Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль

В Южной Африке мы встречаем точно то же, что было отмечено в Австралии. «Туземцы верят, что колдун обладает силой отдать (to give over, равнозначное to doom) отправившегося на охоту человека буйволу, слону или другому животному. Считается, что колдун может дать животному поручение погубить человека. Поэтому когда приходит известие, что такой-то человек погиб на охоте, его друзья говорят: «Это дело его врагов, он был «отдан» хищному зверю»[20].

Совершенно четко эту мысль выражает Бентли. «Болезнь и смерть рассматриваются туземцами Конго как абсолютно ненормальные события. Их никоим образом не связывают с естественными причинами, они всегда — дело рук колдунов. Даже когда человек утонул, погиб на войне, разбился, упав с дерева, когда он нашел смерть в когтях хищника или был убит молнией — все это самым упорным и неразумным образом приписывается колдовству. Кто-то околдовал жертву, и виноват тот, кто это сделал»[21].

В XVII веке такие же верования отметил в Лоанго Даппер. «Эти несчастные слепцы полагают, что человек не может умереть, если на него не подействуют мокизи, идолы его врага. Если кто-то, к примеру, упал в воду и утонул, они говорят, что его заколдовали; если кого-то разорвал волк или тигр, значит враг этого человека силой своих чар превратился в дикого зверя; если он упал с дерева, если его дом сгорел, если дожди длятся дольше, чем обычно, — все это делается колдовской силой мокизи какого-то злого человека. Напрасный труд — пытаться выбить у них из головы эту чушь; этим лишь навлечешь на себя их насмешки и презрение»[22].

В Сьерра-Леоне «не существует смерти от несчастного случая или естественной смерти; болезнь или несчастный случай, т. е. непосредственные причины смерти, считаются результатом сверхъестественного влияния. То туземцы воображают, будто смерть произошла в результате зловредного влияния человека, прибегшего к колдовству, то смерть вызвана духом-покровителем какого-то человека, против которого покойник сам совершал колдовские действия, однако в момент их совершения был обнаружен и наказан. Причинами первого рода обычно объясняют болезнь и смерть вождей, других влиятельных людей и членов их семейств, а причинами второго рода — смерть людей низшего сословия»[23].

Наконец, в немецкой Восточной Африке «для джагга не существует естественной смерти. Болезнь и смерть — всегда дьявольское дело»[24].

Закончим на этом перечисление одинаковых по характеру свидетельств: мы могли бы продолжать его без конца[25].

III

Переход от болезни и смерти к просто несчастным случаям совершенно незаметен. Из приведенных выше фактов следует, что первобытные люди обычно не видят разницы между смертью от старости или болезни и смертью насильственной. Это происходит не потому, что они неразумны до такой, по выражению Бентли, степени, что не замечают, как в одном случае больной более или менее медленно умирает в кругу своих и как в другом случае человек мгновенно погибает, например, в когтях льва или в результате удара копья. Однако это различие для них не имеет значения, поскольку ни болезнь в одном случае, ни свирепый хищник или удар копья в другом — не есть истинные причины смерти: они просто орудия таинственной силы, которой понадобилась эта смерть и которая для достижения своих целей вполне могла бы избрать иной инструмент. Следовательно, случайна всякая смерть, даже смерть как результат болезни. Говоря точнее, ни одна смерть не случайна, поскольку для первобытного менталитета не может быть никогда несчастного случая в собственном смысле слова. То, что нам, европейцам, кажется случайным, для них есть всегда проявление мистической силы, которая этим дает о себе знать индивиду или социальной группе.

Для этого менталитета вообще нет и не может быть ничего случайного. Это не значит, что он убежден в жесткой обусловленности явлений. Совсем наоборот: поскольку он не имеет ни малейшего понятия об этой обусловленности, он остается безразличным к причинной связи, а всем поражающим его событиям приписывает мистическое происхождение. Поскольку мистические силы постоянно ощущаются как присутствующие рядом, то чем более случайным показалось бы событие нам, тем более знаменательным будет оно для первобытного менталитета. Тут нечего и объяснять: событие объясняется само собой, оно является откровением. Больше того: чаще всего именно такое событие служит для объяснения чего-то другого, по крайней мере в той форме, в какой этот менталитет нуждается в объяснении. Однако истолкование события может оказаться необходимым в том случае, когда для него не нашлось какой-нибудь определенной предассоциации.

Туземцы с Тьюлли Ривер, сообщает В.Э. Ротт, решили убить некоего человека из Клэм Пойнта по такой причине: «На собрании (prun) в прошлое воскресенье этот человек метнул копье в крону дерева, и оно, падая, рикошетом задело шею одного старика и убило его. Бросившего копье беднягу сочли «доктором», и ничто не могло убедить соплеменников жертвы в том, что смерть их родича не была вызвана колдовством этого «доктора». Э. Брук (миссионер), находившийся в это время рядом со мной, приложил все усилия, чтобы объяснить туземцам, что это просто несчастный случай, однако успеха не добился. Туземцы образовали шеренги, и между этими возбужденными дикарями началось сражение, которое продолжалось до тех пор, пока этот «доктор» не был ранен (не смертельно) в колено»[26]. В этом типичном случае туземцам было трудно и даже практически невозможно прислушаться к голосу разума. Сначала им было нужно дать удовлетворение покойнику, которого им всем пришлось бы опасаться, если бы он не был отомщен: следовательно, в любом случае они должны были кого-нибудь убить, лучше всего — вольного или невольного (это неважно) виновника несчастья. Кроме того, миссионеру никогда и не удалось бы убедить их в том, что это был просто несчастный случай. Они обязательно спросили бы его: почему отскочившее копье попало как раз в шею этого старика, а не упало перед ним или позади? Как так получилось, что это оказалось как раз копье колдуна? Что же касается того, что у убийцы не было дурного намерения, то как это доказать? Ведь это можно только предполагать, однако факта смерти этим предположением не опровергнуть. Впрочем, виновник несчастного случая вполне мог и не ведать о своем намерении. Колдуны не обязательно осознают совершаемые ими пагубные действия. Следовательно, и этот колдун мог бы чистосердечно отрицать свое злое намерение, однако для туземцев его отпирательство ничего бы не стоило.

На Новой Гвинее один человек был ранен на охоте копьем своего спутника. «Подошли его друзья и стали расспрашивать, кто его заколдовал, поскольку в мировоззрении папуасов «несчастному случаю» места нет. Все старались вынудить его сказать, кто же его заколдовал, поскольку они были уверены, что рана сама по себе не может привести к смерти. Они были убеждены, что он умрет, и все время ему об этом говорили. И хотя он потерял сознание только перед самым концом, он не ответил на вопросы друзей и не назвал заколдовавшего его. Тогда гнев их обратился на людей Орересау и на того, кто бросил копье»[27]. Таким образом, за этого человека взялись лишь в последнюю очередь, так сказать, от безнадежности дела, на худой конец. Если бы раненый дал хотя бы малейшее указание на виновника несчастья, то ранивший остался бы безнаказанным. В нем увидели бы лишь орудие колдуна, столь же мало виновное, как и само копье.

С другой стороны, незначительная рана не мешает объявить ее смертельной. Смерть раненого вызвали не разорванные копьем ткани, а колдовство, то, что он был обречен (среди австралийцев — dooming). В этом очень ярко проявляется та предассоциация, которая делает для первобытного менталитета непонятным само понятие о случайном.

И снова наблюдение на Новой Гвинее: «Падает дерево. И даже если оно совершенно гнилое или его свалил порыв ветра — все равно считается, что его повалил колдун. С человеком происходит несчастный случай — значит, это дело верабана, и т. д.»[28]

Очень похожие наблюдения сделаны и в других низших обществах, например, в Экваториальной Африке. «В 1876 году на вождя по имени Акеле Каса напал раненный им слон и пронзил его бивнями. Спутники вождя отвлекли слона, а вождь, несмотря на страшные раны, прожил еще достаточно долго, чтобы успеть обвинить дюжину человек из числа своих жен и рабов в том, что они заколдовали его ружье и потому, мол, оно не убило, а только ранило слона»[29]. «Во время охоты на слона вождь по имени Нкоба подвергся нападению раненой слонихи, которая хоботом оторвала его от земли и насадила на бивень… Стенания и вопли его спутников были ужасны… Жители всей округи собрались перед нгангой Нкисси, которому предстояло определить, была ли слониха одержима дьяволом, заколдована ли кем-либо из врагов умершего или, наконец, не было ли это проявлением Diambudi nzambi (воли могущественного духа)»[30].