Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии - Мераб Константинович Мамардашвили

измеряется временем. Оттого время и кажется движением сферы, что этим движением измеряются прочие движения и время измеряется им же, то есть в равномерном круговом движении мы имеем единицу течения времени. Отсюда, говорит Аристотель, ходячая идея, что человеческие дела представляют собой круг, и эта ходячая идея применима также и к другим вещам, которые имеют естественное движение, порождение и разрушение. И действительно, само время предстает как некоторый круг. Это идея порядка как условия порядка, и при этом [упорядоченность] всегда двойственная: мы не можем оказаться в чем-либо меньшем двоицы.

Возвращаясь теперь к другим сторонам нашего поля и предмета мысли, очерченного идеей вечного двигателя, кругового движения, энтелехии, естественного места, мы теперь можем взять другой срез, завоевав идею, что порядок — только из порядка; пред-существование — такое, что нечто может быть интеллигибельным, хотя это второе нечто утверждается уже в мире. Скажем, движение физического тела описывается в мире, но описать его в мире мы не можем, не оказавшись в области, где минимальна диада или где уже есть предшествующий порядок, упорядоченность, но упорядоченность (то есть предшествующая упорядоченность, или пред-упорядоченность), конечно, особая — она характеризуется словами «естественное место», «энтелехия», «топос», «вечный двигатель», — это все пред-упорядоченности. Кроме этих характеристик, еще есть другая характеристика: завершенная полнота бытия, или актуальность, в отличие от потенциальности. Потенциальность — это способность предметов быть теми или иными. Естественно, у ребенка есть потенциальная способность быть взрослым. Взрослая форма данного вида, форма как таковая (все формы взрослые, нет форм не взрослых) — это актуалия, актуальность. Что первично? Первична актуальность.

Соединяя мысль о первичности актуальности с тем, что мы говорили о порядке, мы должны сказать следующую очень забавную вещь, которая позволяет нам представить построение аристотелевского космоса мысли. Ведь идея, что порядок — только из порядка, означает или содержит в себе следствие, что мы не можем утверждать, что из низшего возникает высшее, мы не можем утверждать, что из несовершенного со временем получится совершенное, из низкого высокое, — все эти посылки и тезисы прямо противоположны эволюционной теории. Здесь заведомо исключено, что из обезьяны может получиться человек. Я сказал по содержанию, что из низшего не может получиться высшее, из несовершенного не станет совершенное, из низкого не будет высокое, а еще и по линии формальной проблемы времени мы фактически должны, по Аристотелю, представлять себе дело так, что есть некая интеллигибельная связь и расположение явлений или предметов, которые как бы представляют собой веер, где все части, то есть все предметы, даны одновременно в постижимой, а не во временнóй последовательности. Я могу развернуть веер во временнóй последовательности (разворачивать одну часть за другой), но в то же время сам веер как связность веера дан вертикально по отношению к горизонтальной линейной развертке во времени, которую, скажем, представляла бы эволюция. Отсюда вся идея иерархически, по степеням совершенства, построенного мира.

Оставим проблему времени в стороне и вернемся к сути дела (по отношению к которой проблема времени является лишь частным следствием). Идея актуалий, оформляющая постулативное утверждение, что из низшего никогда не возникнет высшее, несовершенное никогда не станет совершенным, — здесь содержится предположение (философский постулат), что в вертикальном разрезе (веере) все есть, свершилось в завершенном виде, есть завершенная полнота бытия. Формы свершились, и они как актуалии управляют тем, что и как появляется в реальном мире, то есть в горизонтальном луче, в горизонтальной развертке и последовательности, управляют как вечный двигатель (я беру разрез «свершившееся — несвершившееся»). Тогда развитие, или эволюция, есть явление того, что уже есть, и только; если чего-то нет, этого никогда не будет. Но тем не менее развитие есть акт; в случае актуалий, или в разрезе пред-упорядоченности, — это actus purus, чистый акт, или Бог, а у нас в мире, где все происходит в последовательности, где совершается жизнь, это будет выступать в виде энергии. (Есть тонкая разница между двумя возможностями русского перевода: тут фактически два разных понятия — есть «эргон» и «энергéйя»[103]*; можно переводить так: продукты и деятельность). Все, что вызывается и случается в мире деятельности, такое, что мы можем понять и о чем можем осмысленно говорить, — все это вызывается завершенными и полными формами. И если мы можем предмет (животное, человеческий поступок, астрономическое явление, физическое явление) поставить в луч света (или подвести под луч света) завершенной полноты бытия, то мы это можем понимать, мы можем об этом осмысленно говорить.

Через это проходит существенный момент аристотелевской мысли, который возвращает нас к парадоксу мышления. Момент следующий: понятия «естественное место», «энтелехия», «актуальность», «потенциальность», «форма» и так далее (я ни одному из этих понятий отдельную догматическую характеристику не давал, хотя это требуется; у меня на это просто нет пространства, нет времени, поэтому я должен проследить лишь внутреннюю логику) описывают одновременно начала науки, нашего научного познания, начала не отдельных наук (скажем, в геометрии началами являются аксиомы и постулаты геометрии Эвклида, они начала данной науки, в физике, может быть, есть какие-то начала и постулаты, они начала и постулаты физики), а науки как таковой. Они являются аксиомами, или началами, для всей науки.

Аристотель считает, что внутри науки начала отдельной науки могут не доказываться. Как известно, аксиомы не доказываются, они принимаются как таковые без доказательств, как нечто непосредственно очевидное и наглядное; внутри данной науки для нее можно не доказывать, откуда и как они берутся. Аксиомы оправдываются тем, чтó мы можем из них получить. Но начала мышления как такового независимо от различения мышления на дисциплины (физику, этику, геометрию и так далее), — эти начала есть предмет рассуждения и обоснования. Они тоже недоказуемы, но рассуждать о них (и в этом смысле обосновывать) необходимо, и этим занимается нечто, что раньше называлось диалектикой и что Аристотель продолжает называть диалектикой.

Он теперь уже называет диалектикой ту дисциплину, или область, где обсуждаются недоказуемые начала науки как таковой[104]*. Может быть, это обсуждение не приводит ни к каким результатам, говорит Аристотель, может быть, спор (а диалектика есть спор, столкновение разных последствий, выводимых из некоего постулата или допущения) до конца неразрешим. Хотя речь идет об апориях так называемой первой философии и началах всех наук (та часть философии, которая занимается началами всех наук, называется первофилософией[105]*), об этих началах могут быть противоположные и вместе с тем правдоподобные мнения. Какое из них предпочесть? Апеллировать снова к опыту мы не можем, потому что они (начала) вводятся уже на определенном уровне, отличающемся от уровня, на котором можно апеллировать, ссылаясь на какие-то факты опыта и доказательства, возможно