Четвертая масть - Игорь Черемис

никакого внимания, цепочкой вышли с участка.

— Хорошие ребята, — тихо проговорил Валентин. — И хорошо, что они на нашей стороне. Ну что, ты узнал этого человека?

— Да, это Боб, — подтвердил я.

Про «полковника» я уточнять не стал — мало ли какие у них отношения.

— Хорошо… тогда пойдем знакомиться с ним поближе?

Нож он как-то хитро засунул за один из бинтов, которые выглядывали из-под разрезанной рубашки.

Глава 21

Нож всему голова

Все мои персональные планы в отношении Боба заканчивались на той стадии, когда я должен был подойти к забору дома, в котором, по словам Лёхи, он скрывался. Дальше начинались развилки, варианты, развилки вариантов и варианты развилок. Поэтому я в принципе не думал, что буду делать, когда одержу победу — я и в самой-то победе немного сомневался, несмотря на весь свой арсенал. Всё-таки Боб был натуральным зверем — если я правильно оценил его психическое состояние при той нашей встрече в парке Покровское-Стрешнево.

Я не знал, был ли он таким до армии. Судя по фотографиям, которые я видел у Врубеля — не был. Обычный мажорчик, которому было позволено чуть больше, чем простым смертным, по праву рождения в семье уважаемых дипломатов. Он и пользовался своими правами с известной долей осторожности и, кажется, никогда не переступал ту грань, которая отделяет обычного подонка от преступника. Конечно, в его послужном списке имелась та же спекуляция — но в СССР образца 1984 года на это правонарушение часто смотрели сквозь пальцы, а сажали только тех, кто зарвался и занялся коллекционированием американских долларов. В общем, ничего выдающегося в Бобе не было — в девяностые он бы вообще считался едва ли не святым.

Но за годы армейской службы Боб явно одичал и изменился не в лучшую сторону. Честно говоря, меня это пугало; разобравшись с его подручными, я подсознательно ожидал, что осенью меня ждет встреча с кем-то подобным — то есть с попутавшим берега маменькиным сынком, который спасует перед активным сопротивлением. Но этого Боба я бы на понт не взял — и не очень высоко оценивал свои шансы в прямой и равной схватке с ним. Именно поэтому я и набил сумку различным добром, от которого, наверное, уже избавился послушный Андрей. Но теперь оно мне было и не нужно.

Боб в связанном и оглушенном виде лежал в сарае на даче старика, а целый генерал-майор КГБ был готов помочь мне разобраться в мотивах, которыми руководствовался этот товарищ. Правда, мне они были уже не так интересны; скорее, я просто радовался, что этот этап моей второй жизни подошел к финалу — и я хотел покончить с ним как можно быстрее.

Способы были.

— А мы не можем просто сдать его в милицию? — спросил я.

Валентин посмотрел на меня нечитаемым взглядом.

— Зачем?

— Ну… чтобы не возиться с ним самим? Пусть тот капитан Соловьев большую звездочку зарабатывает, думаю, ему за быстрое раскрытие убийства что-нибудь перепадет, — предположил я.

— Ты серьезно? — в голосе Валентина послышалось явное недоумение.

— Ну да… просто я не знаю, что с ним делать, — признался я.

— Я могу тебе помочь. Он же тебе враг?

— Наверное, да… вы к чему это спрашиваете?

— Без наверное, — отрезал он. — Враг. Дальше. Он может навредить тебе или Алле?

В этом вопросе я уже не колебался.

— Может, конечно, иначе бы зачем я к нему в логово полез.

— Вот. Теперь повтори это — вслух или про себя, неважно. Он — враг, и он может навредить тебе или Алле. Зачем же тебе отдавать его милиции и помогать этому капитану стать майором?

— Чтобы всё было по закону?

— По закону… ну-ка, прикури мне.

Я снова выполнил его просьбу и закурил сам. Мы с минуту помолчали — Валентин о чем-то напряженно думал, а я его не торопил.

— Кажется, ты знаком с уголовным кодексом? — я кивнул. — Вот и хорошо. Расскажи, что ему полагается по закону.

Я припомнил соответствующие статьи.

— Ну… дисбат точно — за побег из части, да ещё и с оружием. Но у нас действует принцип поглощения меньшего наказания большим… а за дезертирство дадут явно меньше, чем за убийство. Убийство… это сто вторая… как судья посмотрит, до пятнашки, думаю. Расстрел вряд ли.

Валентин хмыкнул.

— Если к твоему энтузиазму добавить ещё и юридическое образование — цены тебе не было бы, — сказал он. — Но хватит предположений, давай лучше я расскажу, как всё будет в настоящем суде. Адвокат расскажет, как его подзащитный узнал о том, что его возлюбленная ему изменила, повредился рассудком и сбежал в направлении дома, чтобы вернуть свою невесту. По дороге пережил кучу неприятностей, что только усугубило его состояние. Пошел к подруге своей девушки, та наговорила всяких гадостей, он окончательно впал в состояние сильного душевного волнения… какая это статья?

— Сто четвертая, — буркнул я.

Мне уже было понятно, к чему он ведет.

— Правильно, — одобрительно кивнул Валентин, — сто четвертая. Все эти слова адвоката будут подкрепляться пачкой справок и экспертиз, из которых судья сделает единственный разумный вывод — твой Боб в момент убийства не осознавал, что делает. Его направят на принудительное лечение в психиатрической клинике… а там ему создадут условия, как в санатории, без лекарств и процедур. Отдохнет пару лет, потом его тихо выпишут — мол, сняли склонность к пограничным состояниям, и пациент готов к возвращению в общество. Угадай, что он сделает в первую очередь, как окажется на свободе?

— Придет к нам с Аллой, — мрачно сказал я.

— Верно. Так что, ты готов передать задержанного группой старшего лейтенанта Хорошилова возможного преступника в руки милиции?

* * *

Я понимал, что Валентин прав. Понимал, что ничего адвокатской тактике противопоставить не смогу. Конечно, я буду бороться. Расскажу историю преследования Аллы, упомяну про угрозы лично мне — в надежде достучаться до разума судьи. Но это будет не неподкупный судья из кинофильмов, а обычный человек. К тому же тот ушлый адвокат вполне может перевернуть мои слова и использовать их как доказательство того, что Боб всегда любил Аллу и жить без неё не мог, а не просто был мелким трусливым засранцем, с бандой таких же мелких и трусливых подручных. Всё остальное зависит от трактовок — ну а если родители Боба, люди явно не бедные, занесут в какой-нибудь кабинет увесистую пачку сотенных купюр, исход суда окажется более чем очевидным.

Вывод из всего этого мог быть только один. Он мне не нравился, но никаких альтернатив я