Ветлужцы - Андрей Архипов

— Ах-ха-ха… — Якун начал захлебываться смехом. — Статная да пригожая такая че-че… черемиска? Прости… ты меня, Христа ради, столько на меня навалилось, не выдержал я…

— Так что с той черемиской неладно?

— Беги быстрее, пока Федька у нее обещанный тебе товар не перенял. Ох-ха-ха…

Глава 2

Ветлужский торг

Шум и сутолока царили недалеко от тына Переяславки в полном своем великолепии. Продолжительный ливень унялся еще вчера, оставив на склонах холмов грязные подтеки, слегка влажную землю и утреннюю прохладу, заставляя высыпавший на торг люд ежиться и кутаться в теплые одежды. Неяркое осеннее солнце подсушивало луговую землю и скакало зайчиками по пажити, отражаясь от многочисленных доспехов, растекшихся волной вдоль склона холма. Именно там, прямо на чуть пожухлой траве, расположились торговцы, выставив на всеобщее обозрение свои товары и привлекая окрестный люд протяжными громкими возгласами. Большая их часть, несмотря на радостные улыбки, с которыми они зазывали к себе покупателей, была недоверчиво обряжена в брони, и лишь тонкие конопляные веревочки, перевязывающие крест-накрест оголовья мечей и ножны, хранили хрупкое равновесие на торгу.

Ближе к ушкуям заняли места те новгородцы, которым поручили заниматься продажей сукна. Они сложили на предварительно собранных жердяных настилах несколько рулонов сукна и развесили рядом разнообразные отрезы материи для всеобщего обозрения. Около этих невысоких помостов постоянно толкались бабы, щупая серую заморскую ткань и бросая восхищенные взгляды на вывешенные рядом лоскутки парчи алого и синего цветов. Последние были выставлены не столько ради продажи, сколько ради показа, что приезжие купцы не лыком шиты и товар у них есть на любого покупателя, платил бы только запрашиваемую цену.

Еще чуть ближе к веси разместились торговцы нитками, иголками, затейливыми гребнями из кости морского зверя, разноцветными бусами и мелкими скобяными изделиями. А совсем близко от ворот нашел свое место переяславский и отяцкий мастеровой люд, стекшийся со всех окрестных поселений и вынесший на всеобщее обозрение затейливые глиняные горшки и кувшины, резные деревянные игрушки, прялки, долбленые корыта и остальную мелочь, на которую хватило времени долгими зимними вечерами. Между ними вперемежку расположилось несколько новгородцев, чрезвычайно обрадованных тем, что пошлин никто не спрашивает, а свое купеческое начальство куда-то делось и торговать им разной мелочовкой никто не запрещает.

Вторым рядом около ушкуев уселись припозднившиеся отяцкие охотники из дальних гуртов, сперва расположившиеся торговать пушниной и выделанной кожей около самых ворот. Однако мимо них то и дело начали мелькать языкастые переяславские кумушки и бросать мимоходом язвительные замечания. Те поначалу не понимали причины такого внимания, как и сами слова, но доброжелательный Юсь удобно устроился рядом с ними и начал переводить все пожелания вплоть до третьего колена, которыми отяков награждали постоянно шастающие между весью и торгом бабенки. Мол, все мужи с Переяславки и Сосновки меха отдали на черемисскую дань, потому и защита от тех явилась, а вы… да пусть вам будет пусто, как и вашей торговле! Попытки охотников оправдаться и сказать, что живут они по своим законам, все договоренности выполняют, а воины их почти в самую страду ушли на обучение в воинскую школу и теперь тоже стоят в дозорах, успеха не принесли. Бабы обратного перевода Юся не слушали, а жесты им вслед показались отякам несколько несолидным ответом на устроенную словесную бойню. Так что продавцы мягкой рухлядью в итоге плюнули и перенесли свой товар на пажить поближе к новгородцам — благо те сразу проявили к нему интерес.

А между тем вдоль стихийно разросшихся торговых рядов бродили бойкие бабенки со снедью, которую расхватывали новгородские ратники с маслеными глазами. Бравые вояки пригоршнями черпали из лукошек красную клюкву, лопающуюся во рту взрывом кислой освежающей прохлады, и заедали ее пышущими жаром ломтями свежеиспеченного хлеба. Правда, они не столько пытались расплатиться за съеденное, сколько ухватить молодок за выступающие места, рассчитывая, что это будет достаточной оплатой за их интерес к товару. Некоторым этого действительно было достаточно, и тихое повизгивание звучало усладой для выгуливающихся воев, однако несколько раз голосистые бабенки призывали Свару, который с ленивой грацией сытого кота прогуливался по рядам в сопровождении двух ратников с самострелами. Тот молча подходил к участникам скандала, благо тем деться с пажити было особо некуда, и грустно смотрел в глаза виновнику, коим всегда оказывался новгородец. Видимо, почти все были настроены миролюбиво, да и проскакивало в глубине взгляда переяславца в этот момент что-то безжалостное, поэтому нарушители спокойствия сразу изъявляли желание сотрудничать. А уж завидев его внушительный эскорт, сразу расставались с розовыми шиферными пряслицами, ходящими иногда в качестве монет по Киевской Руси, либо тянулись в мошну за куной, сердясь на дороговизну, но оплачивая огромную краюху ржаного хлеба целиком.

Однако бывало всякое, и в самый разгар торга Свара натолкнулся на порядком разгоряченную хмельным медом троицу, которой был уже сам черт не брат. Один из новгородцев сплюнул под ноги торговому дозору и стал протискиваться между ними и торговкой, заодно попытавшись оттолкнуть невысокого главу воинской школы рукой. Тот недоуменно проследил за его движением и автоматически поймал новгородца за кисть, шагнув при этом вперед. Далее все прошло в полном соответствии с навыками, наработанными Сварой на многочисленных занятиях с полусотником. Круговым движением он завел новгородцу руку назад до предела, шагнул за спину и ударил под колено. Ратник закопался лицом в траву, щедро вымазанную глиной не до конца просохшего склона, а ринувшимся на помощь дружкам уперлись в переносицу болты самострелов сопровождения. А дальше уже наступил бенефис Свары, и он оттянулся по полной программе.

— Гей, люди добрые! — заголосил он противным голосом, подражая визгливой торговке, застигнутой на обвесе, пытаясь этим разрядить мгновенно накалившуюся обстановку. — Доколе нас в грязи такой заставлять будут торговать? Честным ратникам не разойтись, чтобы не спотыкнуться и друг друга не задеть! В следующем году все честь по чести должно быть, слышал ли, Никифор?! И мостки деревянные, и навесы от дождя! — После поданного сигнала о неприятностях переяславец обернулся к стоящим под прицелом воинам и мгновенно перешел на доверительный тон: — А мы с вами по чарке меда выпьем, я угощаю, так?

Оторопевшие от быстрой смены обстановки, двое новгородцев даже растерялись, встречая протрезвевшими глазами жала болтов и обращенный к ним жалостливый взгляд Свары. Тот сразу попытался воспользовался их замешательством и начал подавать недвусмысленные намеки, которые позволили бы разойтись с миром.

— Думаю, что хмельное приятнее будет, чем бойню тут устраивать. — Переяславец кивнул на верхушку холма, куда на его голос уже подбежали трое лучников. — Ребятушки, проведите их к Агафье — пусть нальет им чуть-чуть за мой счет, а мы уж позже к вам присоединимся, — кивнул он на лежащего ратника, который, несмотря на вывернутую руку, пытался привстать, что-то нечленораздельно мыча. Не ожидая, что новгородцы уйдут и бросят своего товарища, Свара наклонился к поверженному противнику и отчетливо прошептал: — Коли мысль есть виру с меня потребовать, так отойдем, и выскажешь свое пожелание. Только сначала вспомни, кто руки первый распустил, видоков даже искать не придется. А распрю на торгу продолжишь — так на бой тебя вызову. Одолеешь меня — другой на мое место встанет, и так будет, пока не уложим тебя в сырую землю. Успокоился? Нет? Сам хочешь биться со мной? Тогда так объясню: вся кровь твоих соратников, что прольется из-за твоей дурости, на тебе будет. Может и бойней все закончиться: новгородцам переяславцы никогда не уступали, кхм… как, впрочем, и вы нам. Коли не хочешь такого исхода, так я тебя подниму и прощения перед всеми попрошу, а потом мировую с тобой выпьем, а? Мне это не зазорно будет, мой нрав тут все знают, зато твоей чести поругания не будет. А все одно захочешь сразиться — так я к твоим услугам, но после торга. Ну? Вот и договорились!

Свара отпустил захват, поклонился окружившей их толпе в пояс, не дожидаясь пока ратник поднимется, и задорно закричал:

— Эх, братцы-ветлужцы! И вы, новгородцы честные! Экий я нескладный оказался, уронил воя нечаянно-негаданно. Прощения прощу у общества за несуразицу такую!

Затесавшиеся среди окружающих ушкуйники, передвинувшие было ножны мечей удобнее и искоса наблюдавшие за лучниками на холме, немного расслабились. Правда, на некоторых лицах было написано разочарование, вызванное тем, что не удалось посмотреть лишний раз на поединок, однако оно тут же сменилось оживлением. Они неожиданно поняли, что Свара извинился лишь перед обществом, как и обещал, однако совсем не собирался просить прощения у обиженного им новгородца. Но и тут переяславец их подвел, потому что полез скреплять примирение к измазанному глиной ратнику троекратным целованием, что вызвало вокруг еле слышимое хихиканье. Обиженный вой после такого проявления теплых чувств совсем протрезвел и сплюнул в сторону, выражая отношение к торгу, Сваре, себе, любимому, попавшему в такую переделку, и ко всем уже начавшим повизгивать зрителям. Дело все-таки могло кончиться плохо, однако представление закончилось появлением чем-то раздосадованного начальства ушкуйников в лице Кузьмы, который продрался сквозь толпу и рявкнул на своих ратников, пригрозив разобраться самолично со всеми зачинщиками смуты.