Ветлужцы - Андрей Архипов

— Моя оплошка, да еще какая… — прервал свою перебранку с Федором Кузьма и с возмущением добавил: — У нас, если мы сложимся с Федькой, столько монет все одно не будет. Захарий на сукно почти все серебро пустил… Разве что им возьмете? Нет? Даже если с мошной Якуна считать, то малости не хватит! Да откель столько монет у кугуза вашего, а? Он же в нищете сидит и даже без мехов! Ах ты, вот он куда их пустил, а мы-то гадали…

— Да ты не переживай, Кузьма, сговоримся мы о нехватке твоей, — промурлыкала черемиска. — От чего откажешься, то Петру пойдет. Если возьмет он по такой цене, конечно… Остальное тебе в долг запишем. Все честь по чести, на бумаге.

— Ишь ты, на бумаге… А не боишься, девонька? Законы у нас свои, моему слову поверят быстрее, чем расписке этой!

— Вчера обманул — сегодня не поверят, Кузьма. Да и вои твои — разве не видоки?

— Это мои люди, — брякнул Кузьма и напрягся, ожегшись о взгляд Федора. — Все в одном деле, Федька… Да я не о том, девонька.

— И я не о том. В следующем году приходи сызнова — будет тебе товар, с которым не стыдно в тот же Готланд пойти. И опять же в долг часть дадим.

— Да и с этим вроде незазорно идти…

— На твое усмотрение, купец. — Улина с вызовом посмотрела на Кузьму. — Но условия у нас будут для тебя на этот счет, если придешь… скажем, в начале лета.

— Это какие же? — Хмурый взгляд новгородца говорил сам за себя.

— Не бойся, тебе не в убыток будут, а какие… Точно я и сама про то не знаю. Сам воевода местный с тобой говорить будет, а то и кугуз ветлужский. Не согласишься — никто тебя не приневолит, возьмешь лишь то, что укупишь. А согласишься — в скором времени в золотую сотню новгородскую войдешь.

— Это не тебе судить… гхм.

— Я и не сужу, купец, мое дело — слова тебе эти передать. От кого — не спрашивай… И так понятно. Тебя все это тоже касается, Федор. Да и приведете кого-нибудь с собой — серчать на вас не будем. Лишь бы торговать шли, а не войной на нас.

— Кхе… Ну ладно, девонька. Спаси тебя бог, э… боги твои. Не дала лицом в грязь упасть перед воями моими. Когда товар ждать?

— Свозить сей же миг начнут, а часа через три после полудня остаток доставят, тогда и расплатишься… — выдохнула Улина и тут же добавила, увидев в глазах купца невысказанный вопрос о такой задержке: — В лесу скрытно лежит наш товар, думали его следующей весной по Оке развозить.

— Еще к тебе дело, девонька, — помялся Кузьма. — Стыдно мне самому к Петру идти. Предупреждал он, дабы не совались мы куда не следует, однако молодой отрок Захария с дружками, ну… полезли куда-то без спроса. Тех привели, а этот запропастился куда-то. Уж выведай — не случилось ли с ним чего?

— Так вестник поутру прибегал, купец. С мальцами местными он в мяч играет. Не спрашивай — сама не знаю, что это за диво. Просил лишь передать, что вскоре вернется. Да Федор все одно Захария останется дожидаться, так что не волнуйся за воя вашего — не пропадет.

Договорившись с новгородцами встретиться при расплате, Улина по натоптанной тропинке поднялась к воротам веси и присела на краешек лавки, прикопанной с утра каким-то сердобольным человеком. Солнце приятно грело затылок и плечи, принося расслабившемуся телу успокоение. Лесная даль высветилась на горизонте, слегка теряясь в дымке испаряющейся после дождя воды. Среди ровного зеленого покрова немногочисленными шишками вспучились озаренные неярким осенним светом верхушки дубов, отвоевавшие у окружающих деревьев простор для своих пышных крон. Ровное голубое небо с пробегающими барашками облаков раскинулось прямо над пажитью, спустив на грешную землю зябкий ветерок, выдувающий крохи тепла из разгоряченной плоти. Смежив веки, Улина сидела несколько минут, наслаждаясь покоем, из которого ее вывела пружинистая поступь одоспешенного ратника. Легкий скрип лавки известил ее, что появился новый собеседник.

— Устала?

— Не то слово, Петр. Торговать мне в радость, а вот втемяшить в голову этим баранам ваши с Николаем задумки… Мол, тут войско несметное и надо приходить в следующем году товар покупать, а не на щит весь брать!.. Аж взмокла вся.

— Не бараны они, Улина… — Петр сбросил с себя и накинул ей на плечи епанчу.[9] — Ой не бараны. Притворяются да скрытничают изрядно. И то, что цену ты для них до небес подняла, — в нашем деле как бы не помехой потом окажется. Навар-то невелик у них будет. Да и от расписок долговых захотят отказаться, воев новгородских сворой на нас спустив…

— Тебе решать, Петр, товар-то ваш, — поежилась черемиска, плотнее закутываясь в накинутый плащ. — Взаймы можно и не давать. А насчет баранов — это я усталость свою вымещаю словами. Может статься, эти купцы на наше войско совсем неисчислимую рать приведут из-за долга этого. Ворон ворону глаз не выклюет, а они все в этом Новгороде… стервятники.

— Мыслишь, сами себя мы перехитрили?

— Не знаю, жизнь покажет… а воевода скажет. Да и излишек серебра помехой не будет. Однако мне кажется, что жадность у них перевесит: делиться-то прибылью торговой ни с кем не надо, а в случае войны им лишь жалкие крохи перепадут. Не горюй об этом, Петр, мы сделали что смогли, да и дальше стараться будем!

— Это точно, а не ошибается лишь тот, кто не совершает даже малости.

— У нас говорят, что сонливой собаке только дохлый заяц и достается…

Глава 3

Нападение

Вцепившись глазами в силуэт новгородца, Свара медленно ступал по самой кромке вытоптанного пятачка с остатками травы, измазанной глиной, в такт движению противника. Ноги осторожно ощупывали раскисшую поверхность земли, в то время как тело само непрерывно раскачивалось в разные стороны, перетекая из одной стойки в другую. Новгородец, рослый и плечистый воин, на лице которого застыла кривая ухмылка, шел по кругу, держа обеими руками секиру, насаженную на длинное метровое древко с заостренным железным подтоком. Против его топора у Свары был меч и уже порядком искромсанный щит с каймой, выщербленной местами до широкого умбона. Но не только венец испытал на себе силу тяжелой секиры: окованная сердцевина тоже застыла вмятинами от обрушившихся на нее ударов.

Передние ряды воинов плотно обступили площадку, на которой происходил бой, и цепко выхватывали каждое движение противников. На долю задних оставались совсем незначительные фрагменты, поэтому им в основном приходилось довольствоваться обсуждением затянувшегося поединка. Но Свару пока не трогали ни горящие азартом глаза первых, ни негромкий гул со стороны последних. Улыбка переяславца погасла, как только он увидел холодные расчетливые глаза соперника в самом начале поединка и острый шип в продолжение верхней части древка у его секиры. Опасения подтвердились: новгородец был не просто сильным — иногда Сваре казалось, что противник превосходит его на голову и играет с ним как с необученным юнцом.

Началось же все с безобидного подтрунивания ушкуйниками над своим соплеменником, пившим мировую со Сварой. Тебя, мол, уронили да в грязи изваляли, а ты потом еще и сам добавил, добираясь до полатей практически на четвереньках. Тренировался на полусогнутых в атаку ходить? Да уж, от такой позы все противники в оцепенение впадут, а если еще грязью бросаться начнешь и похрюкивать — тогда просто разбегутся!

Однако любое подтрунивание над еще не опохмелившимся индивидуумом приводит обычно к неоднозначным последствиям. На соратников чего обижаться? Они тебя в сече прикроют, несмотря на свои злые языки. А переяславец… да он же обещал поединок, точно! Поэтому с утра пораньше, несмотря на то что два из трех ушкуев были почти готовы отплыть, новгородец со своими товарищами отправился искать удовлетворения у Свары. Тот, к вящей их радости, отказывать им в этом не стал, только попросил для разминки начать с деревянных мечей. А дальше уж как дело пойдет…

На потешный бой сразу стал подтягиваться народ, изголодавшийся по зрелищам, тем более что Свара устроил из поединка настоящий спектакль. Комментируя шквал засечных и отножных подплужных[10] ударов, которыми его награждал новгородец, он с присущей ему язвительностью оценивал их по пятибалльной шкале, которую ввел еще полусотник, не поднимаясь при этом выше двойки. Постоянными смещениями и подсечками вкупе со злым языком переяславец довел противника практически до кипения, и тот потребовал сменить мечи и биться до первой крови. На резонный вопрос Свары о том, стоит ли портить себе кольчугу из-за гнева, который вытеснил остатки рассудка из головы, неудачливый соперник не успел ничего ответить, поскольку был отодвинут в сторону степенным новгородцем, оказавшимся его десятником.

Тот сразу же посоветовал своему ратнику замолчать и отойти в сторону. Нечего, мол, переть на рожон, сперва следует меч в руках научиться держать. Видимо, авторитет старшего товарища был на высоте, потому что обиженный в очередной раз воин сник и бочком удалился из круга. Проводив его взглядом, новгородский десятник тоже потребовал сменить мечи, объяснив, что на деревяшках сеча по-другому проходит. Тут уже уперся подошедший вовремя Петр, которому совсем не хотелось, чтобы напоследок был кто-то покалечен. Однако к этому времени на берегу собралось уже достаточное количество новгородских воинов. Из них выстроилась целая очередь желающих скрестить мечи со Сварой или любым другим ветлужским ратником, да и подошедшие купцы мечтали перед отъездом насладиться поединками.