Есть что скрывать - Элизабет Джордж

должна знать, что ты не будешь ее обманывать.

– Наверное, потому, что я упомянул о Лим.

Он рассказал Софи о подруге сестры. И прибавил, что когда Сими прибежала в Мейвилл-Эстейт, там была мать Лим, Халима, вместе с Монифой. Сими набросилась на них – слезы, обвинения, истерика. И Монифа сумела использовать истерику против нее. Одной пощечины оказалось достаточно, чтобы девочка умолкла. Халима поспешно ретировалась, а Монифа успокоила Сими фруктовым напитком и ласковыми словами, сумела убедить ее, что все, что она могла слышать, – это ужасная ложь. «Посмотри на меня, моя милая Симисола. Разве я могу причинить вред любимой дочке?»

– Она подумала, что это я рассказал Сими об обрезании. Догадаться было несложно – больше всего Сими общается со мной. Конечно, она знакома с Машей из студии украшения тортов на рынке, знает там еще пару человек, но у них нет никаких причин просвещать ее, и в любом случае они не нигерийцы. Так что это мог быть только я.

Тани рассказал, что увидел, когда вернулся домой: Монифа переносила все вещи Сими из их с Тани общей спальни в свою спальню, где теперь полагалось спать сестре. Это не проблема, потому что Абео переселился к Ларк. Когда Тани спросил, что происходит, мать ответила: «Я знаю, что ты задумал. Но если ты попытаешься этому помешать, расплачиваться придется всем нам». «Значит, так? – ответил Тани. – Всем нам? Тогда все мы должны убираться отсюда. То, что у нас есть сейчас, – это не жизнь, и ты это знаешь, мама. Скажу тебе прямо: никто не посмеет тронуть мою сестру. Ее не продадут за калым, и не будет никакого проклятого обрезания».

– Но я не знаю, как это сделать, – говорил он теперь Софи. – Они словно сошли с ума, и я не понимаю, почему мама так себя ведет.

– Должен быть какой-то способ привлечь ее на нашу сторону, Тани.

– Ничего на выйдет.

– Я бы хотела, чтобы ты смог привести Сими сюда, – сказала Софи после короткой паузы.

– Невозможно. Я не могу отдать ее социальной службе, Соф. Но я должен что-то сделать, потому что в противном случае ее искалечат.

– Согласна. Я думала, что выиграю немного времени… Пора мне этим заняться вплотную, – ответила она.

На этом они закончили разговор. Тани звонил Софи из своей спальни. Он встал с кровати, вышел из комнаты и увидел, что дверь в спальню матери закрыта. Либо Сими все еще спала, либо Монифа как-то умудрилась запереть ее. Чисто психологически. На дверях спален не было замков – Абео позаботился об этом еще много лет назад.

Тани негромко постучал в дверь.

– Ты спишь, Пискля? – спросил он, но ответа не услышал. Тревога заставила его приоткрыть дверь. Мать и дочь все еще были в постели. Монифа проснулась. Сими еще спала.

Мать быстро и молча встала, надела тонкий халат. Потом махнула рукой, прогоняя его из комнаты, и последовала за ним в гостиную. Там остановилась, скрестив руки на груди.

– Я тебе так всыплю, что живого места не останется! – рявкнула она. – Ты опять надоедаешь Симисоле?

– Дашь мне пощечину, как ей, мама? Я сказал ей правду. Хочешь послушать? – Монифа не ответила, и он продолжил: – Па нашел того, кто будет делать обрезание. Она была здесь, у нас в квартире. Он не знал, что я дома, так что я слышал, о чем они говорили. Единственное отличие этой операции от тех, что делаются в Нигерии, – эта женщина может знать, что такое скальпель. Или, по крайней мере, у нее будет упаковка лезвий вместо одного, которое она использует много раз и вытирает тряпкой. Ты слушаешь, мама?

Монифа ничего не ответила. Она, прищурившись, смотрела на сына.

– Она сказала Па, что приведет тетушек, которые будут держать Сими. Па сказал: отлично, отлично. Поэтому я нашел Сими и, да, все ей рассказал. Все. Как еще я мог ее увести, если она думала, что это какая-то долбаная инициация с праздником? Но мне нужно, чтобы она была на моей стороне. И ты тоже. Мы оба знаем – ты и я, – что этого не будет, если речь идет об обрезании. Ты тоже хочешь ее обрезать. Только по-своему, да? Но в конечном счете разницы никакой.

Монифа задумалась. Потом наконец нарушила молчание:

– Ты не понимаешь. Есть вещи, которые мы должны делать независимо от нашего желания, потому что у них есть цель.

– Ага, вот оно что, – фыркнул Тани. – Я это запишу, мама. Большая и важная цель, которой я не понимаю. Расскажи мне. Что за великая цель – искромсать восьмилетнюю девочку между ног?

– Не говори глупости, Тани. Это… обрезание, как ты его называешь, устраняет ее проблему.

– Да, я догадываюсь. Сохраняет ее девственность, так? – Он усмехнулся и продолжил: – Наверное, вы представляете себе девушку как секс-машину: возбужденную и готовую к сексу двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Можно задать тебе вопрос: ты была такой же? Думала только об этом? Только и мечтала, чтобы какой-нибудь парень засунул в тебя свой член?

– Как ты смеешь так со мной говорить?..

– То есть вы думаете, что девочки готовы отдаться первому встречному, и поэтому превращаете для них секс в настоящий ужас? Ты понимаешь, что это отсталое мышление? Глупость? Невежество? И извращенная жестокость?

Монифа оглянулась на дверь спальни.

– Тише, если хочешь, чтобы я с тобой говорила. Речь идет о будущем твоей сестры.

– Ты разрушаешь ее будущее. Может, она не хочет выходить замуж за какого-нибудь старого нигерийца, у которого достаточно денег, чтобы купить себе девственницу Может, она хочет другой жизни. Может, она хочет поступить в университет, сделать карьеру и…

– Это сохраняет ее.

– Сохраняет? Как помидор в консервной банке?

– Это повышает ее ценность для мужа. Она сможет удачно выйти замуж.

– Какого хрена? Ты говоришь как Па. Все дело в том, что кто-то за нее заплатит.

– Я не это имею в виду. Дело не в деньгах, имуществе, земле или чем-то еще. Речь идет о ценности для мужа. Мы говорим ему, что она готова, чтобы ее осмотрели, чтобы…

– Обрезали, мама. Используй правильные слова. Обрезали. Изуродовали. Давай, скажи это.

– Так она очищается. Становится сосудом для любви мужа. Его желание усиливается, как и его удовольствие.

– Ага. Понятно. Ладно. А как это было у тебя? Ты радовалась, что стала сосудом для любви Па, так? Подожди, не отвечай. Сначала я расскажу тебе о стенах в этом доме. О том, какие они тонкие. Я много лет слушал, как тебе приятно быть сосудом для его любви.

– Женщина не должна получать удовольствие.

– Ерунда! И ты это прекрасно знаешь. Тогда зачем ты это говоришь? Чего ты так боишься, черт возьми?

Наконец мать заколебалась. У Тани мелькнула мысль, что она может ответить на его вопросы. Он даже