Кукольник - Дин Кунц

- Или, - предположил один из трех женихов, - если мы будем чересчур наседать, он снова сунет нас в Горн, превратит в плазму и больше никогда не будет ставить эту сказку. Это же все равно что умереть навсегда. Висса, по крайней мере, всегда возрождается.

Слушая это, Себастьян каменел от ужаса. От одной мысли, что больше никогда не увидит Битти Белину, не услышит ее голоса в очередном представлении, он почувствовал, как слабеет его мочевой пузырь.

- Мы можем убить старого ублюдка! - выкрикнула Белина с красным от злости лицом, сжимая кулаки.

Принц обнял ее сзади и, положив руки на маленькие груди, чмокнул в шею.

- Успокойся, Белина. Не стоит рисковать всем, что есть, не получив ничего взамен.

- Пожалуй, - ответила она, надув губки. Рука принца скользнула между пуговиц ее блузки, и один из округлых холмиков приоткрылся.

Себастьяну хотелось уничтожить ее, хотя он испытывал страшное чувство вины за то, что лелеет такое желание. Но несмотря на то, что он ненавидел принца, особенно сейчас, когда тот тискал Белину (а больше всего ненавидел то, что ей это нравилось), Себастьян не собирался ничего предпринимать, боясь, что Пертос отправит их в Горн и никогда больше не возродит.

Они будут мертвыми. Всегда. Жидкая бесформенная плоть.

Мертвыми навсегда.., ни золотистых волос, ни ясных глаз.

Все это так расстроило Себастьяна, что его мочевой пузырь не выдержал, и он почувствовал себя вконец несчастным. Ему хотелось пойти переодеться, но он знал, что не должен покидать сцену, пока не поднимется занавес, а до этого момента было еще далеко.

Куклы уже успели заметить, что произошло, и, смеясь, показывали пальцами на темные подтеки у него на штанах. Даже Битти Белина смеялась. Увидев это, Себастьян расстроился было еще больше, но в конце концов решил, что стоять вот так в мокрых штанах со смущенным видом глупо. Тогда он тоже стал смеяться.

По правде говоря, смеяться ему не хотелось, просто не смеяться было еще хуже. Не смеяться значило быть не таким, как они, выпасть из их круга. А Себастьян больше всего на свете хотел быть в их кругу. Он всегда этого хотел, но ему почти никогда это не удавалось.

Теперь удалось. Они смеялись все вместе.

К счастью, Пертос, сидевший в ложе осветителя, подал сигнал, занавес поднялся, и спектакль начался. Теперь он мог больше не смеяться, если не хотел, к тому же отпала необходимость стоять за кулисами. Пертос говорил, что он должен стоять там на всякий случай, пока занавес не поднимется, но за пять лет так ни разу и не воспользовался его помощью. Себастьян пошел в свою комнату, надел другие штаны и почувствовал себя лучше. Он вернулся назад и стал смотреть, как куклы целуются и дерутся, поют и танцуют. Потом раздался последний крик коварной мачехи - это принц вонзил ей меч в шею.

Зал замер.

Белина сошла с пьедестала и увела принца, занавес опустился, и его громкий шелест дал сигнал ко взрыву аплодисментов.

Спектакль удался на славу, и Себастьян радовался этому.

Он забыл, что куклы хотели изменить финал сказки. Но когда, подняв маленькое изуродованное тельце Виссы, понес его к Горну, где Пертос должен был возродить ее для следующего спектакля, то услышал проклятия Белины и все вспомнил.

- Ты можешь убить его? - спросила она.

- Кого?

- Гедельхауссера, - пояснила Белина. Она смотрела на него снизу вверх:

- Нет.

Он положил Виссу на приемный противень.

- Да. Ты большой и сильный. Ты можешь убить его ради нас. Ради меня. - Последнее было произнесено особым тоном. Он ощутил, как ее рука коснулась его брюк, и стремительно отпрянул назад, испугавшись неизвестно чего.

Потом пришел Гедельхауссер, куклы повернулись к нему, а Себастьян, вздохнув с облегчением, снова стал зрителем.

Белина шипела, ругалась и плевалась. Она била Гедельхауссера по ногам, но без особого успеха. Крылатый ангел порхал на уровне лица Пертоса, пытаясь убедить кукольника, что весьма гуманно сохранить Виссе жизнь, однако был отброшен в сторону. Висса, воскреснув, обнаружила, что все осталось как и прежде, и вновь содрогалась при мысли о будущей смерти. Тем не менее сегодня Гедельхауссер возродил ее, а значит, до завтрашнего дневного представления, когда ей опять предстоит почувствовать, как в горло вонзается сталь меча, она может развлекаться вместе с другими.

Себастьян смотрел на них и улыбался.

Его радовало, что Пертос на них не сердится, иначе он мог бы никогда больше не воссоздать их. Похоже, кукольник мгновенно обо всем догадался, и это даже развлекло его. Он не стал ни сердиться, ни расстраиваться. Он улыбался.Пертос улыбался. От этого Себастьяну всегда становилось хорошо.

Элвон Руди был прекрасно одет в янтарное с голубым. За спиной у него колыхалась накидка, костюм украшали серебряные эполеты и множество пуговиц, а каждый из черных сапог стягивали по четыре пряжки. Его несколько излишняя полнота скрадывалась несомненной внушительностью и изысканностью, заставляющими воспринимать лишние фунты как достоинство, словно это был избыток силы или ума. Он ничем не отличался от других землян, если не считать того, что был богат. Своего рода коммерсант, он занимался исключительно межконтинентальной торговлей на родной планете, но и на этом ограниченном поприще сумел преуспеть.

После второго спектакля он явился за кулисы и стал ждать, хотя Себастьян ясно объяснил ему, что Пертоса еще какое-то время не будет. Когда Пертос пришел и сказал, что, прежде чем говорить с кем бы то ни было, он должен воссоздать Виссу, Руди отнесся к этому с пониманием. Он с подозрительным упорством, не переставая улыбаться, рассматривал остальных кукол, однако вид у него был не слишком довольный. Потом Висса ожила, и куклы удалились в свою комнату, прихватив мяса, сыра и две бутылки вина, каждая из которых была в половину роста принца. Они смеялись, отпускали грубые шуточки и, наконец, оставили троих человек в напряженной тишине.

- Совсем как дети, - сказал Элвон Руди:

- Такие живые, светлые. И все же они взрослые, да?

- Физически взрослые. Но в их сознании причудливым образом смешались взрослость и детскость. С тех пор как я купил матрицы-диски кукол, я использовал их по меньшей мере в двух спектаклях. Так что в общей сложности они прожили не более двухсот дней. С этой точки зрения они сущие младенцы. Но вонопо наделили их качествами, делающими их взрослыми в некотором смысле, хотя их знания изначально запечатлены в матрицах-дисках и не являются следствием опыта. Поэтому, несмотря на то, что многое они воспринимают как взрослые, им свойственна детская наивность и склонность все преувеличивать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});