Анастасия. Дело для нежной барышни - Тата Орлова

– Тебя что, били? – тут же возмущенно воскликнула я, взяв на себя это трудное дело – утихомирить раззадоренных мужчин.

– Иногда кажется, что – мало, – улыбнувшись мне, довольно обтекаемо ответил Энгин. Вновь посмотрел на Сэма: – Он – провокатор. И в людях разбирается хорошо, быстро определяя слабые места.

– Да понял я, – отмахнулся от него Самюэль. – И про князя понял. – Это было сказано уже для меня.

– А я ничего и не говорила, – подмигнула я Вилю, который внимательно наблюдал за перепалкой, предпочтя пока не вмешиваться.

– А раз понял, – тем не менее продолжил Энгин, – то постарайся держаться от него подальше. – Не дав Сэму сказать ни слова, попросил, обращаясь ко мне: – Обещай, что дождешься князя.

– Я за ней присмотрю, – вместо меня ответил Вильен. – И за Сэмом – тоже.

– Тогда я спокоен, – вроде как с облегчением вздохнул Энгин. Подойдя к двери, оглянулся, посмотрев на меня: – Мы ее обязательно найдем.

О ком говорил, было ясно и без уточнений. О моей сестре…

– Мне бы его уверенность, – заметил Сэм, как только Энгин оказался в коридоре. Подошел к моему столу, взял папку. – Что ты имела в виду, когда сказала, что ничего не понимаешь?

– Почему она не пришла к матушке? – не помедлила я с ответом. Те мысли не отпускали, заставляя вновь и вновь к ним возвращаться. – Она знала ее лично! Даже если был утерян адрес, даже если не было документов, подтверждающих, кем были мы…

– Она не могла, – перебил меня Самюэль, передавая мне папку. – Взгляни на дату.

Я сделала то, о чем он попросил, посмотрела вопросительно.

– Как только появились сообщения о черной лихорадке, – начал он, предпочтя отойти к окну, – закрыли мосты на тот берег, чтобы обезопасить семью императора и золотой круг. Спустя несколько дней был запрещен въезд и в Белый район. Исключение делалось только для лекарей-магов. И для тех, у кого был защищающий от болезни амулет.

Я кивнула, больше не требуя пояснений. Стефания Рукошина сделала все, что смогла, но опоздала. Добраться до Елизаветы Николаевны она просто не успела.

– Настя… – Вильен поднялся из-за стола, подошел ко мне. – Мы все равно будем искать.

– Я знаю, – кивнула я, бросив взгляд на циферблат. Восьмой час… Мне хотелось просто добраться до постели и больше ни о чем не думать.

Ни о сестре…

Ни о матушке, которая столько лет обманывала меня, говоря, что так и не сумела найти ничего о моих родителях…

Ни о князе, появление которого столь значительно изменило мою жизнь…

Ни о деле, к которому нам предстояло вернуться…

Не сегодня…

– А когда закрыли Ремесленный? – неожиданно сбил меня с меланхолического настроя Вильен.

– Вместе с городскими воротами, – тут же откликнулся Сэм, как и я, с удивлением посмотрев на Вильена. – Что?!

– А то, что мы не там искали! – воскликнул Вильен. – Приют Елизаветы Николаевны! Он же находится в Синем районе.

Я бы с удовольствием разделила его оптимизм, но он только что лишил меня последней надежды… Из девяти подкидышей, принятых в приют в то время, не выжила только одна… И только у нее, как и у меня, родные так и не нашлись.

Кем она была: родной сестрой или кузиной, мне лишь предстояло узнать…

Молчать по дороге уже входило у нас в привычку. Единственное отличие – на этот раз не был склонен к разговорам и князь, предпочтя откинуться на мягкую спинку сиденья и закрыть глаза.

– Как себя чувствуете? – все-таки не вынесла я тишины. Все, что угодно, только не возвращаться вновь и вновь к сделанным нами открытиям.

– Кажется, лучше, чем вы, – так и не открыв глаз, негромко произнес он. – Тяжелый день?

– Бывало и хуже, – довольно честно ответила я, мысленно укорив себя. Не стоило начинать этот бессмысленный разговор.

Не стоило…

– Есть события, которые уже не изменить, – словно подслушав, заметил князь. – Хотим мы того или нет. Но вот предотвратить те, что еще не произошли, нам вполне по силам.

– Это вы о себе? – не без язвительности уточнила я.

Он был прав, но вот признать его правоту оказалось трудно.

– И о вас – тоже, – все так же… не спокойно – проникновенно ответил он. – И вам об этом известно не хуже меня.

– Расследование преступления влечет за собой возможность избежать следующего, – повторила я запомнившуюся фразу из вводного курса.

Сухонький старичок, который вел его, навсегда оставил ощущение значимости того, что мы делали. Научил видеть не грязь, с которой мы сталкивались, – будущее, которое благодаря нам станет чище.

– Есть разные задачи и разная степень влияния, – добавил Северов, только теперь выпрямившись и посмотрев на меня. – Иногда идти до конца бывает просто невыносимо.

– Похоже на попытку оправдаться, – огрызнулась я, тем не менее приняв его слова. И не только разумом.

– Мне не в чем оправдываться, – качнул он головой. – Ни перед вами, ни перед Елизаветой Николаевной.

– Я приму это к сведению, – заставила я себя кивнуть, – но день действительно был тяжелым.

– И, к сожалению, он еще не закончился, – ободряюще улыбнулся Северов. Когда я ответила непонимающим взглядом, продолжил: – Ужин. Принц Оран, его советник и воспитанница Аль Абара Розалия.

– Миниатюрная девушка с полными загадок темными глазами и множеством тоненьких косичек, – усмехнулась я.

Имя – Розалия кунай-то подходило как нельзя лучше. Такая же колючая.

– А вы разве уже знакомы? – вроде как удивился князь, посмотрев на меня с хитрым прищуром.

– А разве воспитанница Аль Абара может быть иной? – задумчиво приподняла я бровь. Потом невольно улыбнулась, представив, как мы уже не первый год женаты, сидим за ужином, обмениваясь новостями.

У него свои тайны, у меня… свои. И обоим друг о друге многое известно… из других источников.

– Вы очень мило улыбаетесь, – наклонился ко мне князь, разбив видение. Взял мои ладони в свои, поднес к лицу. – Очень жаль, что мы не встретились при более благоприятных обстоятельствах.

– Возможно, мне – тоже, – попыталась я отстраниться, буквально оглушенная столь резкой переменой темы разговора.

Князь моей попытки словно и не заметил, продолжая удерживать ладони у своего лица. Прикосновение было чуть колючим, но этот момент только добавлял какой-то искренности всему происходящему.

Искренности и… реальности.

– Пройдет несколько дней, и все закончится… – Его дыхание ветерком скользнуло по руке, вызвав невольный озноб. – Но не для меня…

– Князь! – Моя попытка возмутиться его действиями была слабой.

Я не хотела…

Я не хотела, чтобы он меня отпускал!

– И вот тогда я произнесу те слова…

Он замолчал сам. Экипаж повело в сторону – мы въезжали в парковую зону перед домом, а спустя пару минут остановился, окончательно разрушая эту странную иллюзию.

Я и… он…

Прежде чем открылась дверь, князь успел на мгновение прижать мои ладони к своим губам и… наваждение растаяло, оставив с горькой действительностью. Пройдет всего лишь ночь, и исчезнет даже тень надежды…

Даже той, которой уже не было.

В холле нас встречал Петро. Как-то недовольно зыркнув на князя, бросился ко мне:

– Анастасия Николаевна, матушка уже заждалась! У нас…

– Знаю, – перебила я, ловя себя на том, что хочется просто уткнуться носом ему в грудь и поплакать. Как маленькой. – Как Лала? Ты был у нее?

– Был, – как совсем недавно Северов, прихватив меня за руки, кивнул Петро. – Уже встает, разрешили ходить. Через несколько дней будет дома. – Когда князь поднялся по лестнице, оставив нас внизу одних, продолжил: – Елизавета Николаевна встревожена. С двери глаз не сводит, вас ждет.

Я резко выдохнула, опустив на мгновение взгляд. О себе я подумала, а вот о матушке… Она же прекрасно понимала, что не просто так я узнавала имя горничной Юлии Вертановой. Да еще и отправляла вестника…

– Нет у меня для нее добрых известий, – твердо посмотрев на Петро, произнесла я. – Неужели она не знала?! – вырвалось стоном.

Кажется, Петро понял, о чем именно я говорила.

– Время тогда было тяжелое, – как-то… весомо сказал он, став той опорой, которой негласно являлся для нас всех. – Много умерло, много сиротами осталось. Сначала не о том думали, а как согреть да накормить. Елизавета Николаевна не всегда домой ночевать возвращалась, все при детях да при детях. А уж вы совсем тяжелой были, угасали прямо на глазах. А потом, когда чуть полегчало, беспомощной, как младенец. – Он вздохнул… Тяжело, натужно… Словно готовил. – А чуть позже письмо пришло из степи с гонцом. А там всего одно слово: погибли. От кого – я не знаю, но матушка долго плакала.

– Прости, – повинно опустила я голову. – Но это так несправедливо…

Вот и все! Ее молчание объяснялось совсем просто… Нельзя сказать того, о чем не знаешь. Или… уверен, что не знаешь, как было в моем случае.

Кто – я, она, возможно, и догадалась, а что касалось остального…