Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

– Но Христос меня остановил, – тихо проговорил королевский воин. – Он напомнил, что это было делом моей чести. И я встал на колени перед проклятым алтарем, вытянул шею и стал ждать, когда Зеленый Человек нанесет свой удар. Древний бог подошел ко мне, и на стене могильника я увидел трепещущую от света факела тень. Она росла, вытягивалась и принимала ужасные формы. Чудовище замахнулось двуручным топором, и, когда искривленное лезвие стало со свистом опускаться мне на шею, я закрыл глаза, стиснул зубы и стал молить, чтобы конец оказался быстрым.

Гавейн протяжно вздохнул. Мы же затаили дыхание и дожидались продолжения рассказа.

– В последний миг гигант сдержал руку и, повернувшись на каблуках, разразился хохотом.

– Ты вздрогнул. Я видел, ты вздрогнул, сэр Гавейн. Все-таки у тебя сердце труса.

Я вытаращилась на Гавейна и, думаю, все поступили так же. Артур подался вперед и недоверчиво переспросил племянника:

– Он расхохотался?

– Да, заржал, зашелся демоническим хохотом, как будто все это было милой шуткой. Но в следующий миг я понял, что опасность не миновала и я по-прежнему в руках у сумасшедшего существа из иного мира. Мы все проделали с самого начала, только на этот раз я не моргнул, и топор, не задержавшись, проделал весь путь, но опустился не на шею, а радом с ней.

– А это, добрый сэр, – проревел Зеленый Человек, – за то, что ты не сказал, что моя жена дала тебе пояс.

Чудовище сжалось до нормального человеческого размера, и когда Гавейн медленно поднял голову, ликующий смех Берсилака наполнил могильник. – Думал защитить себя пустяковым волшебством приднов? А? Но я тебя не осуждаю. – Он тщательно проверил, не затупилось ли лезвие топора от удара по камню. – Но по уговору прошлого вечера ты должен был мне его отдать. Как же быть с честью и всем таким прочим?

Изумление собравшихся сменилось смехом облегчения, а в центре их круга стоял со смущенным лицом Гавейн.

– Так в конце концов я потерял честь, храня тайну дамы, хотя и принял вызов хозяина.

– Чепуха! – взорвался Артур. – Ты поступил абсолютно правильно.

Смех сменился поздравлениями. На ноги вскочил Гахерис и произнес тост за брата:

– За храбрейшего и учтивейшего из рыцарей! – закричал он, и остальные присоединились к его похвале.

– Но зачем Берсилак устроил такое испытание? – спросила я.

Гавейн отвернулся и медленно ответил.

– Он сказал, что такова была воля королевы приднов, которая умерла во время родов. Она отправила Берсилаку ребенка-полукровку и попросила воспитывать его, пока он не достигнет такого возраста, когда сможет служить оруженосцем отцу… Но лишь в том случае, если мужчина докажет свою храбрость. Я не уверен, что заслужил такую честь, – заключил Гавейн. – Но мальчик узнал, что я его родитель, и попросил взять с. собой в Камелот. Позвольте мне его теперь представить: Гингалин, которого я с радостью называю сыном.

Я пригляделась к смуглолицему юноше и решила, что он и в самом деле мог быть потомком Рагнели – во взгляде, которым он ответил на взоры рыцарей, была откровенная дерзость. А Гавейн одарил его любящей улыбкой:

– К тому же он показал себя прекрасным оруженосцем.

Последовали новые поздравления и тосты за найденного сына, и всю ночь в нашем зале царила радость. Возвращение героя после подобного испытания – дело само по себе невероятное, но обретение сына – это уж поистине чудо.

Итак, принц Оркнейский, ты принял вызов и достойно заслужил славу. Пусть же твои молитвы помогут мне так же непоколебимо перенести предстоящее на рассвете испытание.

18

НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ

После встречи Гавейна с древним богом среди рыцарей в Камелоте начались повальные перемены. Многие, кто раньше охотно и радостно хватались за любое приключение, стали поговаривать, что желают таких испытаний, которые преследовали бы благородные цели.

– Чего-нибудь вечного, если вы меня понимаете, миледи, – объяснил Иронсид, когда сопровождал меня по пружинящему дерну на ярмарку овец. – Какое-нибудь доброе дело, чтобы бард мог воспеть его величие.

Я подозревала, что старому вояке больше хотелось не славного дела, а чтобы в песне увековечили его имя. Но против такого порыва возразить было нечего.

– Я бы даже справил новую куртку, если бы подвернулось в самом деле что-нибудь серьезное…

И таким был не один Иронсид. Гахерис, чувствуя себя обманутым в деле с Зеленым Человеком, искал чего-то выдающегося. А симпатичный, холодный Агравейн стал разборчивее с испытаниями. Он уезжал все дальше и возвращался со все более ужасающими историями. Некоторые приключения отвлекали его надолго, и я начала подумывать, уж не наведывается ли он к фее Моргане.

Вести о госпоже озера не внушали опасений. В святилище теперь служили только женщины, остальные друиды-мужчины ушли. Сама она, казалось, вовсе не интересовалась жизнью – ей достаточно было роли верховной жрицы – и не делала видимых попыток связаться с мужем Уриеном или опальным сыном Увейном. Хотя, несмотря на это, сам Увейн, возвращаясь в Британию, прежде чем приехать к нам, повидал мать.

– Принц Нортумбрийский, в прошлом Британский, – объявил как-то вечером за ужином Лукан.

Титул раскатистым эхом прокатился по залу. Дворецкий сопроводил бы свой возглас звуками трубы, если бы хоть один трубач оказался под рукой.

Все взоры устремились к входу в зал, забытые куски мяса и бокалы с вином остались на столе. Прошло больше десяти лет, как Артур сослал Увейна, и многие считали, что тот прожил вдалеке слишком долго.

Человек прошествовал в зал в достойном окружении. Советники, рыцари, оруженосцы – короче, полная свита знатного холостяка – шли следом, когда он направился к нам, чтобы приветствовать верховного короля.

Высокий, элегантный и необыкновенно самоуверенный, сын Уриена превратился в красивого мужчину. Длинными густыми волосами и закрученными усами он напоминал отца, но глаза цвета морской волны он унаследовал от Морганы. Несмотря на черты родителей, ярко проступала и его собственная индивидуальность, которая развилась на основе – или, скорее, вопреки – его наследственности.

– Добро пожаловать, племянник, – произнес Артур, и юноша поклонился нам. – Рад тебя снова видеть в Логрисе.

Увейн учтиво опустил перед дядей голову, но его лицо оставалось напряженным. Он готов был принять извинения Артура за свою ссылку, но забыть несправедливость не мог. Для меня оказалась припасена дружеская улыбка, такая открытая и чистосердечная, что даже его глаза заблестели.

– Миледи, я привез вам приветствия с того берега Канала. Вас там знают и необыкновенно ценят.