Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– Но ведь она может это сделать, папа. Я вернусь домой в пятницу, если этого не случится. Но я думаю, что она еще позовет меня.

Итак, Молли задержалась в поместье еще на несколько дней. Она не входила в комнату больной, но пыталась всеми силами облегчить жизнь тех, кто оставался там. Они выходили оттуда только для того, чтобы поесть или по неотложным делам, и у них было слишком мало времени для разговоров с нею, посему образ жизни она вела уединенный, ожидая призыва, который так и не прозвучал. Вечером того дня, когда у нее состоялся разговор с Роджером, приехал Осборн. Он прошел прямиком в гостиную, где на коврике сидела Молли и читала при свете камина, поскольку не хотела зажигать свечи ради себя одной. Осборн вошел столь поспешно, что, казалось, неминуемо должен был споткнуться и упасть. Молли поднялась. Он заметил ее не сразу, но потом подошел и взял обе ее руки в свои, увлекая ее обратно к камину и вглядываясь в ее лицо в трепещущих отблесках пламени.

– Как она? Вы скажете мне – вы должны знать правду! Получив письмо вашего отца, я отправился в путь и провел в дороге день и ночь.

Но, прежде чем она сумела подобрать нужные слова, он опустился в соседнее кресло и прикрыл глаза рукой.

– Она очень больна, – сказала Молли, – и это вам известно. Но я не думаю, что она страдает от боли. Она очень хотела увидеть вас.

Он громко застонал.

– Мой отец запретил мне приезжать.

– Я знаю! – воскликнула Молли, стремясь не дать ему перейти к самобичеванию. – Вашего брата тоже не было рядом. Думаю, что никто не знал, насколько серьезно больна миссис Хэмли, ведь она так долго жаловалась на слабое здоровье.

– Вы знаете… Да! Она многое рассказала вам, поскольку была очень привязана к вам. Господь свидетель, я очень сильно любил ее. Если бы мне не запретили появляться дома, я бы рассказал ей обо всем. Отец знает о моем приезде?

– Да, – ответила Молли. – Я говорила ему, что папа послал за вами.

В этот самый момент в комнату вошел сквайр. Он еще не знал о том, что приехал Осборн, и потому искал Молли, чтобы попросить ее написать письмо для него.

При появлении отца Осборн не пошевелился. Он слишком устал, собственные чувства угнетали его, а разгневанные и полные подозрений письма отца породили между ними отчуждение. Шагни он в этот момент навстречу отцу и прояви какие-то чувства, все могло бы измениться. Но он ждал, когда отец заметит его, прежде чем сказать что-либо. А сквайр, после того как его взгляд наконец остановился на старшем сыне, ограничился тем, что воскликнул:

– Вы уже здесь сэр!

И, разом оборвав указания, которые уже давал Молли, он резко развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты. Все это время сердце его разрывалось от любви и тоски по своему первенцу, но обоюдная гордость заставляла их держаться порознь. Тем не менее он сразу же отправился к дворецкому и осведомился у него, когда прибыл мистер Осборн, на чем и накормили ли его – обедом или чем-либо еще – после приезда.

– Мне кажется, что я тоже позабыл обо всем! – проговорил бедный сквайр, приложив руку ко лбу. – Хоть убей, не могу припомнить, обедали мы сегодня или нет. Эти долгие ночи, тоска и бодрствование убивают меня.

– Быть может, сэр, вы пообедаете с мистером Осборном? Миссис Морган готова подать вам обед немедленно. Вы же сегодня даже не садились за стол, сэр, потому что вдруг решили, что моей хозяйке понадобилось что-то.

– А! Вспомнил. Нет! Я не буду обедать. Мистеру Осборну подайте то вино, какое он пожелает. Уж у него-то кусок наверняка не застрянет в горле. – С этими словами сквайр стал подниматься по лестнице, унося с собой в сердце горечь и тоску.

Когда принесли свечи, Молли поразилась переменам, происшедшим в Осборне. Он выглядел измученным и осунувшимся; не исключено, что это было вызвано долгой дорогой и тревогой. Он уже не выглядел тем утонченным джентльменом, каким показался Молли, когда она видела молодого человека в последний раз, во время его визита к ее мачехе, двумя месяцами ранее. Да и сам тон его замечаний понравился ей куда больше. Он стал проще и уже не так стеснялся проявлять свои чувства. О Роджере он осведомился с теплотой и любовью. Того не оказалось дома: он ускакал в Эшкомб, чтобы выполнить какое-то поручение сквайра. Осборн с явным нетерпением ожидал его возвращения и, не находя себе места от беспокойства, после обеда забрел в гостиную.

– Вы уверены, что я не могу увидеться с нею сегодня вечером? – в третий или четвертый раз подряд спросил он у Молли. – Нет, конечно. Я могу подняться наверх еще раз, если хотите. Но миссис Джонс, сиделка, которую прислал доктор Николс, – очень решительная особа. Я уже поднимался туда, пока вы обедали, и она заявила мне, что миссис Хэмли только что приняла свои капли и что ее ни в коем случае нельзя тревожить, а уж тем более волновать.

Осборн расхаживал взад и вперед по гостиной, то разговаривая сам с собой, то обращаясь к Молли.

– Уж скорее бы вернулся Роджер. Похоже, он единственный, кто обрадуется мне. А мой отец теперь постоянно живет в комнатах матери наверху, мисс Гибсон?

– Он переселился туда после последнего приступа, случившегося с нею. Полагаю, он упрекает себя за то, что проявил чрезмерное спокойствие и не озаботился состоянием ее здоровья раньше.

– Вы слышали те слова, с которыми он обратился ко мне? Их никак нельзя назвать теплыми и приветственными, не так ли? А моя дорогая мать, которая всегда – вне зависимости от того, виноват я или нет… Полагаю, Роджер должен обязательно вернуться нынче вечером?

– Он непременно вернется.

– Вы ведь тоже живете здесь, не правда ли? Вы часто видитесь с моей матерью или эта всесильная сиделка тоже не позволяет вам входить к ней?

– Миссис Хэмли не спрашивала обо мне вот уже три дня, и я не захожу в ее комнаты, если только она не посылает за мною. Да и в пятницу я уеду, скорее всего.

– Я знаю, что моя мать была очень привязана к вам.

Спустя некоторое время он заговорил вновь, и в голосе его явственно прозвучала боль:

– Полагаю… вы должны знать, пребывает ли она в сознании… здравом уме… или не в себе?

– Она не всегда пребывает в сознании, – мягко отозвалась Молли. – Ей приходится принимать опиаты в больших дозах. Но она не бредит, а только забывает и много спит.

– Ох, мама, мама! – вырвалось у него, и он резко замер подле камина, упершись ладонями в каминную полку.

Когда домой вернулся Роджер, Молли сочла себя вправе уйти. Бедная девочка! Настало время ей покинуть этот погруженный в отчаяние дом, где она более ничем и никому не могла помочь. В ночь на среду она заснула в слезах. Еще два дня, и наступит пятница; и ей придется самой вырывать корни, которые она успела пустить в эту землю. На следующее утро погода выдалась прекрасной, а солнце и наступление нового дня способно развеселить молодое сердце. Молли сидела в столовой и готовила чай для джентльменов в ожидании того момента, когда они сойдут вниз. Она не переставала надеяться, что сквайр и Осборн помирятся еще до ее отъезда. В конце концов, разговор отца с сыном таил в себе больше горечи, нежели болезнь, ниспосланная самим Господом. Но они, хотя и встретились за одним столом, намеренно избегали обращаться друг к другу. Пожалуй, естественной темой для разговора между ними в такой момент могло бы стать долгое путешествие, совершенное Осборном накануне, но молодой человек ни разу не упомянул о том, откуда он приехал, где бы ни находилось это место – на севере, юге, востоке или западе. А сквайр предпочел не касаться того, что хотел скрыть его сын. Кроме того, обоих неотступно преследовала мысль о том, что нынешняя болезнь миссис Хэмли серьезно ухудшилась, если вообще не стала прямым следствием того, что она узнала о долгах Осборна, и поэтому любые расспросы и ответы на эту тему оказались под запретом. В основном все попытки завести легкую и непринужденную беседу касались исключительно местных новостей и были адресованы или Молли, или Роджеру. Разумеется, подобную атмосферу за столом никак нельзя было назвать приятной или хотя бы дружеской, хотя внешне все выглядело чрезвычайно вежливо и благопристойно. И задолго до того, как этот день подошел к концу, Молли не раз пожалела о том, что не согласилась на предложение отца и не уехала домой вместе с ним. Складывалось впечатление, что она стала никому не нужной. Миссис Джонс, сиделка, раз за разом уверяла ее в том, что миссис Хэмли не вспоминала о ней; та небольшая помощь, которую она могла оказать в комнате больной, более не требовалась, поскольку там появилась опытная в таких делах помощница. Осборн и Роджер общались исключительно друг с другом; только теперь, на протяжении этих нескольких последних дней, проведенных в одиночестве, Молли поняла, как много пищи для размышлений дали ей эти короткие разговоры с Роджером. Осборн был предупредителен и вежлив и даже изысканно выразил ей благодарность за то внимание, что она выказала его матери; но, очевидно, он не желал демонстрировать ей свои подлинные чувства и выдавать то, что творится у него на душе. К тому же он, похоже, стыдился взрыва эмоций давеча вечером. Он разговаривал с нею так, как воспитанный молодой человек должен разговаривать с приятной молодой леди, но Молли едва ли не презирала его за эту манеру. Пожалуй, один только сквайр нуждался в ней. Он поручал ей писать письма и давал подбить небольшие счета, а она в знак благодарности готова была целовать ему руки.