату через непроходимые джунгли. «Ой-ёй-ёй!..» Причем шли они, бедные, родненькие деточки, видать, очень долго. Очень!.. Всё на них изорвано, истрёпано, пестрело дырами и заплатами, — всё.

Вторая, мужская версия (защитная). Пацаны — сыны, то есть — желая защищать Родину, служить в родных советских войсках — как их отцы и деды завещали — прорывались к родному военкомату через тяготы и, понимаешь, лишения… ни описать, ни понять которые гражданскому человеку, особенно бабам, женщинам в смысле, просто невозможно. Патриоты они… патриоты, точняк, как и их отцы, — как пить дать!

Если серьёзно, кроме невнятного ропота в стане провожающих, внешне наблюдалось только заглатывание воздуха, почти без выдохов, вытаращенные глаза, отвисшие челюсти, вытянувшиеся лица… Представляете картинку? Так вот они были ошарашены.

Так ведь в том же ж и смак, люди, кто не понял!

Это всего лишь невинный, своеобразный пацанячий протест у них получился, у новобранцев, пусть даже и с вывертом. И не надо удивляться: вы их шокирнули армией, они — чем смогли. Так и должно быть. Все закономерно и нормально, как в природе, как в тетрадке-учебнике… Сила действия, равна силе… сами понимаете чего.

Без слез на эту массовку смотреть было действительно невозможно. Родители, с трудом признав в одном из, например, ужасных оборванцев свое любимое чадо: «Ах-х!.. Ой-ёй-ёй!.. Это… это!..» — и другие родственники, которые, конечно же, не признали, но тоже ахнули за компанию, просто уже рыдали. Родителей понять можно: стыдно, конечно, стыдно, позорит ведь семью, гаденыш!.. Говоря сухим бухгалтерским языком, слезы — процентов на восемьдесят — были именно по этой причине. А и правда, это как же нужно крепко не любить свою родную Советскую Армию, чтобы к встрече с ней, вот так вот страшно одеться, а?! Таких нищих и оборванных будущих защитников Родины, страна еще, слава Богу, наверное, и не видала. А и не надо!

Пожалуй, один пример.

Вы лучше присядьте или обопритесь на что-нибудь устойчивое, так для здоровья будет безопаснее.

Представьте… Грязная, выцветшая, с горелыми подпалинами, старая рабочая телогрейка. Сейчас она почему-то полностью инвалидка на один рукав, другой только ополовинен, как у безрукавки. Карманы набиты надкусанными батонами. Все это висит на бойце совершенно не эстетично, мягко говоря, как палатка на гвозде. Под телогрейкой видна провисшая до пупа линялая красно-белесая мужская майка. «Господи! — глядя на голую цыплячью грудь сына, со слезами и ужасом в голосе восклицает мама: «У нас такой майки сроду никогда не было. Такая! У нас!! Откуда? Како-ой стыд!»

Это не всё. Смотрим дальше Эта, выше описанная гордость — майка — заправлена в рваные с заплатами старые армейские галифе. Теперь у отца едва инфаркт не приключился, когда в этих галифе вдруг признал свои любимые рыбацкие штаны. «Эй, эй! А на рыбалку я буду в чем, а? Вот стервец. Ах, ты ж, сукин сын… Ах, ох!..» Ага, щас! Как ты теперь этого стервеца для расправы достанешь — никак! Он уже, считай, служивый человек. Уж теперь-то не по «зубам» отцовской руке.

А на ногах у него калоши. Да-да, именно, калоши! Почти раритет! Причем ноги без носков!..

«Ох, простынет, ой, заболеет! Ай, яй, яй! Ты посмотри, — всплескивает руками мама и сама себе дико удивляется, — я ж ведь их так хорошо вроде спрятала?!» Это она про калоши. Они, кстати, аккуратно прошнурованы белыми шнурками от китайских кед. «Как красиво зашнуровал, а! — замечает про себя папа. — Ведь может, стервец, когда захочет!»

На буйной сыновней шевелюре гнездится кокетливая летняя дамская шляпка… Новая!

Ну вот, теперь уже маме плохо!

Шляпка — её шляпка! — такая прелестная вчера и совсем-совсем ещё новая, теперь уже не имеет никакой формы, она вообще без верха — одни поля. Она уже просто «шляп» мужского рода. За спиной «стервеца» рюкзак — похоже рыбацкий! Точно он! Теперь уже и папочке плохо, уже узрел…

В ту сторону, где родители, смотреть пока не нужно. Они, как бы это сказать, еще пока не в себе. Им еще нужно как-то привыкнуть ко всему этому. Они еще не совсем готовы, они же первый раз…

Не-е, вы не переживайте за них, они сейчас отойдут. Они еще только своего красавца разглядывают, еще не нагляделись. Еще только своим сыночком ужасаются: ох, ты, да ах, ты!.. Потом ведь они и на других посмотрят. А сравнить там, я вам скажу, есть с кем. Во-он их тут сколько таких оборванцев собралось, целое войско. Увидишь — закачаешься. Ночью бы не приснилось — чур, чур! Экземпляры и похлеще есть… Тогда им и станет легче. Оно ведь всегда так, — чужие примеры… лучшее лекарство.