Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир - Игорь Иосифович Ландер

видом инициатиника, офицера генерального штаба Войска польского, литовцам был подставлен агент того же СРИ ДОК VIII, проводившего эту операцию в тесном сотрудничестве с воеводским управлением Государственной полиции в Торуне.

Характерной особенностью литовской военной разведки являлось ее руководящее положение по отношению к органам безопасности министерства внутренних дел. Таковыми являлись:

— Департамент охраны государства:

— полиция безопасности (оперативная работа в гражданской сфере);

— государственная полиция;

— Департамент защиты населения:

— внутренняя полиция;

— пограничная полиция (приграничная разведка и контрразведка).

Из перечисленных органов оперативную работу в гражданской сфере проводила полиция безопасности, а за приграничную разведку и контрразведку отвечала пограничная полиция.

II отдел главного штаба Аитвы широко использовал служивших в польской армии литвинов, а также резервистов из этой же этнической группы. Это позволяло ему довольно свободно черпать кадры закордонной агентуры, однако значительно ограничивало разведывательные возможности и ослабляло безопасность нелегальных сетей. Все проживавшие в Польше литовцы считались не вполне благонадежным элементом и поэтому не допускались к ключевым должностям, а также являлись объектами постоянного внимания со стороны органов государственной безопасности. На протяжении 1920-х годов литовская разведка активно сотрудничала на польском направлении с германской военной разведкой и отошла от этой практики лишь в начале 1930-х годов, после сближения с СССР.

* * *

Остальные государства континента не были столь сильно вовлечены в тайные операции, хотя их территории зачастую активно использовались третьими странами. В качестве примера можно привести Австрию, в 1920-е годы не располагавшую собственной разведывательной службой. Вероятно, причиной этого являлся не столько мирный характер ее развитая, сколько тяжелое впечатление от шумных шпионских скандалов, регулярно сотрясавших Вену на протяжении десятков лет, тем более что объективно Австро-Венгрия получила от своей разведки достаточно сомнительную отдачу. Большинство австрийцев полагало, что лишь недостаточность получаемой о противнике информации привела к тому, что руководство Дунайской монархии ввязалось в большую европейскую войну, не особенно задумываясь о последствиях такого шага. И хотя в действительности разведка была здесь совершенно ни при чем, непосвященным часто бывает трудно осознать, насколько впечатляющи масштабы игнорирования большинством правительств данных, добытых их собственными разведывательными службами.

Зато сама австрийская столица, положение которой позволяло поддерживать контакты как с Западом, так и с Востоком, постепенно возвращала себе положение одного из европейских центров шпионажа. Первыми в этом качестве ее использовали англичане и разместили в Вене штаб-квартиру Континентальной секретной службы, руководившей “станциями” СИС в Европе. Там же действовала нелегальная резидентура советской военной разведки, в 1925 году возглавлявшаяся А. В. Емельяновым (Суриком). Она работала в основном не по Австрии, а по балканским странам, причем довольно эффективно: управляемые из Вены агентурные сета Разведупра возникли в Болгарии, Греции, Югославии, Румынии и Чехословакии. Возглавлявшаяся В. И. Запорожцем резидентура внешней разведки в основном занималась эмигрантскими центрами и работала значительно менее успешно. Французская секретная служба не нуждалась в использовании Вены в качестве разведывательного форпоста на Востоке, поскольку располагала прочными контактами с коллегами в Праге, Варшаве и Бухаресте, зато активно проводила оттуда акции против Италии.

6. ВНЕ ГОСУДАРСТВА

Совершенно специфическим элементом оперативной обстановки в Европе в межвоенное двадцатилетие являлись внегосударственные секретные службы, среди которых особенно выделялись разведывательные и контрразведывательные органы белой и иной эмиграции из бывшей Российской империи.

После окончания гражданской войны белые армии и учреждения уходили из России не слишком организованно, однако на местах назначения их внутренняя структура почта сразу же стала вновь оформляться в соответствии с ранее существовавшей схемой. Сотни тысяч выведенных за кордон военнослужащих в большинстве своем умели только воевать, другие же виды человеческой деятельности были им либо неведомы, либо прочно и основательно позабыты. Отыскание средств к существованию для таких людей составляло весьма проблематичную задачу, поэтому основным якорем надежды для них оставались воинские части, к которым они принадлежали до изгнания.

В Европу и Азию хлынули людские толпы, не нужные там никому и опасные для принявших их стран. После крымской катастрофы 300-тысячный выброс эмигрантов проследовал через Константинополь и далее во Францию, Чехословакию и на Балканы, около 200 тысяч человек прошли транзитом через Польшу в Германию, Бельгию, Францию и Чехословакию. Менее значительное перемещение состоялось на севере, где бывшие российские подданные расселились в Финляндии и Прибалтийских государствах, то есть почти что дома. Азия также не избежала нашествия, и север Китая заполонили остатки войск адмирала Колчака и атамана Семенова. Считается, что максимальной двухмиллионной численности эмиграция достигла в 1921 году, когда 600-тысячная диаспора обосновалась в Германии, 400-тысячная — во Франции, 30 тысяч человек осели в Югославии, а 35 тысяч — в Болгарии. До 1921 года немцы содержали в своей стране остатки Западной добровольческой армии под командованием генерала М. П. Бермонт-Авалова. Эмиграция украинцев происходила в Польшу, Германию и Чехословакию, в Париже расположилась Украинская народная республика. До 100 тысяч эмигрантов осело в Маньчжурии, правда, большинство из них составлял и ранее находившийся там и утративший после революции былое российское гражданство персонал Китайско-Восточной железной дороги. Естественно, что главной мечтой беженцев стало возвращение домой, причем не покаянное, а триумфальное.

Российская эмиграция была явлением совершенно неоднородным, и говорить о ней в целом можно лишь условно. Огромное большинство обычных людей пребывало безмерно далеко от политики и стремилось лишь к созданию мало-мальски сносных условий жизни для себя и своих семей, если только те не остались на родине. Политизированная часть беженцев прежде всего разделялась на сторонников восстановления единой и неделимой России и на сепаратистов, к которым в основном относились украинские, кавказские и среднеазиатские националистические группировки. В эмиграции оказались как сторонники монархии, так и люди, боровшиеся против нее, подобно Савинкову, всю сознательную жизнь. Монархисты, в свою очередь, никак не могли найти общий язык в вопросе о престолонаследии и делились на “николаевцев” и “кирилловцев”, то есть приверженцев великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. Группировка “николаевцев” опиралась на реальную военную силу и поэтому являлась значительно более влиятельной.

На острове Лемнос, на Галлиполийском полуострове и недалеко от Константинополя расположились лагерями три корпуса армии П. Н. Врангеля. Там царили жесточайшая дисциплина и усиленная военная подготовка: изгнанники планировали в самое ближайшее время высадить десант в России и отвоевать все утраченное. Для успеха операции им требовалось серьезное разведывательное обеспечение, которым занимался разведывательный отдел штаба “Русской армии”, под руководством полковника А. И. Гаевского в полном составе и без каких-либо потерь прибывший в Константинополь и развернувший там активную деятельность. Отдел занимался не только агентурной работой, но и подрывными действиями, острыми операциями против большевиков и налаживанием координации с контрреволюционными организациями как в России, так и вне