Младший брат - Бахыт Кенжеев

Косые лучи заходящего солнца били Марку прямо в глаза. Покуда он ерзал на стуле, пытаясь от них отвернуться, Зинаида Дмитриевна бесстрастно перебирала свои бумаги. Начальница, видимо, вызвала Марка по какому-то пустяковому делу-—скажем, выяснить, не раздумал ли он уходить в отпуск. В таком случае у него было припасено радостное известие—передумал, готов вкалывать не за страх, а на совесть. Или о военной анкете речь? Кропотливая штука—эти анкеты. Степан Владимиров Грядущий, скрипнув дверью за спиной у Марка, решительно направился к столу в глубине комнаты—с полдороги, впрочем, вернувшись, чтобы повернуть сиротливо торчащий в замке никелированный ключ. В руке он держал тетрадку с отчетами переводчика Соломина. Тут только Марк заметил, что рядом с Зинаидой Дмитриевной стоит припасенный загодя пустой стул.

— Марк Евгеньевич,—она отложила столь занимавшие ее бумаги,— вы, конечно, догадываетесь, зачем мы вас вызвали.

— Нет, Зинаида Дмитриевна, — отвечал он простодушно, — но если насчет отпуска, то я бы обошелся парой отгулов, прямо сейчас, а потом готов... У меня накопилось за работу с этой группой... Он полез в сумку за блокнотом.

— Дело не в отпуске,—предупредила его движение Остроухова. Руки ее бегали по столу, хватая то ластик, то кнопку.—К сожалению, дело гораздо серьезнее.

— Чуть не уголовное дело,—проскрипел Грядущий.

— Что вы, Степан Владимирович!—Марк принял вид оскорбленной невинности. Главное—поскорее выведать их козыри. Про ресторанные махинации они знать не могут... Что же тогда?.. Чаевые...

— Товарищ Соломин!—торжественно начала Зинаида Дмитриевна.— В распоряжение отдела поступил ряд документов, связанных с вашей последней командировкой. С группой «Рашн Адвенчез». Мы просим от вас разъяснений. От этого будет зависеть возможное вынесение данных материалов на более широкое обсуждение. Комсомольской организации, профсоюзной организации, партийной организации. Первого отдела. — Она пододвинула к себе тощую стопочку разрозненных бумаг.—Вы наш кадровый проверенный работник, Марк Евгеньевич. И я от души надеюсь, точнее, мне хочется надеяться, что мы столкнулись лишь с запутанным недоразумением, а не с...

— Официальных документов поступил ряд в распоряжение отдела, Зинаида Дмитриевна?

— И официальные, и неофициальные, товарищ Соломин. А в совокупности из них четко вырисовывается крайне неприглядная картина далеко зашедшего морального разложения, безответственности, нарушения служебного долга... и многого иного.

Высоко-высоко поднял брови Марк и плечами пожал с живейшим недоумением.

— К делу, товарищ Соломин. Прежде всего, еще в прошлую пятницу на вас поступила жалоба из Сочи. Капитан Зубарев сообщает, что вы нарушили его распоряжение, уклонившись от написания спецотчета о туристе Уайтфилде. Из чемодана у которого была при перелете изъята антисоветская литература. Итак?

— Откуда же мне было знать об антисоветской литературе?—поразился Марк.—Что, капитан решил со мной в жмурки играть, что ли? Провинция!—воскликнул он совершенно не в тон разговору.—Если б я подозревал всю серьезность,—он апеллировал уже к Степану Владимировичу, мрачно посапывающему на своем стуле,—разумеется, присмотрелся бы повнимательней к этому... Уайтфилду, вы сказали? Но вел он себя тихо. Не из пальца же мне было высасывать этот спецотчет. Тем более все данные я сообщил местной переводчице. А у меня просто выскочило из головы. Один турист тяжело болел, я практически не спал в Сочи. Хотя вины своей не отрицаю, Зинаида Дмитриевна.

Слушали его вежливо. Грядущий заносил что-то карандашиком на последнюю страницу Марковой тетради, в которую, кстати, было вложено несколько телетайпных бланков. Пустых или заполненных—Бог знает.

— Халатность, конечно, вопиющая,—почти ласково сказала Зинаида Дмитриевна,—но не преступная. А теперь, Марк Евгеньевич, будьте любезны... Вот вы пишете, что чрезвычайных происшествий не отметили. А что все-таки произошло на ленинградской таможне с туристкой Вогел Заодно и охарактеризуйте нам ее моральное и политическое лицо.

— Фогель,—поправил Марк.

— Допустим. Так что же, повторяю, произошло на ленинградской таможне?

— Ничего особенного, — смешался Марк.

— А товарищи из Ленинграда сообщают другое. Докладывают, что так называемая туристка Вогел, будучи платным агентом ЦРУ, пыталась нелегально переправить за рубеж клеветническое заявление одного недавно арестованного диссидента, а также протест по поводу его ареста, подписанный группой ленинградских фарцовщиков и тунеядцев. Информируют, что протест был передан ей некоей Натальей А. чуть ли не в вашем присутствии. В гостинице «Ленинград». Ставят нас в известность, что при изъятии клеветнических материалов туристка Вогел совершила ряд хулиганских выпадов в адрес сотрудников таможни, выкрикивала провокационные антисоветские лозунги. Кому же нам верить, товарищ Соломин?

Жара, несмотря на близившийся закат, упорствовала. Вентилятор как-то незаметно умолк, и меланхолический его шум сменился жужжанием замечательно крупной, невесть как попавшей в центр одного из самых чистых городов в мире навозной мухи с вороненым зеленым брюшком. Покружившись над Зинаидой Дмитриевной, примерившись к проплешине Степана Владимировича, она круто взлетела и присела на золоченой раме парадного портрета. Марк с неподдельным интересом следил, как муха начала чистить лапки на живописной ленте не то монгольского, не то индийского ордена.

— Выгораживаешь ты эту Вогел, Соломин! — отрубил Степан Владимирович. — Почему в отчете о ней ни слова? А?

— По недосмотру, товарищ Грядущий, только по недосмотру.— Марка, обрадованного отеческим «ты», вдруг понесло.—Разумеется, Зинаида Дмитриевна, тут я виноват, да, целиком моя вина, недоглядел, утратил бдительность. О факте получения письма от Натальи А. не знал, не мог знать. Что конфискованный материал был антисоветский, тоже не знал, она утверждала, что это письмо родным, хотя было при мне, да. Морально-политическое лицо не имел возможности выяснить... Женщина неожиданная, непредсказуемая, истерическая, много скандалов по поводу обслуживания, капризов... Рад был от нее избавиться, тут же забыл, запамятовал, ну, бывает же так! — Тут речь его стала совсем заискивающей. — Человек—не машина, да. Случайный срыв, клянусь, Зинаида Дмитриевна, клянусь вам, Степан Владимирович, у меня и в мыслях не было ее, как вы метко выразились, выгораживать... Да и зачем бы?

— Вот именно, зачем бы? — спокойно молвила Зинаида Дмитриевна.—Давайте разберемся и в этом. Ознакомьтесь, Марк Евгеньевич.

Она протянула подскочившему Марку три рукописные страницы, но, поколебавшись, отдала только одну, среднюю.

Писано было по-английски, аккуратным округлым почерком. И сочинял, конечно, носитель языка—все артикли и предлоги на месте, не то что в письме Верочке из Филадельфии.

«...повторить, как я бесконечно счастлива была оказаться в такой замечательной, дивной, чудесной, такой передовой стране, так что моя критика отдельных недостатков—это не злопыхательство, а лишь стремление от души вам помочь, чтобы еще больше улучшить то впечатление, которое простые американцы увозят в свою социально недоразвитую страну капитала. Во-вторых, вызывает огорчение отсутствие воды со льдом, моего любимого напитка в летнюю жару, в большинстве ресторанов, а я лично видела, как стоят полупустые холодильники, неужели так трудно навести в этом порядок. В-третьих, молодые переводчики Конторы — это очень самоотверженные, патриотические юноши и девушки, прекрасно владеющие английским языком, но и тут случаются недостатки тоже. Вот яркий пример такого недостатка, это наш переводчик, назначенный еще в Москве и всю дорогу нас сопровождавший. Поначалу он вел себя образцово, и как пропагандист, и вообще как приятный, исключительно обаятельный молодой человек. Что же случилось, когда мы выехали из Москвы? Он переменился! Он стал так сомнительно шутить, иногда говорил ужасные, кошмарные фразы, язык не поворачивается повторить! Он сблизился с одним буржуазным профессором и одним очень циничным эксплуататором-бизнесменом, они вечерами напивались пьяные, а меня не приглашали почти никогда. У него самого оказалось множество пережитков капитализма, и главное, он еще «подружился» с одной молодой дамой, с немецкой фамилией, но на самом деле дочерью контрреволюционных эмигрантов-коллаборационистов из России, много рабочего времени разгуливал с ней под ручку, а в Ленинграде они оба исчезли на целых три дня, группа была очень недовольна, и автобус он забыл заказать. Конечно, он молод и, наверное, еще исправится, я даже не хочу называть его фамилии, но меня волнует: а не общее ли это явление, что переводчики поддаются влиянию буржуазной пропаганды? В-четвертых, гостиница в Самарканде, где так много исторических монументов, такая замечательная, но лифты очень медленные, приходится иногда по пять минут, а один раз даже семь, стоять на лестничной...» Тут страничка обрывалась.