Невеста-наследница - Кэтрин Коултер

— Да. Как я уже сказал, у тебя здесь было чересчур много дел, Джоан, и мне это не нравится.

— А чего бы ты хотел? Чтобы я бездельничала, развалясь в кресле, читая романы, которых нет в этой обветшалой конуре, которую ты именуешь библиотекой, и ела при этом овсяное печенье с имбирем?

Колин вдруг осознал, что они разговаривают, стоя в трех футах друг от друга, однако не сделал ни шагу ей навстречу. Он был прав, а она виновата, и он должен заставить ее понять свою вину и попросить прощения.

— Ты должна была подождать меня. Я ясно попросил тебя составить списки, чтобы я мог их просмотреть, а потом мы могли бы…

— Папа, она злая и плохо обращается с Филипом и со мной. Однажды утром она даже заперла меня в моей комнате, чтобы я не могла выйти, а погода была такая хорошая.

— Так, значит, ты, Джоан, добралась даже до моих детей? — Колин посмотрел на свою дочь: — Иди к Далей, Далинг. Мне надо поговорить с твоей мачехой.

— Мы не хотим, чтобы она тут жила! Ты скажешь ей, чтобы она нас больше не била?

Синджен удивленно уставилась на хнычущую девчушку и расхохоталась:

— Неплохо придумано, Далинг. Залп сразу из всех орудий. Да, очень и очень неплохо.

— Ступай, Далинг. Я поговорю с Джоан. Тетя Арлет, и вы здесь? Прошу вас, оставьте нас и закройте дверь. Я разговариваю со своей женой.

— Ты скажешь ей, чтобы она перестала здесь все портить, не правда ли, Колин? В конце концов, ведь ты лэрд, ты муж, ты здесь хозяин и господин, а не эта девчонка. В замке Вир распоряжаешься ты, а не она. Ты ведь…

— Отошли ее в монастырь! — завопила Далинг и скрылась за дверью.

Арлет одобрительно кивнула и тоже вышла, очень тихо притворив за собой дверь.

Колин и Синджен остались одни в безукоризненно вымытой и вычищенной гостиной. На этом фоне даже старая, потрепанная мебель стала выглядеть солидной и изысканной, но в этот момент Синджен позабыла про все свои свершения. Она смотрела только на своего мужа и думала только о нем. Не может быть, чтобы он поверил в комедию, которую только что ломала Далинг, не может быть…

— Ты била моих детей?

Она глядела на него — он был так красив! При одном взгляде на него у нее начинало учащенно биться сердце, но сейчас он казался ей чужим красивым незнакомцем, и ей хотелось дать ему пощечину.

— Так ты их била, Джоан?

Это было глупо, нелепо и смешно. Надо прекратить это, прекратить сейчас же. Она быстро подошла к нему, вскинула руки, переплела пальцы на его затылке и встала на цыпочки.

— Я ужасно по тебе скучала, — сказала она и поцеловала его. Губы у него были теплые и упругие. Но они оставались плотно сжаты.

Он схватил ее за руки выше локтей и опустил их.

— Меня не было почти три недели. Я приехал лишь затем, чтобы увидеть тебя, увериться, что с тобой все в порядке и что эти проклятые Макферсоны не пытались творить новые пакости. Я не смог разыскать этого негодяя Робби Макферсона в Эдинбурге. Он избегает меня, черт бы побрал его трусливую душонку. Конечно, мне бы сообщили, если бы здесь приключилось что-нибудь дурное, но мне хотелось приехать и самому убедиться, что тебе ничего не грозит. И что же я вижу? Ты тут прямо-таки королева! Ты быстро забрала все в свои руки и распоряжалась, как хотела. Ты пренебрегла моим мнением. Не посчиталась с моими желаниями. Ты нисколько не посчиталась со мной.

Синджен пыталась пропускать его упреки мимо ушей. Она не привыкла к словам, от которых становится так больно. Она посмотрела ему в лицо и просто сказала:

— Я старалась сделать как лучше.

— Значит, ты еще слишком молода, чтобы знать, как лучше.

— Колин, твои обвинения нелепы, и ты сам это знаешь. А вот и Серина — надо полагать, она явилась, чтобы поцеловать тебя еще раз. Может быть, ты желаешь продолжить свои нотации при ней? Если хочешь, я могла бы позвать обратно твою тетушку Арлет и детей. Думаю, они охотно спели бы тебе хором длинную песнь о моих грехах. Нет? Ты этого не хочешь? Отлично, тогда, если не возражаешь, давай пройдем в твою комнату в северной башне. Там ты сможешь излить сразу свое раздражение, ничего не оставляя на потом.

Она повернулась на каблуках и, широко шагая, пошла прочь.

«Идет совсем как парень, — подумал он, раздражаясь еще больше. — Бедра нисколько не колышутся».

Однако он помнил, каково было обнимать эти бедра, и при мысли об этом его руки сами собой сжались в кулаки. Он двинулся за ней, продолжая свою обвинительную речь:

— Ты даже не попыталась подружиться с моими детьми. Они все еще считают тебя чужачкой, а не членом семьи. И я вижу, что ты невзлюбила их так же, как они невзлюбили тебя.

Она не повернулась к нему для ответа, а только бросила через плечо:

— Говори громче, Колин, чтобы услышала дети. Ведь они имеют привычку копировать поведение своих родителей.

Он замолчал и молчал всю дорогу до северной башни. Здесь тоже пахло лимоном и воском, и он понял, что она имела наглость переделать все по-своему даже в его комнате, единственной комнате, которая всегда принадлежала ему и только ему. Он ускорил шаг. Увидев отремонтированную лестницу, он сказал:

— Я хотел отремонтировать ее совсем иначе. Какого черта ты здесь наворотила?

Стоя на три ступеньки выше его, она резко повернулась.

— И что же ты собирался сделать иначе, Колин? Может быть, ты хотел, чтобы ступеньки располагались по диагонали? Или чтобы на месте каждой второй ступеньки зияла пустота, дабы тот, кто не смотрит себе под ноги, проваливался в подземную темницу?

— Ты не имеешь права вмешиваться в мои дела. Я уже предупреждал тебя об этом.

Не говоря больше ни слова, он протиснулся мимо нее по узкой лестнице, распахнул дверь, обитую медными гвоздями, и в нос ему ударили непереносимо свежие запахи. В середине круглой комнаты он остановился как вкопанный, уставясь на вазу с летними розами, которая стояла на его письменном столе. О Господи, розы, любимые цветы его матери, и к их благоуханию примешивается терпкий аромат лимона. Он на мгновение закрыл глаза.

— Вы перешли все границы, мадам.

— Ах, вот как? Стало быть, ты предпочитаешь жить в грязи? Чтобы твои книги продолжали портиться, постепенно распадаясь в труху? Как и следовало ожидать, на твоих книжных полках уже завелись и книжные черви, и книжные вши, и бог знает что еще. Еще чуть-чуть — и твои книги были бы безнадежно испорчены.

Колин повернулся к жене, охваченный яростью и чувством полного бессилия. Она была права, черт бы ее побрал, он вел себя как собака на сене, но он хотел сам руководить всеми работами в доме, потому что это были его дом, его тряпки и хлам, его забота! Так нет же, она возомнила себя госпожой всего и делала все по-своему, без его руководства и позволения. Этого он не мог простить. Он покинул родные края, чтобы защитить ее, а она так бессовестно провела его, захватила власть в его собственном доме и, похоже, вовсе не намерена за это извиняться! Он искал слова, чтобы высказать ей свое негодование, и вдруг выпалил, вспомнив одно из наиболее возмутительных ее прегрешений: