Кафедра странников - Вадим Панов

Москва, улица Тверская, 18 марта, четверг. 13:00

Изменилось все, что только могло измениться. За сто лет облик Москвы преобразился до неузнаваемости: улицы стали шире, дома выше, исчезло большинство церквей, что удивляло Матвея больше всего — храмы-то куда дели? Близнец несколько часов гулял по знакомым и одновременно чужим московским улицам, по-детски радовался, встречая знакомые уголки, таращился на новостройки и покачивал головой, глядя на толпы людей. Пару раз у него проверили документы — слишком уж странно вел себя этот прекрасно одетый мужчина, но московские водительские права, властный голос и уверенное поведение делали свое дело — полицейские извинялись и оставляли Матвея в покое. И он продолжал бродить по центру любимого города, поражаясь безвкусному соседству элегантных старинных особняков и простых, как фантазии гимназиста, бетонных уродцев, которые его отец постеснялся бы использовать даже под склад.

Из квартиры на Остоженке Близнец ушел «фирменным» порталом, незримым для наблюдателей, и не сомневался, что таинственные «они» потеряли его след. Кто именно стоял за этим загадочным «они», Матвей догадывался. Скорее всего — таты. Но это его не беспокоило. Какая, в сущности, разница?

Ближе к середине дня Близнец сытно пообедал и только после этого направился к конечной цели утренней прогулки — старому, как выразился Кунцевич — «сталинскому», дому на Тверской. Моня объяснил, что в свое время здесь селили тех, кто ковал победы Империи. Получить квартиру в центре Москвы считалось высочайшей честью, символом вхождения в элиту, и некоторые добивались этого всю жизнь. Матвей не совсем хорошо понял термин «получить» по отношению к дорогостоящей недвижимости, но промолчал. Дом же ему не очень понравился — слишком большой и простой.

Со времен Империи изменилось не так уж много. Некоторые потомки славных героев оказались недостойны удачливых предков и продали унаследованные гнезда новым хозяевам жизни — иметь квартиру на Тверской и сейчас считалось престижным. Дети других победителей неплохо устроились и после развала страны, а вот Зябликовы, как следовало из объяснений Кунцевича, продолжали жить в этом дорогом районе исключительно благодаря помощи Плотникова.

* * *

Матвей пешком поднялся на четвертый этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь профессорской квартиры, как успел оценить Близнец, была самой скромной в подъезде.

— Вы к кому?

Старческий голос из квартиры мог принадлежать только матери профессора.

— Зябликовы здесь живут?

— А вы кто?

— Я старый друг Валентина Павловича, — уверенно ответил Матвей.

— Я впервые вас вижу.

— Ничего удивительного. Мы познакомились с Валентином Павловичем в Сибири, в Красноярске-151, и расстались еще в конце восьмидесятых. Последние годы я жил за границей, у меня был грант от Сороса. — Правдоподобную легенду Близнецу набросал Кунцевич. Нехитрая история давно не бывшего на родине ученого запросто объясняла и незнание последних событий, и некоторые странности в речи Странника. — Меня зовут Матвей Близнец, доктор…

— Он умер, — сообщили из-за закрытой двери. — Валя умер тринадцать лет назад.

— Я знаю, — спокойно произнес Матвей — Вы, наверное, его мама, Лидия Васильевна?

— Да.

— Откройте, пожалуйста, Лидия Васильевна, мы должны поговорить.

* * *

Клиника профессора Талдомского

Москва, улица Малая Пироговская, 18 марта, четверг, 13:22

— Из наших гостей интерес для вас представляют только два человека: Мартын Маяров, художник-авангардист, и Владимир Криверецкий, композитор. Насколько я могу судить, их проблемы лежат в нужной вам плоскости.

Доктор Павлов, ближайший помощник знаменитого психиатра Талдомского, без восторга отнесся к появлению в клинике иностранного коллеги. Заведение профессора было, если можно так выразиться, камерным, предназначенным для богатых и знаменитых, временно по тем или иным причинам испытывающих потребность в помощи квалифицированных врачей. Клиника гарантировала гостям полную конфиденциальность и высококлассное обслуживание: работали у Талдомского исключительно состоявшиеся профессионалы, никаких ординатур дли научных семинаров — только практика. И вот такой поворот! Утром профессор лично позвонил Павлову и без лишних слов приказал помочь доктору Адамсу в его работе. Очень интересная тема. Необычайно важное для науки исследование. Перед этим ученым открываются двери самых закрытых клиник. Короче, оказать коллеге любую помощь!

Доктор Миннесота Адамс заявился в клинику вскоре после звонка Талдомского. Черноволосый, с живыми серыми глазами и пронзительными чертами лица, он оказался похожим на плейбоя в расцвете сил, любящего стильные костюмы, ароматные сигары и дорогой парфюм. И даже хромота не нарушала эту картину, наоборот, придавала доктору дополнительный налет таинственности. Павлов, ожидавший встретить одержимого фанатика психиатрии, был ошарашен внешним видом Адамса. Особенно смущал русского доктора краешек цветной татуировки, выглядывающий из-за воротника элегантной сорочки, но, как рассудил Павлов, вполне возможно, что на Западе к подобным вещам относятся проще. Сюрпризом стал и прекрасный русский язык гостя, который он объяснил казачьими корнями. Другими словами, сам Адамс вызвал у психиатра гораздо большее удивление, чем неожиданное распоряжение Талдомского.

Не особенно углубляясь в профессиональные темы, Миннесота с казачьими корнями доходчиво объяснил Павлову, кого он хочет видеть. Богему. Свихнувшихся творцов, отправившихся в джунгли собственных фантазий. Не надо наркоманов или маньяков. Не надо психопатов с манией величия.

— Меня интересуют заблудившиеся люди.

— Готовите новую методику лечения?

— Продолжаю работу одного малоизвестного специалиста, — охотно поведал Адаме. — После трагической смерти коллеги Смита нашему институту стали доступны весьма любопытные записи. Мы попробовали повторить его опыты и с удивлением убедились, что бедняга Смит получил весьма загадочные результаты.

— Что за опыты?

Черноволосый извлек из кармана медальон, овальную эмаль, залитую зеленым, и показал ее Павлову.

— Вы видите, что здесь изображено?

— Вы смеетесь?

Адаме очень серьезно посмотрел на доктора:

— Тем не менее некоторые пациенты видят очень интересные вещи.

— Поэтому они и являются пациентами, — пожал плечами Павлов.

— Согласен, коллега, — усмехнулся Адаме. — Но самое интересное заключается в том, что пациенты из Нью-Йорка, Филадельфии, Оттавы, Лондона и Парижа видят на этом медальоне абсолютно одинаковое изображение. Их описание совпадает до мелочей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});