Пустой гроб - Пьер Сувестр

На цыпочках прокрался он в крохотную палату, где, как сказал камердинер, было приготовлено все необходимое для ассистента профессора.

* * *

— Мадемуазель Даниэль!

— Да, господин профессор!

— Обе больные уснули?

— Можете сами удостовериться, господин профессор.

Даниэль сидела на табурете рядом с операционным столом.

Она шепотом отвечала на вопросы профессора; одной рукой Даниэль поддерживала голову мертвенно-бледной, погруженной в сон пациентки, а другой, с помощью специальной маски, давала ей вдыхать смесь кислорода и хлороформа.

Сцена происходила в огромном помещении с застекленной крышей, сквозь которую падал резкий прямой свет.

Углы операционной были закруглены, пол и стены облицованы блестящей фаянсовой плиткой, оборудование — самое современное; здесь были все последние новинки, от автоматических установок для мытья рук до резервуаров с проточной дистиллированной водой, предназначенных для бесперебойного мытья инструментов.

В центре возвышался операционный стол, но вот что странно — этот стол не был единственным, как не единственной была и пациентка.

На втором операционном столе тоже лежала уснувшая больная, и этой второй женщине старая медсестра Фелисите тоже давала хлороформ.

Профессор Поль Дро, весь в белом, готовился начать операцию.

На руках у него были тонкие резиновые перчатки, на лице — маска из марли. Маска почти полностью закрывала лицо и оставляла открытыми лишь глаза, горевшие темным, ожесточенным блеском.

Профессор расхаживал по операционной.

Время от времени он тяжело вздыхал, касался ланцетом руки одной из пациенток, затем в раздумьи отступал назад.

— Эта операция, — обратился он к Даниэль, — самая смелая из всех, что я делал. Если она удастся, Даниэль, это станет главным событием века в хирургии. Переливание человеческой крови!

Медсестра смотрела на него с нескрываемым восхищением; профессор подошел к больной, лежавшей справа, нежно прошептал:

— Бедная, дорогая моя девочка… Тебя хочу я спасти, красавица моя, ради тебя иду на риск, предпринимаю эту неслыханную операцию. Ради одной тебя, — продолжал он, склоняясь все ниже, — ради того, чтобы ты вновь обрела угасший разум, невинное дитя… В твоем сердце должна затрепетать новая кровь, и эта новая кровь наполнит твои артерии. Твой атрофированный мозг, умерщвленный пережитыми волнениями, насытится новой кровью и возродится, вобрав в себя чужую жизнь. Тогда снова обретешь ты разум, снова станешь прежней Дельфиной.

Профессор сделал знак медсестрам, и те подошли ближе к операционным столам; все готово было к эксперименту, белые обнаженные руки пациенток, словно случайно, соприкоснулись, встретились.

Поль Дро помедлил, пристально посмотрел на своих пациенток.

— Увы! — чуть слышно сказал он. — Ничего не поделаешь… Одну из них я спасу, вторую принесу в жертву. Ужасно… но выбора нет…

Хирург все еще колебался.

— Вправе ли я? — терзался он.

Но вот решение принято:

— Не все ли равно!

Обычный человек исчез, остался только хирург.

Никакого сострадания не испытывал он к той, что приносил в жертву, никакой тревоги за ту, что собирался спасти.

Все исчезло, остался лишь скальпель в его руке и два объекта эксперимента, два анонимных существа, равных в своей обезличенности. Одним движением профессор рассек артерию на руке бедной жертвы, распростертой рядом с Дельфиной.

Затем, зажав большим пальцем рану, чтобы не брызнула кровь, другой рукой он рассек артерию на руке у Дельфины.

С помощью специального устройства профессор соединил кровоточащие раны, потом наложил жгуты.

— Теперь, — возбужденно говорил он, — точно такие же разрезы я должен выполнить на ногах. По законам кровообращения кровь из одного тела перейдет в другое, Дельфина будет спасена, ну а другая…

Профессор говорил все громче.

Он не замечал, как встревоженно смотрят на него медсестры, не слышал, как открылась дверь операционной, как кто-то вошел.

Вошедший стоял рядом с хирургом, совсем близко, почти касаясь его плеча; это был человек среднего роста, на нем был белый халат и маска из нескольких слоев марли, доходившая почти до бровей, на голове — белый колпак.

Был ли это тот самый врач, которого ждал Поль Дро?

Профессор не успел задать себе этот вопрос.

С ненавистью взглянув на него, незнакомец негромко проговорил:

— Убийца! Подлый убийца!.. Теперь я понял, что вы задумали… я слышал, о чем вы здесь разглагольствовали… Чтобы спасти свою возлюбленную, вы готовы пожертвовать другой жизнью, вы делаете это ради безумной Дельфины Фаржо… Не удивляйтесь, что мне известно ее имя, я знаю ее; ни о чем не подозревая, мы доверили вам нашу больную, а вы хотите принести ее в жертву. Вы просчитались, профессор, я люблю эту женщину, прежде чем убить ее, вам придется убить меня.

— Что вы хотите этим сказать? — пробормотал хирург, покрываясь холодным потом.

Собеседник его подошел еще ближе и продолжил, почти задыхаясь:

— Я люблю ту, кого вы решили убить, ее зовут Элен, а я — Фандор!

— Фандор!

Грозным предостережением прозвучало это имя здесь, в операционной, где любой звук приобретал зловещий оттенок.

Бледные, перепуганные медсестры жадно ловили каждое слово. В ужасе смотрели они друг на дружку, не трогаясь с места.

— Фандор! Так вы — Фандор? — прошептал Поль Дро.

Хирурга трясло, как в лихорадке, скальпель выпал у него из рук и упал на пол, металлически звякнув.

— Мерзавец! — кричал Фандор. — Подлый убийца!

Он вытащил револьвер и прицелился в профессора.

— Я убью вас, — заявил он, — убью, как собаку.

Эта угроза отрезвила профессора.

— Плевать мне на это, — воскликнул он, — сами вы трус… Допустим, вы любите одну из этих женщин, но я-то люблю другую, люблю безумно. С какой стати приносить мне ее в жертву ради той, которую я не знаю?

— К счастью, я здесь, — отчеканил Фандор, — и я не позволю вам совершить эту подлость.

Профессор помолчал. Потом, скрестив руки на груди, он язвительно бросил:

— Ну что ж… Пусть я мерзавец. Я возьму жизнь у дочери Фантомаса и спасу Дельфину, только попробуйте помешать мне!

Теперь побледнел Фандор, внезапно ощутив свое бессилие.

Поль Дро начал эту операцию, он один мог закончить ее или прервать. «Убей я его, — пронеслось в голове у Фандора, — и жертва будет не одна, а две или даже три…»

Смерть хирурга не спасет ни Элен, ни Дельфину!

Никогда еще не испытывал Фандор такой тревоги.

Он совсем растерялся, пришел в отчаяние; он вступил в борьбу с неведомой силой, перед которой беспомощны все храбрецы мира, противником его была сама Наука — неуловимая, таинственная; Наука высилась перед ним непреодолимой стеной.

Фандор посмотрел на несчастных, которые распростерлись на операционных столах, и чуть было не упал в обморок: щеки бледные, рот полуоткрыт, голова, точно череп скелета.

Обе пациентки беспокойно вздрагивали, испускали хриплые стоны, огромные белые простыни окутывали их, словно погребальные саваны.

Фандор упал на колени.

— Прошу вас, — взмолился он, — спасите ее, спасите!.. Может ли быть, чтобы вы так хладнокровно замыслили подлое, коварное убийство? Я взываю к вашему честному прошлому, профессор Дро, к вашей совести ученого!.. Я знаю — вас обвиняют в злодейских замыслах, считают помощником Фантомаса, вас подозревают в убийстве Себастьяна Перрона, в мученической смерти вашей жены Амели Тавернье… Говорят, вы способны на все… Неужто вы изверг, способный довести до конца задуманное в момент ослепления? Я не угрожаю вам, профессор Дро, я на коленях взываю к вашему милосердию, молю вас — спасите Элен, о!.. спасите ее! Быть может, вам требуется другая жертва, тогда я к вашим услугам, я отдаю вам свою жизнь в обмен на жизнь моей любимой — не отказывайте мне, Поль Дро!

У Фандора перехватило дыхание.

Глухо стукнул об пол выпавший из руки револьвер — Фандор свалился без сил. Словно кто-то надел на него свинцовые одежды, накрыл лицо черной вуалью.

Слишком сильным было потрясение, да и запах хлороформа, к которому Фандор не привык, подействовал на него отупляюще; журналист стал задыхаться, перед глазами у него пошли круги; едва не потеряв сознание, он крепко заснул.

Похолодев от ужаса, медсестры забыли о своих обязанностях, подача хлороформа прекратилась.

Пациентки забеспокоились, могли проснуться в любую минуту, но ни Даниэль, ни старая Фелисите не могли шевельнуть и пальцем. Обе совсем растерялись и потеряли голову.

Так прошло несколько минут; Поль Дро, выслушавший Фандора без единого слова и жеста, понемногу пришел в себя.

Слова Фандора пробудили в нем человеческие чувства, хирург, не знающий снисхождения, отступил на второй план.