Роковой сон - Джорджетт Хейер

Все понимали, что он готовится отразить новое наступление своего сюзерена, потому что, хотя король Генрих и подписал в пятьдесят четвертом году договор, никто не обольщался верой, что будут соблюдены его условия. В течение трех лет мира, последовавших за взятием Амбрие, люди все время жили с оглядкой на Францию и держали свои мечи наготове.

Через два года после событий в Мортемаре Этелинг умер в Лондоне, вверив двух дочерей и инфанта Эдгара опеке короля Эдварда. В Руане Ги, граф Понтье, наконец принял условия, выдвинутые герцогом Вильгельмом для его освобождения. Хотя его и поселили во дворце в соответствии с высоким титулом и не проявляли ни малейшего неуважения, он все же быстро понял, что, хотя Вильгельм и обращается с ним со всей корректностью, на которую был способен, но никогда не освободит: известные требования не будут выполнены. Равно как и предложенный выкуп был им отвергнут.

— Граф, я не приму от вас золото, просто вы должны стать моим вассалом, — объяснил свой отказ Вильгельм.

— Богом клянусь, никогда не поклонюсь Нормандцу! — сказано было честно в ответ.

— Тогда вам не увидеть Понтье! — Голос герцога был вполне спокоен.

— Но я предложил королевский выкуп!

— Я предпочитаю вашу присягу на верность.

— Герцог, вы не к тому обратились! — взволнованно вскричал граф.

Вильгельм улыбнулся.

— Будьте уверены, граф, что из нас двоих не я обратился не к тому человеку. — С этими словами герцог ушел.

Граф свирепо смотрел ему вслед, в отчаянии обхватив голову руками. Через много лет слышали, как он сказал тогда:

— Если бы я был так уверен в себе, как этот человек, то завоевал бы весь мир.

Бедняга был готов вынести цепи, темницу, даже пытки, но Вильгельм не считал нужным возбуждать ненависть в том, кто должен был стать его вассалом. К графу относились со всем почтением, он мог получить все, что пожелает. Кроме свободы. Прогуливаясь по верху зубчатой крепостной стены, он всегда глядел на восток. Там, за равнинами, за рекой, кажущейся серебряной нитью, за далекими холмами, на северо-востоке лежало графство Понтье, ожидая возвращения своего властелина. Глаза узника туманились, ему казалось, что он слышит шум вспененных волн, разбивающихся о берег, и видит башни родного города. Над головой графа билось на ветру не его знамя: смотря вверх, он видел золотых львов Нормандии.

Он тянул целый год, надеясь, что терпение герцога иссякнет. За это время его товарищ по заключению, граф Майен, присягнул на верность Вильгельму и благополучно отъехал домой. Ги держался твердо, но понимал, что Вильгельм никогда не уступит. Медленно тянулся второй год заключения, граф начал заболевать от отчаяния и больше не глядел в сторону Понтье.

Вильгельм как-то еще раз навестил его.

— Говорят, вы хвораете, граф, но, думаю, никакой лекарь не сможет исцелить вашу болезнь.

— Это так, — горько согласился Ги.

Герцог подошел к окну и кивнул:

— Подойдите сюда, Ги де Понтье.

Ги взглянул на него, а затем приблизился и встал рядом. Герцог вытянул руку:

— Там лежит дорога на Понтье, мимо Аркуэ и Ю, всего в дне езды отсюда…

Граф отвернулся, но герцог удержал его, положил руку на плечо.

— Ваши земли пропадают без хозяина, и вскоре придет день, когда кто-нибудь другой будет править вместо вас. Возвращайтесь, пока не поздно.

Ги стряхнул руку герцога и зашагал по комнате. Герцог, стоя у окна, бесстрастно наблюдал за ним.

— Да продержи вы меня здесь до самой смерти, все равно не вырвете присягу на вассальную верность! — выпалил Ги.

— А я и не прошу ее. Но простую присягу на верность вы мне дадите, как дала Бретань.

Граф молча продолжал вышагивать, в сотый раз обдумывая сказанное. Присяга на вассальную верность, которой он так страшился, означала, что он станет простым вассалом, таким, как любой нормандский барон, который получил право владения своими землями, стоя на коленях без меча и шпор, с непокрытой головой, произносящий клятву быть навсегда преданным Вильгельму и служить ему душой, телом и честью. Но принесение простой присяги на верность, которую, например, Нормандия дала Франции, не сопровождалось принятием таких феодальных обязательств. Не должно было быть унизительных процедур и наделения землей из рук сюзерена, он не был обязан предоставлять Вильгельму войско в случае войны или, случись такая нужда, идти вместо него заложником. Требовалась только клятва в верности. Граф внезапно обернулся и, с трудом выдавливая из себя слова, сказал:

— Да будет по-вашему: простая присяга на верность!

Вильгельм кивнул, соглашаясь, и произнес, будто ничего особенного не случилось:

— Завтра и закончим это. Больше не будет причин держать вас здесь.

Вскоре после освобождения Ги герцогиня родила третьего ребенка. Затерявшись в покрывалах огромной кровати, Матильда задумчиво поглаживала свою щеку, едва обращая внимание на свою вторую дочь, так похожую на нее. Ей хотелось родить второго сына, повторившего бы в своих чертах милорда Роберта: смуглого, крепкого и настолько горячего, что он лупил бы своими маленькими кулачками воспитателей, если они осмеливались ему возражать. Она обиженно взглянула на ни в чем не повинную малютку и решила:

— Я посвящу ее святой церкви!

— Хорошая мысль, — поддакнул Вильгельм.

Ему показали младенца, завернутого в пеленки, глаза отца довольно равнодушно остановились на крошечном личике и вдруг засверкали, он рассмеялся:

— Боже, да это вылитая ты, Матильда!

— Роберт был более крупным ребенком, — только и услышал он в ответ.

Через год у Нормандца родился сын, и уж тогда были и празднества, и двор почти неделю день и ночь бодрствовал, пока Матильда лежала, тихонько напевая над новорожденным, и мечтала о его будущем. Дитя не было крепким, оно отчаянно обливалось слезами, иногда по нескольку часов подряд, и ни четки, ни веточка омелы не предотвращали случавшихся с ним время от времени припадков. Врачи не отходили далеко от милорда Ричарда, а Матильда, казалось, все время прислушивалась, не доносится ли до нее слабый звук его плача. Милорд Ричард долгие месяцы подряд поглощал все внимание матери, поэтому ее мало волновали герцогские лучники, но еще меньше — известия о тайных делах короля Генриха. А мужа, кроме этого, не интересовало ничего.

Стало известно, что Генрих и Анжуйский Молот еще раз соединили руки в альянсе против Нормандца. Снова собиралось огромное войско, опять строились планы по разграблению герцогства, и опять, как несколько лет назад, Вильгельм созвал своих рыцарей и готовился защищать свою страну.