И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

44 Les Œuvres complètes de Voltaire / Publié par T. Besterman et al. T. 2: La Henriade. Oxford, 1998. P. 525. У Вольтера Жанну славит святой Людовик, показывающий королю Генриху IV прошлых и будущих героев Франции на небесах. Эти стихи иронически перифразированы во второй песни «Орлеанской девственницы», где святой Дени говорит о Жанне дофину Карлу: «Suivez du moins cette auguste amazone, / C’est votre appui, c’est le soutien du trône» (Les Œuvres completes de Voltaire… T.7: La Pucelle d’Orléans. P. 293).

45 См., например, в письмах за 1767 год: Voltaire. Correspondance. VIII (avril 1765 – juin 1767). P. 848, 873, 874, 963,1100,1178; Voltaire. Correspondance. IX (juillet 1767 – septembre 1769). P. 32, 62,64,206. По утверждению В. A. Сайтанова, Пушкин настолько усвоил аналогию с Вольтером, что иногда путал «события его жизни и своей». Одним из случаев такого отождествления он называет имитацию подписи Вольтера в ПС, полагая, что «gentilhomme de la chambre du roi» переводится как «камер-юнкер короля» и, следовательно, соответствует придворному чину самого Пушкина. «Очевидно, психологическая параллель с французским поэтом была столь глубоко внутренней, – пишет Сайтанов, – что Пушкин порой забывал, что он пишет о другом человеке, о Вольтере, и говорил прямо о себе…» (Сайтанов В.А. Указ. соч. С. 42). Это рассуждение основано на недоразумении. Исследователь не учел, что Вольтер действительно имел почетный придворный чин, который по положению в иерархии (но не по значению и функциям) можно было бы соотнести с русским чином камер-юнкера, и что, опустив уточняющее прилагательное «ordinaire», Пушкин возвел его в полные камергеры.

46 Пушкин А. Последний из родственников Иоанны д’Арк // Современник: Литературный журнал А.С. Пушкина, изданный по смерти его кн. П.А. Вяземским, B.А. Жуковским, А.А. Краевским, кн. В.Ф. Одоевским и П.А. Плетневым. СПб., 1837. Т. 5. С. 118–123.

47 Подобный прием использовал Мериме, давший своей знаменитой мистификации саморазоблачающее заглавие «Гузла», которое представляло собой анаграмму фамилии мнимого автора его предыдущей книги «Театр Клары Газуль». Анаграмму сразу же расшифровал Гете, не поверивший, в отличие от Пушкина, в аутентичность «иллирийских песен» (см.: Ланн Е. Указ. соч. С. 98).

48 Нижней границей датировки ПС принято считать 1 января 1837 года на том основании, что в первой фразе статьи 1836 год назван прошлым («В Лондоне, в прошлом, 1836 году, умер некто г. Дюлис»). Однако этот аргумент представляется иллюзорным, так как Пушкин, планируя публикацию ПС в ближайшем номере «Современника», вполне мог (и даже должен был) использовать точку зрения, синхронную выходу журнала, а не времени написания текста. Как любезно указал мне В.Д. Рак, такой сдвиг имеет прецедент: в заметке «Шутки наших критиков приводят иногда в изумление своею невинностью» из «Опровержения на критики», написанной осенью 1830 года и предназначавшейся для публикации в «Литературной газете» в начале 1831 года, Пушкин загодя писал о текущем годе как минувшем (VII, 123–124); см. об этом: Краснобородько Т.И. Болдинские полемические заметки Пушкина. (Из наблюдений над рукописями) // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1991. T. XIV. C. 175. Ср. также: Рак В.Д. Пушкин на подступах к поэме «Кавказ» и в работе над нею // Рак В.Д. Пушкин, Достоевский и другие. (Вопросы текстологии, материалы к комментариям). СПб., 2003. С. 160. Поэтому, на мой взгляд, датировать статью правильнее декабрем 1836 – началом января 1837 года (не позднее 9-го).

49 См.: Ахматова А. О Пушкине: Статьи и заметки / 3-е изд., испр. и доп. М., 1989. С. 118–119. В примечаниях Э.Г. Герштейн приводится вариант из черновой рукописи Ахматовой, где мысль о борьбе двух версий выражена более отчетливо и развернуто, чем в окончательной редакции статьи: Там же. С. 279–280.

50 Подробнее си.: Абрамович С. Указ. соч. С. 176.

51 В незаконченном прозаическом отрывке «Мы проводили вечер на даче…» один из персонажей укоряет собравшихся за то, что они не верят «простодушию гениев» (VI, 404). Ср. также отзыв о «вдохновенных страницах» Шатобриана в незаконченной статье «О Мильтоне и шатобриановом переводе „Потерянного рая“», которая, по нашему предположению, была непосредственно связана с ПС (см. об этом ниже): «Много искренности, много сердечного красноречия, много простодушия (иногда детского, но всегда привлекательного) в сих отрывках» (VII, 342).

52 Из воспоминаний В.А. Соллогуба мы знаем, что Пушкин в разговоре с ним называл барона Геккерна стариком и старичком, хотя разница в возрасте между ними была невелика – всего восемь лет; см.: А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 2. С. 304. В рассказах о Пушкине А.О. и К.О. Россетов, записанных П.И. Бартеневым, Геккерн – «низенький старик, всегда улыбающийся, отпускающий шуточки, во все мешающийся» (Там же. С. 315).

53 Сталь Ж. де. О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями / Пер. и коммент. В. А. Мильчиной. М., 1989. С. 272.

54 «…je fis jouer à M-r votre fils un rôle si grotesque et si pitoyable, que ma femme, étonnée de tant de plattitude, ne put s’empêcher de rire…» (X, 470).

55 Гиллельсон М.И. Статья Пушкина «О Мильтоне и шатобриановом переводе „Потерянного рая“» // Пушкин: Материалы и исследования. Л., 1979. T. IX. С. 236. Ср. также: Долинин А. Пропущенная цитата в статье Пушкина «О Мильтоне и шатобриановом переводе „Потерянного рая“» // Долинин А. Пушкин и Англия: Цикл статей. М., 2007. С. 216–225.

Мариэтта Турьян

О «Черной курице» Антония Погорельского

В 1829 году в Петербурге увидела свет небольшая книжка Антония Погорельского – «Черная курица, или Подземные жители. Волшебная повесть для детей». Произведение это оказалось, видимо, единственным, составившим нетленную славу писателя: оно положило начало жанру литературной сказки и вошло в золотой фонд отечественной детской литературы. «Черная курица» – первая книга о детстве, раскрывающая внутренний мир ребенка, особенности его психологии, мышления, формирования характера – предшествует детским мирам С.Т. Аксакова и Л.Н. Толстого; на последнего она произвела в свое время «очень большое» впечатление1.

Достоинства исполненной почти магической поэзии и глубокого смысла истории маленького Алеши – сочиненной, по преданиям родных, для любимца и воспитанника автора Алеши Толстого, стали очевидны первым же ее читателям, среди них – Жуковскому, который познакомился со сказкой в рукописи. Помогая Дельвигу заполнить портфель очередного выпуска «Северных цветов», он настоятельно рекомендовал для альманаха «Черную курицу»: «У Перовского есть презабавная и, по моему мнению, прекрасная детская сказка „Черная курица^ Она у меня. Выпросите ее себе»2. Однако это не состоялось: отдельное издание было уже, очевидно, предрешено.

Художественные достоинства «Черной курицы» не раз становились предметом научного анализа3. В меньшей степени освещено своеобразие ее поэтики, подчиненной канонам фантастики не мистикоромантической, но фольклорной. Однако, усваивая традиции народной сказки, Погорельский вместе с тем бесконечно усложняет и строй волшебно-сказочного повествования, и связанную с ним нарративную структуру. В частности, он очерчивает хронологические и топографические контуры сюжета в конкретно-историческом, а не в условно-сказочном времени и пространстве, в точно соответствующих реалиям деталях4. Это, в частности, подтверждает автобиографическое начало «Черной курицы», споры о котором ведутся по сей день.

О коротком пребывании маленького Алеши Перовского в петербургском пансионе Мейера мы располагаем лишь двумя короткими воспоминаниями. Одно из них принадлежит графу Ф.П. Литке, воспитаннику того же пансиона, – это учебное заведение было в те времена, по его словам, на хорошем счету. Лучшим доказательством тому, утверждает он, «может служить то, что товарищем нашим был одно время, хотя и недолго, Алексей Перовский, впоследствии попечитель Харьковского университета и писатель под псевдонимом Антона Погорельского. Посещения отца его, графа Алексея Кирилловича Разумовского, бывали у нас всегда эпохой, по благовонию, распространявшемуся по всему дому от его платков и всей его персоны…»5 Все бы ничего, если б не упрямая хронология: дело в том, что Литке, родившийся в 1797 году, провел в пансионе Мейера шесть лет, начиная с 1803 года, когда Алексею Перовскому было уже шестнадцать! Тем не менее свидетельство Литке поддержано и дополнено в небольшом очерке о Погорельском, построенном на «преданиях родных»: автор почерпнул их из рассказов последнего владельца Погорельцев, племянника писателя Н.М. Буда-Жемчужникова. Согласно этим семейным преданиям, «отданный в какой-то петербургский пансион, Перовский бежал оттуда к своему воспитателю и во время бегства вывихнул ногу, так что всю жизнь немного хромал» – что, по отзывам очевидцев, усиливало его сходство с Байроном6. Версия о легкой хромоте писателя, судя по всему, совершенно достоверна: ее поддерживают и автопортретное описание Двойника – alter ego автора-рассказчика в «Двойнике или Моих вечерах в Малороссии» («…я заметил, что он немного прихрамывает на правую ногу»), и позднейшее независимое свидетельство, относящееся ко времени пребывания Перовского на посту попечителя Харьковского учебного округа: «Перовский был болезненный, хромой (курсив мой. – М.Т.), худенький, низенький человек»7.