Путь воина - Роланд Грин

поспешить, чтобы не дать Талуфу пролить на камень кровь рычалы. А затем он сам прорычал на ухо вору:

— А я-то думал, что тебе лучше всего работалось ночью.

— Да, но как насчет остальных ребят? Незачем рисковать их головами.

— Равно как и головой моей матери, — вставил Арфос. — Даже если Талуф отвлечет часовых, их уход может предупредить Скирона и любых оставшихся в пещере.

Конан усмехнулся. Он не ошибся, думая, что Талуф теперь больше капитан, чем вор, и что Арфос быстро обучается военному делу.

— Довольно, — остановил он товарищей. — А то еще часовые услышат, как мы спорим. А я совсем не намерен гоняться по всем этим горам за госпожой Дорис, слыша, как у меня свистят над ухом чары и стрелы.

Великий Дракон отдохнул и поэтому практически восстановил свои силы. Теперь ему требовалась еда — драгоценная небесная пища, которую так легко поймать и которая придавала еще больше сил.

Он уже не нуждался в наводимых людьми чарах. Но когда колдовство все же испускало свои импульсы, да притом еще в верхней пещере, магию вполне можно было использовать в качестве указателя.

Великий Дракон принял форму, которая позволит ему перетекать через трещины в скале, слишком маленькие даже для собаки, а потом начнет свое восхождение к небу.

Конан шепотом указал лучникам цели.

— И если кто-нибудь из вас пустит хоть одну стрелу с недолетом до них, я ему боком вобью колчан в задницу, — добавил киммериец. — Я хочу, чтобы вы представляли опасность для Акимоса, а не для нас.

Лучники кивнули. Задача перед ними стояла нелегкая, но они были отборными стрелками — как из Дома Дамаос, так и из кондотты Конана. И те и другие гордились тем, что им выпало исполнить приказ Конана, так как приказ этот лишь казался невыполнимым и всегда был опаснее для врагов, чем для тех, кто выполнял его.

Конан сел и снял сапоги. В темноте на неровной почве он мог передвигаться быстрее, ведомый своими загрубевшими, как дубленая кожа, подошвами. Затем он убрал меч в ножны, взял поданный ему Талуфом окованный железом посох и начал медленно спускаться в ущелье.

Он как раз добрался до верха груды валунов, когда земля у него под ногами задрожала. Это была всего лишь слабенькая дрожь, как в миске с жидкой кашей, когда по ней слегка постучит пальцем детская ручонка. Но даже в темноте Конан разглядел, что валуны пошевелились.

Вернуться или подождать? Толчок мог быть единственным, но если нет, то от следующего валуны могли с грохотом покатиться по ущелью. Все валуны, и любой перебирающийся через них покатится, предупредив часового. Не успеешь и глазом моргнуть, как тебя окружат солдаты с копьями и алебардами наперевес.

Конан плюнул на осторожность и бесшумность, прыгая с валуна на валун, словно ринувшийся на добычу лев. Он почувствовал под ногами некое перемещение, но сама земля оставалась спокойной.

По крайней мере, она оставалась спокойной до тех пор, пока он не одолел пол-ущелья. Он увидел проворно двигавшиеся факелы часовых, как будто те почуяли опасность, но не ее природу. Затем почва у него под ногами вздыбилась, и все валуны сразу покатились.

Любой, кроме киммерийца, тут же свалился бы и был бы перемолот

кувыркающимися валунами в кровавое месиво. Даже у Конана едва хватило

ловкости и скорости, чтобы уйти за пределы досягаемости валунов. Будь он

десятью шагами дальше от сплошной скалы по одну сторону ущелья, его не

спасли бы даже эти дарования.

Сплошная скала все еще дрожала, когда он почувствовал ее у себя под ногами. Прибегая на пересеченных участках к посоху, он проскользнул к краю ущелья, пока почва не начала выравниваться. А затем он рванул бегом. Валуны поднимали такой грохот и столько пыли, что за ними мог бы промаршировать необнаруженным целый отряд Воителей. Вместо того чтобы убить его, землетрясение дало Конану требуемую ему внезапность.

Конан подбежал к обрыву высотой в рост человека и шагнул вниз, не сбиваясь с шага. Он приземлился, покатился, прерывая падение, почувствовал, как камни долбят и даже рвут кожу, но поднялся с посохом в обеих руках. Тот вращался вокруг него, словно ветряная мельница при сильном ветре, отлично разбивая лица и круша черепа.

Конан уложил троих и еще двух обратил в бегство, прежде чем услышал, как по ущелью кто-то подходит. Он не смел обернуться и посмотреть, кто же это может быть, так как из пещеры высыпало еще с полдюжины охранников. Не смел он также и отступить, даже при соотношении сил шесть к одному.

Возможно, два толчка — это еще не все. Третьего могло хватить, чтобы обрушить на госпожу Дорис своды пещеры, если кто-то не окажется достаточно близко, чтобы вовремя вытащить ее.

Ибо теперь Конан был единственным другом. Дюжина крепких товарищей совсем не помешала бы, но этого нельзя было сказать про ожидание, пока они подбегут, если это означало потерю внезапности. Он переложил посох в левую руку, чтобы не только разить, но и парировать, и выхватил меч.

— Подходи, жалкие жабы! — прорычал он не менее громко, чем горный обвал. — Подходи отведать моей стали. А то я стану охотиться на вас, а потом пойду и скажу вашему хозяину, что он просадил свое серебро на трусов!

Уязвленные охранники бросились вперед. Сталь столкнулась со сталью с лязгом, который поднялся в ночи, словно грохот, вызванный усердно трудившимся кузнецом.

Ливия пробудилась от приятного сна о Конане и обнаружила, что ее трясет за плечи Реза. Она откинула голову назад и попыталась отстраниться. Железные руки выпустили ее, и она упала обратно на тюфяк.

Затем на нее, казалось, обрушилось целое небо холодной воды. Она завопила и вскочила на ноги, позабыв, что одета она была как обычно, когда спала. Реза поставил ведро и вместо того, чтобы вежливо предложить ей одеяло, бросил ей полотенце и тунику.

— И возьмите кинжал, госпожа, пока он не заржавел, — резко бросил он. — Нас атакуют.

Теперь, когда чувства у нее пробуждались, Ливия увидела пробегающих воинов, услышала доносившийся из-за стены зов трубы и почувствовала запах горящей сосновой смолы. Схватив кинжал, она сбежала по лестнице, сунув под мышку тунику и полотенце.

Ее появление во дворе голой — в чем мать родила, — чуть не обратило вспять ход битвы — не в пользу защитников замка Теброт. К ней было приковано столько взглядов, что мало кто следил за воротами или тропой к ним.

А именно в этот момент воины Акимоса и предприняли попытку штурмом взять ворота.

Конан рассчитал все не так хорошо, как обычно рассчитывал. Бойцов у Акимоса набралось скорее семьдесят, чем сорок, и он бросил их всех вверх по тропе в одной отчаянной атаке. Лучники показали самую лучшую стрельбу, какую могли, но она оказалась недостаточно хороша. У них отсутствовало всякое освещение, за исключением получаемого от немногих брошенных через стены пучков сосновых веток. Даже те стрелы, которые попадали в живые мишени, застревали в доспехах так же часто, как и в телах.