Игра воды. Книга стихов - Алексей Дьячков

Восьмой день

Остается сидеть, наблюдать, как над серымЗданьем фабрики облако долго течет,Упираться затылком в холодную стену,Ожидая за кофе с пирожным расчет.

Громыхают то гром, то состав, то посуда,И забытая чашка дрожит на столе.Забивает в ворота пацан узкогрудыйТо консервную банку, то мяч, то суфле.

Никогда не забудет любовь двоеженца,Пусть пиджак выходной он цигаркой прожег,Пусть воздвигнутый памятник не разошелсяПо приятелям скромным весьма тиражом.

В пузырьке ни одной не осталось таблетки,И ответственный срок наступает на днях.Остается подбросить любимую кепку,Чтоб она на излете застряла в ветвях.

Батюшка

На школьный праздник свесившись с перилВ разгар зимы над самобранкой белой,Узнал он сколько цинковых белилПрирода на себя не пожалела.

Насколько в остальном она скупа,Хозяйственна, сурова, бережлива. —Рассыпана по баночкам крупа,Забит ледник, заштопана перина.

Когда еще, размашисто крестясь,На воздух выйдет, громыхнув щеколдой,Состарившийся школьник-лоботряс,Нажитым багажом страданий полный.

Сарай за остановкой освещен…Репей осенний с савана снимая,Перед дорогой в дальний храм ещеКогда он вспомнит, что была пустая

Площадка баскетбольная, окноРазбито было актового зала.Со школьником болела заодноЗима, но боль ничем не выдавала.

Хармс

Он ночи посреди открыл глаза,Привстал на локоть, сбросив одеяло.Гуляя по развалинам грозаТо клен, то голубятню выделяла.

Не двигались морщины на лице.Он встал, оделся, старый плащ накинулИ вышел под фонарик на крыльце.И в дождь шагнул. И в нем бесследно сгинул.

Дорогу дальше представляю я —На склон, где нотрдамские химерыЗастыли, где к вершине подходяДеревья уступают место небу.

Под липой, что бесстрашно разрослась,Он будет ждать охотников из леса,Писать стихи и долго жить, семь разОтмеривая, прежде чем отрезать.

Сердце

Зарос склон за полем футбольным ромашками,И кашкой зарос. – Ну так что ж…На облако, на телевышку размашистоИ весело креститься бомж.

Он стаю душманов вспугнул из кустарника,И рябь отразилась в реке.И прям под окном моим в небо уставилсяОболтус, застыв в столбняке.

Шмурыгая шлепанцами по линолеуму,Я дальше потопал, держасьЗа стену, к палате моей, новым опытомЛюбви исцеленный тотчас.

Прощенный за боль, за творение шепотомСкворцами, вспорхнувшими ввысь.За то, что я в надписи «Выход» нашел такойПростой, неожиданный смысл.

Мел

Проезд. Ворота. МухоморПесочницы. Столбы опор.Больничное окно во двор.Ведро под куст несет уборщица.

Пускает дым сестра с крыльца.Прохожий – не видать лица.Куста кипящая листва,Застыв, над лавкою топорщится.

Вдыхая дыма никотин,Никто проводит день один,Оставленный на карантинВ палате с форточкою маленькой.

Больница, тихий двор, барак,Застывший у окна дурак —Печально движется все, какВода в воронке умывальника.

Все едет – тополь, гаражи,Больной – кто тих, кто еле жив,В сторонку книгу отложив,Сидит, сутулится, задумавшись.

Кто у окна застыл – вдвоем,Кто размышляет – ё-моё!Кто этой пылью опьяненкустом, площадкой, лужей, пустошью.

«Жизнь ушла на то, чтоб злиться на погоду…»

Жизнь ушла на то, чтоб злиться на погоду,Прятать деньги в верхнем ящике комода,Набивать на Пасху ситцевый, тугой,Полный шорохов мешочек шелухой.

Повторять упрямо, как слова считалки,Утром топая к машине на стоянку,Пока дворник продолжает двор мести:Отче наш, иже еси на небеси…

Бегать под дождем, пугать ребенка штормом,Петь комаринским хореем шестистопнымО помятых у антоновки боках,О неспешных, как коровы, облаках.

Память все еще растит во мне ребенка.Свет реликтовый засвечивает пленку —Вот уже до института засветил.Сад колхозный. Я под яблоней один.

Бинокль

Ветка в сумерках, ёк-макарек.Над ларьком тьма качается легкая.Так раздуй для меня уголек,Чтобы сердце от страха не екало.

Разомни мяты лист на два-три,Окати кипятком травы родины.У бездомной собаки внутриРазгорелась пригоршня смородины.

Знаю я, что за пыльным репьемНа площадке со ржавыми трубамиО житье напряженном своемТрансформатор с гудением думает.

Что подростки на то, что нельзяТратят время в бараках колонии,И почти что потрачена всяНа пустырь перед школой гармония.

Начало

Я учил падежи, наблюдал за растеньями,Поддавался влиянью – хамил и грубил,Чтобы с физики выгнанным за поведениеВ раздевалку плестись коридором глухим.

Я натягивал куртку и пел, хоть не пелось мне,И по склону спускался к реке не спеша,Чтоб глядеть, как на заводи гладкой поверхностиПропадает седых облаков урожай.

И хотелось грустить, и молиться, и плакать мне,И кого-то любить, когда из-под листвыТеплый воздух моченого яблока мякотьюРасползался на медленных складках воды.

Возвращался домой то пешком, то автобусом,Старым школьным двором, где, физичку кляня,Средь ребят-футболистов и прочих оболтусовМоя бабушка не находила меня.

Бегство

Тюк бечевой прижав для верности,Отец во тьму отводит ослика.Загадочная память осени —Свет проступает на поверхности.

Рябь телика, раскаты тиканья,Верстак в углу со стружки кружевом,Мы оставляем миски с ужиномИ гарь потушенных светильников,

Дом, голубятню с тряпкой-знаменемИ двор с воротами футбольными —Все, что под темным небом вспомню я,В пути предавшись созерцанию.

Все, что забуду – школу с кленамиИ сверстницу-соседку с пуделем,Когда во тьму спускаться будем мыСо склона, солнцем озаренного.

Там ивы, выгнутые натискомПорыва ветра, в тайном сговореС осинами, – нам вскружат головы,И вдруг напомнят о предательстве.

Пустынный пляж зола украсит там,С заплатками навес заплаканный.Нас встретит хмурый город лавкамиЗабитыми – закрыто на зиму.

И там, на пустыре без зелениМы встанем там холодным вечером,Из барахольской сумки клетчатойЛепешку выложив последнюю.

8185

Ты вытирала губы варежкой,И мы играли в города.Норильск. – Калуга… Кстати, знаешь что,Я так любил тебя тогда.

Твое пальто, твой голос, дурочка,Твой снег забыть я не могу.И пирожки с повидлом – трубочкой —Из магазина на углу.

Общагу, танцы в главном корпусе,Нескромный стол на Новый год.Короткий разговор в автобусе,Полупустой аэропорт.

Что пробурчал я перед вылетом,Какие глупые слова? —Махнул рукой, как было принято,Как было принято тогда.

Старик

В трясущейся, морщинистой – в егоБугристой, безволосой головеЧасть мира умещается легкоСо шторами и деревом в окне.

Протяжной песни грустные слова.Как в сумерках река без берегов.Картонная дурилка позвалаВ прекрасное далéко далекó.

Все что прожить стремительно пришлось,Все что сгорело и ушло, как дым,В двух-трех знакомых образах сошлось,Запомнилось ему таким родным. —

Пейзаж неразличимый из окна,Сплошные ветки липы за окном.Цветная репродукция – стогаИ облака на фоне облаков.

Полдень

Как какой-нибудь барин в карете,В летний солнечный день может бытьПушкин к другу за город поедет,Чтоб по стопочке с ним раздавить.

От ухабов устав и от кочек,От твоих тополей, милый друг,На минуту забыться захочетОн, в сурепке и кашке вздремнув…

Он проснется в траве на поляне.Взглядом облако в небе найдет.Имя Господа всуе помянет,И от птицы взгляд не отведет…

Советник

Сквер, мостовая, сторож в будке,На тополе ворон толпа.Нас не пугают предрассудки,Приметы, сплетни и молва.

Нас не подстерегает случайВ заштатной мюнхенской тиши,Где чуткий Тютчев, нахлобучивЦилиндр, с депешею спешит.

Нас пустырями водит осень,Где желтый лист спешит упасть.Но мы прощения не просимУ Господа за нашу страсть,

В которой под раскаты гимнов,Под грохот форток и фрамуг —Империи и страны гибнут,Планеты испускают дух.

Профессор