Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

А Сигтрюгр теперь оказался внутри города, и на мгновение или два должен был подумать, что одержал великую победу, но затем увидел перед собой высокий барьер, увидел воинов, ждущих на баррикадах с восточной стороны улицы, и быстро развернул коня, понимая, что его атака уже обречена, и следующие за ним всадники столкнулись с его жеребцом.

- Пора, - закричал я, - Пора! Убейте их! - И полетели первые копья.

Лошади почти достигли высокой баррикады, что перегородила улицу, и не имели никаких шансов на выживание. Они ржали, падая, ржали, когда с трех сторон их пронзали тяжелые копья и вихрем проносились метательные топоры. На мостовую лилась кровь, копыта молотили, всадники пытались выбраться, а за ними в воротах уже спешила следом орда норвежцев, еще не зная о ловушке впереди.

И именно так, думал я, погиб мой отец. Так пала Нортумбрия. Так датчане начали завоевание саксонской Британии, которое почти увенчалось успехом. Как потоп они захлестнули юг, и их победы привлекли еще больше северян, и теперь нам приходится отбивать обратно графство за графством, деревню за деревней, отвоёвывая нашу землю обратно с юга на север.

- Господин? - нетерпеливо спросил Гербрухт.

- Да, - отозвался я, и Гербрухт со своими товарищами сбросили вниз толстые стволы деревьев, чтобы создать препятствие в воротах, а затем, ликуя, швырнули горшки с дерьмом в мельтешащих норвежцев. Теперь перед воротами столпилось еще больше норманнов, не понимающих причину задержки, не осознающих весь ужас, что мы для них приготовили, и четверо моих людей начали бросать вниз большие камни, каждый из которых мог раздробить голову, защищенную шлемом.

Это была безжалостная, односторонняя резня. Некоторые из воинов Сигтрюгра пытались подняться на баррикады, но наши люди стояли выше, a карабкающийся человек не может защитить себя от удара копьем, не говоря уже об ударе топором. Я смотрел с верхней точки ворот, довольствуясь, что молодежь сражается в этой битве. Норвежцы пытались сопротивляться, но только добавили мертвецов перед баррикадами. Дюжина воинов попыталась ворваться в длинный дом, надеясь спастись через задние двери. Они разбили входную дверь топорами, но Осферт уже приказал бросить пылающие факелы в комнату, и густой дым и внезапный яростный жар отбросил людей от двери.

Какие-то воины Сигтрюгра хотели сбежать через открытые ворота, но другие всё еще пытались войти, и Гербрухт и его четверо спутников бросали вниз большие камни. Атакующие кричали, чтобы очистили ворота, другие пытались увернуться от летящих камней, а затем Финан ударил с большой баррикады, что перекрывала улицу.

Он не позволил мне сражаться.

- Ты еще не полностью восстановил силы, господин, - настаивал он.

- Он прав, - согласился мой сын.

Поэтому я остался на боевой площадке над воротами и оттуда наблюдал, как Финан и мой сын повели в атаку пятьдесят человек с этой высокой баррикады. Они спрыгнули на улицу, в очищенное копьями и камнями пространство, заваленное телами людей и лошадей, пространство, где они выстроились в стену из щитов, и норвежцы, яростные, раненые, испуганные и растерянные, набросились на них как безумные. Но они в своей ярости не встали в собственную стену из щитов, они лишь увидели врага и атаковали, и их встретили перекрывающиеся щиты и нацеленные копья.

- Вперед! - крикнул Финан. - Медленно и спокойно! Вперед!

Раздался грохот щитов о щиты, но всё еще паникующих норвежцев забрасывали копьями с угла улицы, и как только люди Финана продвинулись на несколько шагов, всё больше людей присоединялось к нему с баррикады. С высота ворот я мог разглядеть лишь ряд щитов со шлемами за ними и длинные копья, выставленные вперед, и весь этот ряд медленно, очень медленно продвигался вперед. Это и должно быть медленно: слишком много мертвых или умирающих людей на их пути, умирающие лошади по-прежнему молотили ногами. Чтобы сохранить строй, сомкнувшимся воинам Финана приходилось перешагивать через эти препятствия. Они скандировали по мере продвижения.

- Убей, убей, убей, убей, убей! - и всякий раз, когда норвежцы пытались сделать свою стену, чтобы противостоять им, в них врезался камень с восточной стороны улицы. Жар от горящего дома подгонял их с запада, а Финан с моим сыном вели смертоносный отряд с юга.

Потом я увидел Сигтрюгра. Я думал, что он погиб в первые же моменты засады, или, по крайней мере, был ранен, когда его конь упал, но он был там, по-прежнему без шлема, длинные волосы потемнели от крови. Стоял в центре вражеских рядов и призывал воинов следовать за ним. Кричал на других, чтобы очистили ворота. Он знал, что надвигающаяся стена из щитов Финана превратит резню в бойню, поэтому побежал, и я подумал, что к воротам, но в последний момент Сигтрюгр свернул и прыгнул на баррикаду, что блокировала узкий переулок между северной стеной и ближайшим домом.

Он прыгнул, как олень: свой щит он потерял, хотя по-прежнему был в тяжелой кольчуге и коже, но вскочил на вершину баррикады. Прыжок оказался настолько внезапным, настолько неожиданным и быстрым, что трое, охраняющие эту баррикаду, были застигнуты врасплох, и меч Сигтрюгра вонзился одному в горло, а в прыжке пронесся его мимо этого воина, врезавшись в другого, который упал, а за Сигтрюгром последовали остальные. Я видел, как оставшийся защитник ударил его мечом, но кольчуга остановила удар, а защитник закричал, когда другой норвежец рубанул его топором. Сейчас на баррикаде оказалось уже с полдюжины норманнов, и Гербрухт с приятелями метал камни, чтобы остановить остальных желающих присоединиться к нему, но Сигтрюгр прыгнул с бревен на ступеньки, что вели к крепостной стене. Он улыбался. Он был доволен собой. Его люди были раздавлены, погибли, сгорели и разбиты, но Сигтрюгр был вождем в гуще сражения, и его глаза блестели от боевого азарта, когда он повернулся и увидел нас на самом верху длинной лестницы.

Он увидел меня.

Он увидел еще одного вождя. Увидел воина, обогатившегося в битвах, воина в прекрасном шлеме и сверкающей кольчуге, воина, чьи руки покрывали браслеты побед, воина, чье лицо было скрыто за украшенными серебром нащечниками, воина с золотом на шее, того, кто, несомненно, спланировал эту засаду, и Сигтрюгр увидел, что может вырвать свою победу из этого поражения, и потому он поднимался по ступеням, всё еще улыбаясь, и быстро соображавший Гербрухт метнул камень, но Сигтрюгр был также быстр, очень быстр, казалось, он танцует, уходя от летящего снаряда и приближаясь ко мне. Он был молод, он был влюблен в войну, он был воином.

- Кто ты? - крикнул он, поднявшись на последние ступени.

- Я Утред Беббанбургский, - сообщил я.

Он вскричал от радости - репутация была у него в кармане.

И он пришел убить меня.

Глава двенадцатая

Мы познали времена мира. Настали времена, когда мы засеваем поля и уверены, что доживем до сбора урожая, времена, когда наши дети узнают о войне лишь из песен поэтов. Теперь трудно представить себе другие времена, и всё же я попытался объяснить своим внукам, что такое война. Я выполняю свой долг. Я говорю им, что это плохо, что война приводит к печалям и скорби, но они не верят мне. Я говорю им, чтобы сходили в деревню и посмотрели на калек, постояли у могил и послушали вдовий плач, но они не верят мне. Вместо этого они слушают поэтов, слушают стучащий ритм песен, который учащается, как ритм сердца во время битвы, слушают рассказы о героях, мужчинах и женщинах, что шли с мечами против врагов, которые убили бы и поработили нас, слушают о воинской славе, и во дворах играют в войну, стуча деревянными мечами о плетеные щиты, и не верят, что война - штука гнусная.

И, возможно, эти дети правы. Некоторые священники ведут речи против войны, но эти же самые священники поспешат укрыться за нашими щитами, когда угрожает враг, а враги есть всегда. Корабли с драконьими головами всё еще приходят на наши берега, скотты посылают воинственные банды на юг, а валлийцы ничего не любят больше мертвого сакса. Если бы мы сделали так, как хотят священники, если бы перековали мечи на орала, то все мы были бы мертвы или обращены в рабство, и поэтому дети должны научиться владеть мечом и вырасти достаточно сильными, чтобы удержать окованный железом ивовый щит против ярости дикого врага. А некоторые познают радость битвы, песнь меча, трепет опасности.

Сигтрюгр познал это. Он упивался войной. Я до сих пор вижу, как он поднимается по каменной лестнице, лицо озарено радостью, длинный меч приближается. Был ли я похож на него, когда убил Уббу? Видел ли Убба мою молодость и рвение, мои амбиции, и увидел ли в этом свою смерть? Мы ничего не оставляем в этом мире, кроме костей и репутации, и Сигтрюгр, почти касаясь меня своим мечом, уже предвкушал, как его репутация засияет, словно яркая звезда в темноте.

И тут он увидел Стиорру.