Лестинца - Егор Фомин

— Хорошо, светлый принц, — легонько поднял его с колен жрец, когда голос принца стал совсем не слышен, — встань. Я вижу, ты раскаялся. Я вижу, верховный бог, как бог разума может простить тебя, если откажешься ты от своей порочной цели, если принесешь себя самого в жертву богам. Слышишь ли ты меня и глас бога?

— Да, жрец у стопы Великого, — закивал принц, — я слышу вас, я слышу глас бога. Отдайте мое оружие, и я принесу себя в жертву.

— О нет, светлый принц, — улыбнулся жрец, и теперь улыбка показалась принцу понимающей и прощающей, слезы хлынули из его глаз, — ты не верно понял меня, мой принц, готов ли ты служить вечно покою богов? Готов ли ты остаться здесь и убить любого, кто посмеет нарушить их волю?

— Да! — истово воскликнул принц, — дайте мне мой меч, я вернусь и сожгу мост, чтобы он никогда не был построен.

— Сядь, светлый принц, — светло и ласково улыбнулся жрец, сядь, боги не благоволят поспешным решениям. Необдуманными поступками ты грешишь против верховного бога, бога разума!

Осознание греха, который Кан-Тун чуть не совершил, повергло его в почти сумеречное состояние.

— Утешься, светлый принц, — удержал поток слез жрец, остановись. Я вижу ты готов служить богам и жить среди нас. Но есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. Твои друзья. Те, с которыми ты пришел сюда. Среди них могут оказаться двуличные змеи. Те, что согласятся раскаяться, а на самом деле готовы будут бежать вверх. Ты понимаешь это?

Принц готов был закивать, соглашаясь, но поневоле задумался. Перед глазами встали спутники. Один за другим. Он вспомнил слова Итернира, о том, что Лестница испытывает их, давая каждому шанс предать. И если он был прав, то никто до сих пор не предавал никого, если они здесь. Что есть правда? Что ложь? Что досужий вымысел?

— Ты задумался, светлый принц, — посочувствовал жрец, — я облегчу твою задачу. Каждый человек способен на двуличие. Услышь меня — каждый! И я хочу спросить тебя, готов ли ты указать на того, в ком ты увидишь зерна греха, после того как он раскается?

Вновь принцу страстно захотелось согласиться, но тревожная мысль удержала. «Это что же»: подумалось ему: «он хочет, чтобы я предал своих спутников? Своих друзей? Итернир говорил, что основа великого правления — любовь народа, или как-то так. Неужели я, который шел сюда, чтобы стать государем начну, с того, что предам моих спутников, тех, кто ближе всего мне стал в эти дни?»

— Нет, — твердо ответил принц, вставая на ноги и вновь гордо выпрямляясь, — к этому я еще не готов.

— Напрасно, светлый принц, напрасно, — встал жрец, направляясь обратно, — однако у тебя еще есть время. Ты должен учесть, что раскаяние должно быть полным. Ты должен понимать, светлый принц, что боги не торгуются, им нужно все. И ты должен понимать всю тяжесть своего греха, всю греховность своей гордыни. Не позволяй ей решать за себя. И еще, светлый принц, пойми, что порой сказанное слишком рано может лишь приблизить конец жизненного пути.

Всю остальную дорогу назад жрец не пытался с ним говорить. Однако по-прежнему улыбался.

Когда увели принца, некоторое время молчали. Первым молчание нарушил Торок. Он беспокойно подполз к Риггу и спросил:

— Куда, куда это они его повели?

— Кто ж его может знать, — пожал плечами тот, — может, поговорить надобно.

— А может, уже казнить будут, — зевнул Итернир, — Хотя, это вряд ли, — добавил он поймав тревожный взгляд Торока, — судя по их наглой рыжейморде, казнить они нас будут самым, что ни на есть последним делом.

— А что же теперь? — продолжил расспросы мальчик.

— А что теперь? — не понял Итернир.

— Что с нами будет? — пояснил Торок.

— Что будет? Что будет? — словно убеленный сединами или украшенный плешью в полголовы от тяжелых раздумий о сути мироздания, вопросил у потолка Итернир, — убьют, и дело с концом.

— Нет! — воскликнул Торок, — нет! Так быть не может. Это нечестно!

— Где-то я это уже слышал? — задумчиво проговорил Итернир, а Ригг начал говорить какие-то слова утешения.

Потом была тишина, нарушаемая редкими всхлипами мальчика. Итернир сидел, прислонившись к стене и задумчиво глядя на кружение пылинок в лучах света, пробивающихся из щелей в двери. Взгляд его становился все более отчужденным и, в конце концов, он запел.

Песня была, как ни странно, о любви. Простой и чистой, по мнению автора. Удивляло, что Итернир в этой песне оставил привычное кривляние, стараясь прожить жизнь героев своей песни.

Нельзя было сказать, чтобы его голос был особенно силен и чист, но он пел столь вдохновенно, с такой болью, что поневоле перед глазами вставала картина из песни, виделись отвесные суровые скалы, и слышалось гудение ветра.

Ригг и Крын еще долго сидели потрясенные.

— Это как же ж? — проговорил Ригг, расчувствовавшись, — как же ж так? Разве ж так можно?

Но его слова и не прозвучавший ответ Итернира были прерваны стуком засова.

— О! — воскликнул Итернир, — пришли. Спорим, я следующий?

Принца втолкнули внутрь, и жрец указал на Итернира.

— Ага! — воскликнул радостно тот, — что я говорил?!

— Итак, — торжественно спросил Итернир, жмурясь от яркого солнца, когда дверь захлопнулась за спиной, — о чем же вы хотели со мной поговорить? Братцы?

— Вы вольны называть меня и моих братьев по вере, как вам будет угодно, — смиренно ответил жрец, — но вам следует знать, что меня зовут Растерри, жрец у стопы Великого.

— Превосходно! — воскликнул Итернир, дергая плечом, забываясь, что связан, — меня тоже можешь звать как хочешь. Итак, кто же вы такие есть?

— Не слишком ли вы торопитесь, задавая вопросы, — улыбнулся жрец, указывая рукой путь, — разве вы сейчас хозяин положения?

— Я или вы, какая разница? — поднял Итернир один из самых волнующих вопросов, — сегодня вы, завтра я. Слыхал, что какой-то умник сказал, что все течет, все изменяется. Прав, Ёнк его задери!

— Все может быть в этом бренном мире, — склонил голову жрец, однако, все же, вам следует отвечать и отвечать откровенно, ибо…

— Ибо! — передразнил Итернир, пытаясь поднять к небу палец, Ибо! Как много в этом звуке. Короче я должен понимать свое поганое положение, исключительно глядя на этих молодцов, — он кивнул направо, показывая на тренирующихся парней, — Так? Так это мне все равно. Я, братец, давно осознал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Мудрость поколений! В общем так, говорите вы, потом скажу я, полагаю, как истый жрец всеблагих богов ты обязан с высоты своего положения идти на уступки. Так что давай! Ступай!

— Я вижу, вы не так просты, как кажетесь, — улыбнулся жрец.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});