Слон императора - Тим Северин

Вало был чрезвычайно недоволен:

– Моди и Мади очень ослабели. Если их посадить сюда, они помрут, обязательно помрут. Им нужен свежий воздух.

Я перевел его слова приземистому седому мужчине, который явился с противоположной стороны длинного центрального прохода. Он, по всей вероятности, должен был быть главным смотрителем за зверинцем.

– Скажи своему другу, чтобы не тревожился, – ответил он на мои слова, взглянув на Вало с явной симпатией. – Мы обязательно откроем ставни и запустим свежий воздух, как только зайдет солнце. В этот час еще нельзя этого сделать – слишком жарко.

Я добросовестно перевел его слова Вало, но тот не успокоился и продолжал настаивать:

– Будет лучше, если медведей вывезут наружу и посадят где-нибудь в тени.

Смотритель заметил, что мой помощник все так же волнуется, и, шагнув мимо парня в стойло, поманил его за собой. Там он прошелся по всей длине комнаты, похлопывая по стенам ладонью и приговаривая что-то явно успокоительное.

– Что он бормочет? – умоляюще глядя на меня, спросил сын егеря.

Я попросил смотрителя повторить, потому что услышанное показалось мне совершенно невероятным.

Но оказалось, что я не ослышался.

– Он объясняет тебе, что стены здесь полые и их наполнят льдом, – сказал я Вало.

Тот уставился на меня, недоверчиво выпучив глаза:

– Льдом? Как же это они?..

Я задал этот вопрос смотрителю и получил ответ, что, дескать, каждую зиму с гор привозят большие глыбы льда, которые складывают здесь, в Круглом городе, под землей, в устланных соломой ямах. Самый чистый лед держат для того, чтобы охлаждать напитки, которые подают халифу, его высшим сановникам и их гостям, а тот, что похуже, используется именно таким образом, как он сказал. Во дворце есть покои с такими же стенами, полости в которых забивают льдом. А там, где этого сделать нельзя, подносы с кучками льда ставят так, чтобы сквозняк нес холод в комнаты.

– Это стойло построено как раз таким образом, – объяснил смотритель. – Мы помещаем сюда больных животных, которым летом требуется больше прохлады. Халиф – мир ему! – проявляет сугубый интерес к своему зверинцу и позволяет нам при необходимости брать сюда лед. – Он ткнул рукой в сторону Вало, который выглядел все так же растерянно. – Твой друг, если хочет, может остаться тут поблизости. В конце этого дома есть спальня, где спят служители зверинца, которым достается ночная стража. Там для него найдется постель, а я распоряжусь, чтобы ему приносили еду.

Я томился от желания посмотреть на слона и других диковинных животных, но наш сопровождающий с барки начал проявлять признаки нетерпения.

– Интересно, что сказал бы Карл, доведись ему увидеть Багдад собственными глазами? Узнать, насколько он громаден? – сказал я Озрику, когда мы с ним возвращались по той же улице, оставив Вало присматривать за медведями.

– Меня больше заботит то, что халиф подумает о зверях, которых мы ему привезли, – вполголоса ответил мой друг.

В его голосе я уловил нотку тревоги:

– Что ты имеешь в виду?

– Пока ты помогал Вало, я заглянул в несколько других стойл. Там были животные, которых я никогда прежде не видел, такие удивительные, что я с чужих слов не поверил бы в их существование.

– И что же это за звери?

– Один из них, наверное, тот самый, которого наш друг номенклатор описывал как единорога.

У меня аж сердце екнуло. Неужели после всех моих поисков неуловимого единорога окажется, что он имеется в зверинце халифа?!

Впрочем, дальнейшие слова Озрика немного успокоили меня.

– У него один рог. Но больше – никакого сходства с картинкой в бестиарии. Во-первых, он вовсе не белый, а темно-серый, примерно как слон, которого ты видел, и уж изящным его никак не назовешь. Он похож на откормленного быка или на очень большую свинью с морщинистой и очень твердой кожей. А рог у него похож на заостренный пень и растет прямо на носу. В общем, ничего общего с длинным витым рогом единорога.

Мой друг успел также выяснить, что здание, в котором мы побывали, – это не единственное помещение, где халиф держит диковинных зверей.

– Смотритель сказал, что таких зданий еще два и есть еще псарни, конюшни и соколятни для ловчих птиц, – добавил сарацин.

– А не говорил он, каких еще зверей здесь содержат? – спросил я.

– Волков, несколько животных, названий которых я не знаю, и тридцать львов.

Я уставился на своего спутника, не веря своим ушам:

– Тридцать?! Быть такого не может!

Озрик безнадежно махнул рукой:

– Понимаю тебя прекрасно. Рядом с таким богатством несколько наших редких зверей будут выглядеть бедновато. Но у меня нет оснований не верить словам смотрителя.

– Не поверю в тридцать львов, пока не увижу их собственными глазами, – мрачно проворчал я.

– Может быть, нам и доведется их увидеть. Я также успел узнать, что, когда халиф хочет произвести впечатление на какого-нибудь важного гостя, львов выводят на обозрение. Хранители выстраиваются в проходе в два ряда, держа хищников на коротких цепях, и гость должен подойти к халифу, пройдя между ними.

– Но откуда же можно было набрать столько львов?

– От правителей Индии, – ответил сарацин. – И слоны тоже от них. В коллекции местного короля не меньше двух дюжин слонов. В помещениях держат лишь нескольких, а остальные обитают в парках.

– Ну а сейчас ты, наверно, скажешь мне, что и белых медведей у халифа уже целая дюжина…

Озрик улыбнулся:

– Медведи у него есть всех пород, большие и маленькие, бурые и черные. Но белых в Багдаде нет ни одного.

Мы добрались до места назначения: солидного, высокого дома с арочным коридором, выходившим во внутренний дворик. Сопровождающий провел нас внутрь и показал несколько комнат, расположенных по одну сторону дворика. Помещения оказались просторными, и в них легко дышалось. Наши вещи, доставленные с барки, уже стояли у стен. Мебели почти не было – лишь по паре низких столиков, наваленные кучей большие подушки, расшитые геометрическими красными и зелеными узорами, и очень дорогие с виду ковры. Стены, покрытые гладкой белейшей штукатуркой, были совершенно пусты, двери же и окна смотрели прямо на фонтан, бивший посреди двора. В лучах снижавшегося солнца его струи сверкали радугами, а плеск воды создавал впечатление прохлады.

Сопровождающий сказал, что вскоре нам подадут еду, а потом у нас будет время отдохнуть. Вечером же нас проводят во дворец для встречи с надимом Джафаром, который изъявил желание увидеть нас.

– Ты знаешь что-нибудь об этом надиме Джафаре? – спросил я Аврама, когда наш провожатый удалился.

– Вряд ли можно ожидать более многообещающей встречи – разве что с вами пожелает увидеться сам халиф. – Драгоман подошел к двери и выглянул, чтобы удостовериться, что его никто не подслушивает. – Джафар – один из любимых приближенных Харуна. «Надим» – нечто вроде титула, которым именуют только особых друзей правителя.

– Значит, этот Джафар – влиятельный человек?

– Более чем влиятельный. Он великий визирь – министр и главный советник Харуна. Его род, Бармакиды, могуществом уступает лишь самому халифу.

– Но почему он решил призвать нас, как только мы прибыли в город?

Аврам нахмурился:

– Джафар – еще и главный барид. Возможно, он хочет проверить имеющиеся у него сведения о нас.

– И почему нас приглашают без тебя? – продолжал рассуждать я.

– Я всего лишь ваш драгоман, и теперь, когда мы попали в Багдад, мои оговоренные обязанности кончились. Кроме того, Джафар наверняка уже знает, что посол хорошо говорит по-арабски и переводчик ему не нужен.

– Все же мне было бы спокойнее, если бы ты отправился со мной и Озриком, – вздохнул я.

Аврам одарил меня одной из своих загадочных улыбок:

– Уверен, что ты и без моей помощи сумеешь произвести отличное впечатление на Джафара, а потому, наверное, удостоишься и лицезрения самого халифа Харуна. – Он немного помолчал и добавил: – Жаль только, что у меня не будет возможности увидеть своими глазами дворец надима Джафара. Роскошь, в которой он живет, давно уже вошла в поговорку.

* * *

Спустя достаточно продолжительное время после призыва к вечерней молитве в дверях вновь показался наш сопровождающий. Вместе с ним мы с Озриком вышли на берег Тигра. Там нас ожидал частный паром с дюжиной гребцов. Как только мы уселись, они навалились на весла, и судно двинулось через окрашенную розовым закатным светом реку прямиком к противоположному берегу, где пылали выстроенные в ряд факелы. Отражение их ярких огней в воде по мере нашего приближения все сильнее ломалось. Факелы были укреплены в зажимах на балюстраде и озаряли своим светом уходившую от воды мраморную лестницу. Вслед за провожатым мы шли по аллее через сад, дальние уголки которого уже скрылись в темноте. Десятки продуманно расположенных факелов и светильников освещали покрытые изумительными цветами клумбы. Я не мог не задуматься о тех затратах и усилиях, которые требуются для того, чтобы содержать такую красоту при удушливом зное багдадского лета. Спрятанные где-то неподалеку музыканты играли на струнных инструментах, звуки которых, казалось, плыли в воздухе сквозь листву прихотливо подстриженных деревьев, обрамлявших аллею. Когда музыка затихла, на смену ей пришел красивый голос тоже невидимой женщины, запевшей нежную, чарующую песню.