Неизбежность (Дилогия - 2) - Олег Смирнов

- Тебе не жарко? - спросила она.

- Пет-пет, - рассеянно щурясь, ответил оп и подумал: вотвот настанет час действий, надо дождаться этого толчка, за которым последуют решительные шаги.

Но ему было жарко, душно, не хватало прохлады пещеры.

И ноги устали, и глаза резало солнечным светом, и пыль оседала на обуви и одежде. Он оглядел плоские, как срезанные, вершины, где пасли скот, и речную пойму с плантациями чумизы, гаоляна, овощей, кукурузы, - на вершинах светло-светло, в долине темнее, будто там скапливались тени. Темнее было и в Яньани. среди ее руин. Мао подумал: "Десять лет мы уже здесь. И десять лет вся власть в моих руках!" И вдруг понял: эти два факта, их переплетение и есть толчок, побуждающий к действию! Он сказал жене то. что уже было решено, но что покамест держалось про себя:

- Созываю заседание Политбюро. Надо немедля рассылать уполномоченных в войска, на наши базы. Надо занимать районы, которые будут освобождены от японцев. Упредить гоминьдан!

Если необходимо - силой не допускать его в эти районы!

- Мудрое и своевременное решение!

- Сейчас пойдем к себе, и весь день буду работать, как буйвол!

- А вечером, мне кажется, неплохо бы устроить прием в честь Красной Армии. Сун Пина пригласим, других советских. Мы давно вечеринок не устраивали.

- Я об этом уже думал, - сказал Мао, искренне полагая, что так оно и есть; просто мысли жены считал своими. - Это обязательно надо попышнее обставить! Советские товарищи и члены Политбюро...

- Из союзнической миссии никого приглашать не будем, - сказала Цзян Цин.

- Американцы пускай убираются в... - он крепко по-простонародному выругался. - Пускай скажут спасибо, что терплю их в Яньани...

Проклятые янки! Он как-то послал Рузвельту приветственную телеграмму не пожалел высоких слов, пылких чувств, а в ответ получил унижение. Из группы американских наблюдателей в Яньани ему передали бумажку, на которой было накарябано поанглийски: "Господину Мао Цзэдуну. Благодарю Вас за поздравление. Рузвельт". Не на официальном бланке посольства, не на бланке группы наблюдателей - на кличке простой бумаги, которой подтираются.

Проклятые янки! Оружия не дали, от сотрудничества с нами отказались, предпочли эта старую вонючку Чана, болтаются тут - на всякий случай. Проклятые янки, заморские дьяволы - все опасаются: куда мы повернем оружие, если получим? Куда надо, туда и повернем. На данном этапе обойдемся без заморских дьяволов.

Впрочем, в директиве своим войскам, которую начал мысленно набрасывать, он предусмотрит указание о помощи американцам в их будущих десантных операциях в Китае. Так будет благопристойно. Тем более что неизвестно, где и когда откроются эти операции.

Но когда уселся за письменный с юл а приготовился вызвать членов Политбюро, не без недоумения установил: растерянности почти нет, однако нет и железной воли, стальной целеустремленности, буйволиной работоспособности. Вялость, расслабленность в теле, ноги как ватные. Вялость, расслабленность и в мыслях.

Видимо, еще не созрел для действий, несмотря на внешний толчок. Тут толчка оказалось маловато. Потрясение было так велико, что за день с ним не справишься. Вечеринку проведет, а радикальные шаги отложит на завтра. С поступками повременит, а думать будет. Уже думал и сейчас думает. И с членами Политбюро будет совещаться. Только решения, решения потом. Ну а насчет захвата японских складов оружия - в директиву. Оружие - на первом плане.

Эти беседы о происшедших событиях он строил по едином схеме: сперва спрашивал о самочувствии, затем говорил о вступлении Советского Союза в войну против Японии и интересовался, что думает собеседник по этому поводу. Мао предполагал, что новость ошеломила собеседников, однако они держались спокойно, и Мао подивился их самообладанию. Но они успели подготовиться к его вопросу и единодушно отвечали: радуются, считают, что Япония будет разгромлена Россией и Америкой в течение двухтрех лет, а пока наши 8-я и Новая 4-я армии должны занимать районы, которые будут освобождать союзники, захватывать там японские склады оружия, техники и боеприпасов, оттеснять гоминьдановские части, а при столкновениях уничтожать их. И опять Мао удивлялся, что так точно их суждения совпадают с его мыслями, но вида не показывал, говорил неспешно, негромко:

- И я такого мнения. В директиве найдет отражение...

Вот оно, реальное, дающее плоды единство партии: все думают так, как и вождь. Но все-таки было ощущение какой-то неуверенности в себе и собеседниках, ощущение зыбкости, непрочности мира, в котором они сидели, пили чай и разговаривали.

В полночь они пили уже не чай. а виски, джип, ханжу. ОБ предпочитал голландский джин, но другие пили и виски, и гаоляновую водку, и спирт. И, как заведено, пример подавил он, Мао Цзэдун: пил и не пьянел. Блюда были изумительные, и Мао ел подряд, с аппетитом. Да и гости не заставляли себя упрашивать. За Сун Пином и доктором, работавшим в Яньаньском госпитале и пользовавшим Мао и Цзян Цин, любезно ухаживали высокие хозяева: он подливал спиртное, она подкладывала в тарелкп.

Прием Мао открыл речью, в которой воздал хвалу Советскому Союзу, Красной Армии, товарищу Сталину - истинным и могучим друзьям китайского народа и КПК. Обошел присутствующих, чокнулся, с русскими чокался минут пять, желая здоровья, счастья и успехов. Когда они вошли, он пожал пм руки, похлопал по спинам, справился о самочувствии, они ответили: спасибо, все хорошо.

Этот Сун Пин попортил ему кровь, Совался во все щели, энесомненно радировал в Москву. Многое вынюхал из того, что Мао Цзэдуп предпочел бы не предавать гласности. Например, о прямой связи Яньани с японским командованием - о взаимном обмене разведданными насчет войск Чан Кайтпи. Долго держали в тайне, все-таки Суп Пин выведал. Да по существу, ему известна вся яньапьская подноготная. И ведь не уберешь: Москва за ним.

Многослойный плавал дым, мигали свечи, на тесе, которым были обшиты стены, ломались тени. Цзяп Цип накручивала патефон, ставила пластинки. Но танцующих было немного, ибо у Мао, заядлого танцора, не было в этот вечер настроения выделывать замысловатые на: хотелось покоя. Да и мысли не оставляли...

Словно растекшись по шезлонгу, он прихлебывал из кружки, заедал любимыми земляными орешками, которые жена сыпала ему в руки. Способный говорить по нескольку часов кряду, сегодня он был молчалив: пусть гости говорят, танцуют, веселятся, а он всего лишь радушный, по скромный хозяин. Временами улыбался. Вокруг веселились, он доброжелательно, разрешающе кивал и прихлопывал ладонями в такт танцу.

Цзяп Цин шелковым платочком промокнула ему потный, разгоряченный лоб, смахнула крошки с уголка губ. Он и ей доброжелательно кивнул. И подумал, что на нее может положиться до конца, она, по-видимому, единственный человек, который не предаст пи при каких обстоятельствах. Ибо его судьба это и ее судьба. Его взлет - ее взлет, его падение - ее падение. Нет, падения не будет, будет непрерывный, устремленный ввысь полет!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});