Буги-вуги - Алексей Синиярв

Перерыв.

В перерывике сухарик размочим. Чинно, интеллигентно.

У Зои Палны этого добра полные подвалы. На мокрое не тянет, дуреешь с водовки, заводишься, на подвиги начинает тянуть. Не в кайф, одним словом. А сухонького хорошо. Промоет кишочки, аппетитик, скажем научно, нагонит. Дилеммы, что выбрать, тоже нет — эмпирическим путем до искомого дошли без особых разногласий: «Каберне» вяжет, оскомину набивает, «Рислинг» — на любителя, кисловат, а вот «Варна» — самое то: букет тонкий, изячный, на троих как раз по хорошему стакану с горкой. Еще по «стюардессине» и захорошело малёхо. Размагнитились.

Второе отделение и кода — «Машина».

Знать ее — никто не ведает. Подозреваю, что и записи наши, сделанные на каком-то подпольном концерте — раритет раритетов, единственные в нашем Забытобогасранске.

В кабаках «Машину», само собой, нигде не играют. Где-то, как-то, иногда, «Солнечный остров» или «Я раскрасил свой дом»[14]. И умудряются еще покрасивше, по-кабацки: с аранжировками, с дудами, на голоса — срамота одна. Мы-то в натуре. В подлиннике. Так, как доктор прописал. Сами-то «машинисты», судя по всему, на Хендриксе торчат, если даже и не на Хендриксе, то уж точно на Цепах — фуз, что на нашей пленке, остальных музыкантов враз убирает[15].

«Машины» у нас наиграно — на час, не меньше. «День рождения», которую мы обычно посвящаем всем пришедшим в Утюг отпраздновать своё появление на свет, «Про льва, который жил в тесной клетке», «Песня об одном детском воспоминании», «Носите маски», «Замок», конечно же «Черно-белый цвет», «Куклы», и прочая, и прочая, и прочая; а под конец, всегда, «Я устал», как опять же говорит их певец с нашей затертой пленки: «Песня, которая вполне соответствует нашему состоянию».

На «Машине» мы отдыхаем. Это для себя. Но отдыхай — не отдыхай, а хабар рубить надо. Труд создал человека. Се ля ви, как Эмерсон, Лейк и Палмер подметили[16]. За что башляют, то и исполняют. У кого кнут, тот и кучер. Башляют, правда, за всё. Я поначалу только диву давался. Но ведь всё гениальное — просто. Им надо башлять. Так устроено. Положено так. Закон Кабака. Не нами придумано, не нам и менять. Но придумано, скажу я, умными людьми.

Закон таков. Точнее — закон гласит: за всё надо платить. И чем оно лучше — тем дороже. Вопрос превосходно-сравнительной степени каждый определяет исходя из собственного вкуса на коий, как известно, не накинешь платок. У каждого свой вкус — говорит Закон, — кому рыба, кому арбуз. Вот. А мы крайние. На нас Закон клином сошелся. Молодцы едят огурцы, а мы, артамоны, едим лимоны. Они башляют — мы играем. Они не башляют — мы опять играем. Правда, Федот не тот. Мой приятель, что мне будильник подарил, на это говаривал: «На хера мне целая шахта, если надо ведерко угля?». По большому счету мы те же халдеи: чего изволите. Да-да. И нечего харю воротить. Халдеи. Правда, с оговоркой — у кабацких собственная гордость — не наступай на мозоль.

Что же нонче изволят?

Изволят боней му, Одессу-маму изволят, и даже «Битлз». Вывод: песни разные нужны, песни разные важны. Про Одессу-маму и «Варвара жарит кур» — понятно, а вот насчет «Битлз»… Когда «Естудей» первый раз забашляли, я странно удивился. Потом привык. Люди-то разные. Зако-о-он. Его не перепрыгнешь.

Единственный наш прокол — все эти лезгинки, чечетки, джиги, тбилисо. И гармоний не знаем, и слова переписать недосуг, а восток дело тонкое, надо, чтоб усё было абгамахт. Да овчинка-то? Редко какая южная птица долетит до полиграфа. Их в Центральном окольцовывают. Там на джорджах, как на трех китах, весь хабар держится. А у нас что? Одне бледнолицые негры. Поэтому и пристрастия соответствующие. Не то что бы напевы племени хумбу-юмбу. Не то что бы гарлемские страдания. Хотя не без этого, конечно. Скорее то, что без особого, знаете ли. То, что утром в ТВ-сете, а вечером должно быть у нас, в куплете.

Вот он ярчайший пример — Алла Пугачева. Это вам не хухры-мухры. Это козыри крести и шамайка с длинной мастью. Кто в картах сечёт, тот поймет — что могут короли. Остальное кому как: для нищих ли духом, как один интеллигент сказал, для богатых ли карманом — нам до КАМАЗа дверцы. Нам важнее, что прима только что испекла шикарный лонгплей «Зеркало души», который не то что улетает с прилавков, как горячие пирожки у трех вокзалов — его днем с прожектором не найдешь, хоть все «Мелодии» за день по три раза обойди. Посему, когда мы тянем жалистно нищего за хер: «так же, как все, как все, как все…», тёти просто млеют, ножкой притоптывая — всё про них, не из пальца высосано. А от «Приезжай»[17] так и вовсе плакают. Что ж, надо думать, оченно им понятливая песня, душевная. А мне, допустим, там соло нравится, да и сам задел приблюзованный. Поковырялся, посидел вечерами, пока снял всё до последней шестнадцатой. Зато приятно посмотреть.

Репертуарная политика не по делу, на первый взгляд, продумана. Вроде бы, вначале, под сурдиночку попиликать полагается. Но ведь и не на чем — это фортепьян нужен и фортепьянист. Да и так хорошо — в Утюге всё без церемоний: водку принесли — пей! играют — пляши! Просто у нас. Без штучек-дрючек.

В кабаке мы, конечно, не одни такие лихие молодцы. Кроме нас две смены официанток на 90-рублевой зарплате белочками крутятся. Об этом нужен особый разговор, сейчас же стоит сказать, что с работницами подноса и белого передника мы уже и раньше были вась-вась, а некоторые, не будем пальцем, и близко. Это ж дело такое: скатерти собраны, кабак на клюшку, и в дружном коллективе дружно отмечают дружный день рождения, гульванят аж до утра. Да и так — и по поводу и без всякой воды. Официантки вабче на передок слабоваты. А пьяная пизда — чужая, как Миня уверяет. Он одну на кухне утешал, чуть ли не на плите — в азарт вошли, завозились, — кастрюли в разные стороны запрыгали. Ударный аккомпанемент.

Оченно, оченно весело бывало. Ары и коронную «ара-вай, вай, ну-ка наливай» исполнят, и танец с кухонными ножами на пару выдадут. Что мы? Чарли Чаплин и тот бы уписался на этих приколистов.

Я как-то после такого закидона Линду домой провожал. Линдой ее Лёлик прозвал — на маккартниевскую жену чем-то смахивала, мать ее Нинкой звала, а за глаза в городе — Нинкой-проституткой — шило-то в авоське.

До дома на тачке, конечно, и уж в подъезде, в четыре утра, я ее прижал попой к батарее. Куда ж деваться? Дома у неё народищу, как тараканов, ко мне ехать — не уговорить, да и на другой конец света. Вспомнила бабка, как девкой была, взялась она за перильца, к лесу передом, ко мне задом, и славно они затряслись.

Что ни говори, а с этим у нас полный порядок. И каноны отшлифованные, и приемы отработанные. Всё как надо. Главное что? Главное гаммы, техника. Съём кабацкий — самый примитивный, даже фантазия не работает — не нужна.

3

Пока мы методом тыка в колею въезжали, наставники нет-нет да забегут по старым следам. Тянет их, как преступника, в наш шум-гам-тарарам. Да и как не тянуть? Всё здесь напоминает о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах.

Встречаем как гостей дорогих. Графинчик водовки из хабара, если он есть. Если нет — по амбарам наскребем, по заскребышам наметём. Надо, Федя, надо. Бирло, конечно, с кухни, как положено.

Большой Билл, от нечего делать, дома «Песняров» наслушавшись, «Беловежскую пущу» споет. Это, братцы-кролики, что-то. Это, пожалуй, сам Мулявин прослезится. Да на два-то голоса. И каких! Джон, в своё время, два года в оперную студию при ДК радиозавода отходивший, фальцетом в такие дали забирается, — куда там Робертино Лоретти. И когда он, уже со всей своей природной тесситурой, выводит «Птицы не люди…» из «Золота Маккены»[18], у нас самих мурашки по спинам бегут.

Что и говорить, всю-то жизнь в кабаках. Спиты, спеты с семнадцати годов.

Весь ресторан на ушах. Любимцы публики. Народ гуртуется, в основном, завсегдашний, из своего района, да и сам Мегасранск с гулькин гульфик — всех вся знает. Они тут родные, без «как».

Арам такие набеги — красный день календаря: ни детей сопливых, ни жен визгливых. Нам тоже на руку — они играют, мы тёлок снимаем. Потом наоборот. Всё как прежде.

Пригласишь галантерейно, они ж, козы, видят: кто, что — ты же только что под гитару пытался им настроение испортить, а тут на тебе: ля-ля, фа-фа, те самые три рубля; хочешь, исключительно для тебя, фирменные музыканты с филармонии сыграют? Хочешь? В один удар.

Билл уже принял, голос бархатный:

— А сейчас, — пауза, ревер гуляет по углам, — для наших дорогих гостей, Кристины и Анжелины, ансамбль «Вечерние зори» исполнит их любимую песню из репертуара, — пауза, — Адриана-а, — крещендо, — Челентано!!![19]

Общий восторг.

Ну, и на баргузинско-турмулайском диалекте тарабарского, с латиноамериканским акцентом.

Надо сказать, что название бэнда обновлялось через раз.

В любимцах были «Черный бархат» и «Азухенвэй», имели право на существование «Всё как прежде» и «Непьющие гитары», «Крутой верх» и «На последнем визге». Песни одесской Молдаванки исполнял обычно «Оркестр имени Лёнчика Пантелеева», отечественная эстрада доверялась «Парням из нашего города», а на упоминавшемся «иностранном» давали звону какие-нибудь «Блю шуз».