Храм фараона - Зигфрид Обермайер

Преодолевая сильную боль, Меру взобрался на лошадь, которая была теперь свежей и отдохнувшей, и спешно поскакал на юг. Хотя тело его горело от лихорадки, зубы выстукивали дробь, а боль в ноге давно стала невыносимой, Меру все погонял коня и на рассвете добрался до северной границы Фаюма. Почти без сознания он упал с лошади и тотчас заснул. Легкое похлопывание по плечу пробудило его от бессвязных лихорадочных снов. Рядом стояли двое мужчин и робко глядели на него.

— Ты упал, господин? Мы должны позвать на помощь? Мы рыбаки и принадлежим храму Себека. Сегодня у нас был хороший улов, и мы отправляемся прямо туда…

— Да, мой друг, прямо туда. Я хочу попасть к жрецу Гебу, который, наверняка, наградит вас. Вы видели мою лошадь?

— Лошадь? — недоверчиво спросил один из мужчин.

— Здесь нет лошадей…

— Хорошо, — сказал Меру торопливо, — я поеду с вами.

Или кто-либо украл лошадь, или же она убежала в дальние луга плодородного Фаюма. Рыбаки помогли раненому встать и повели его к лодке. Он едва мог ступать на поврежденную ногу. Боль резанула его с удвоенной силой, и Меру должен был собрать все силы, чтобы подавить громкий стон.

Большая сеть с бившейся в ней добычей заполняла почти все пространство лодки. Меру вынудил себя опуститься и лег спиной на мокрую сеть. Под собой он ощущал двигающиеся тела рыб. По его просьбе рыбаки протянули ему кувшин с водой, который Меру большими глотками опустошил до половины. «Было бы лучше, — подумал он, — если бы лошадь, увешанную оружием, никогда бы не связали со мной». Остаток золота и серебра Меру носил зашитым в поясе вокруг голого тела, а об остальном он больше не заботился. Ниу и без того присвоят большую часть сокровищ банды и заверят, что большего они не нашли.

Некоторые из маленьких рыбок прорвались сквозь щели сети и скользнули Меру по лицу и по рукам, когда он их стряхнул, появились другие. Это вызвало такой смех у обоих рыбаков, что они едва смогли остановиться.

— Рыбы любят тебя, господин, это знак, что Себек расположен к тебе.

Горящее лихорадкой лицо Меру исказила ухмылка.

— Надеюсь, мои друзья. Да будет Себек милостив ко всем нам.

Оба рыбака гребли сильными движениями по спокойному озеру, которое было таким большим, что лежавшая напротив деревня исчезла вдали.

Лихорадка схватила Меру своими горячими клешнями, и он начал нести околесицу. Он говорил о молодом соколе Гора, которого он хочет подстрелить своей стрелой, несколько раз призывал Себека, а потом внезапно сказал:

— Я — Себек собственной персоной. Если хотите, можете мне молиться.

Рыбакам уже было не смешно. Они также обнаружили горящую огнем воспаленную рану, из которой торчала обрезанная стрела. Они гребли так быстро, как только могли, и наконец стал виден южный берег.

Едва лодка пристала к берегу, младший из двух рыбаков выпрыгнул из нее и побежал к храму. Гебу сразу же узнал нового помощника жреца и приказал тотчас отнести Меру в пустую приготовленную для него квартиру жреца.

Когда они остались одни, жрец спросил:

— Что случилось, мой друг? Ты можешь говорить?

Меру устало кивнул:

— На меня напали разбойники… — с трудом вымолвил он, — я смог уйти от них, но стрела…

Он указал на раненую ногу. Гебу отодвинул передник и внимательно осмотрел рану.

— Тут может помочь только лекарь. Я сейчас же позову одного.

Меру удержал его.

— Остановись, возьми сначала вот это.

Он указал на пояс с набитыми кожаными мешочками.

— Положи это к другим в сокровищницу.

— Себек сохранит твое имущество, — ответил старый жрец и успокаивающе прикрыл свои морщинистые веки. При этом он еще больше стал походить на старого крокодила.

Меру глубоко вздохнул. Теперь он в безопасности. Здесь до него никто не доберется. Скоро он найдет нового искусного бальзамировщика, который заново укрепит ему нос и уши.

Меру впал в беспокойный сон, из которого его пробудил подошедший врач. Еще молодой, хорошо одетый мужчина проговорил спокойно:

— Я, конечно же, должен резать. Если бы стрела осталась в ране еще один день, ты бы отправился к Озирису.

Он открыл свой изящный ящичек с инструментами из полированного украшенного символами Сехмет черного дерева. На чистой льняной салфетке он разложил свои ножи и пинцеты, ложки и зонды.

— Все позолоченное, — заметил он гордо. — Рана, которую лечат золотом, уже наполовину зажила, вот увидишь.

Он кивнул Гебу, который хлопнул в ладоши. Подошли четыре помощника, двое ухватили Меру за плечи, один сел ему на ноги. Врач взял узкий острый нож, который выглядел как перо Маат, и быстро, ловко сделал разрез вокруг лезвия стрелы. Из воспаленной плоти тут же потек гной, который врач вытер платком, смоченным в вине из лечебных трав. Он осторожно потянул стрелу, но острие все еще сидело очень крепко. Тогда более длинным ножом, тонким, как лист папируса, врач еще глубже врезался в рану, пока, наконец, не нащупал острие стрелы.

Меру издал слабый крик и хотел подняться, но помощники держали его крепко.

Экономными быстрыми движениями врач иссек острие стрелы и медленно извлек его. Поток крови и вонючего гноя устремился вслед за наконечником, однако врач привык к подобным запахам, а остальные привыкли к вони крокодилов, поэтому никому это особенно не мешало.

— Он выдержал, — произнес лекарь, но Меру этого ничего не слышал. Во время операции он потерял сознание от боли.

13

Несколько лет спустя после битвы при Кадеше царь Рамзес послал двух своих самых способных военачальников в Амурру, и они снова захватили почти всю область. Грандиозная строительная деятельность требовала привлечения всех сил, и фараону нужна была дань, которую северные страны давно не платили. Попытка хеттов снова завоевать эту провинцию захлебнулась, потому что царь Муталлу умер и возник ожесточенный спор о его преемнике. Законным наследником престола был Урхи-Тешуп, однако этого слабого царя отправил в изгнание его дядя Хаттусили. Узурпатор, однако, был умен. Он успокоил народ свидетельствами, что якобы сама богиня Солнца повелела ему занять трон, и тем, что его стремлением является заключить мир с египетским царем. Рамзес, великую «победу» которого при Кадеше скульпторы, взятые им в поход, увековечили на многих храмовых стенах, не хотел омрачать ее недостойными маленькими войнами и поэтому сразу согласился. Он не стремился больше к военной славе, он стремился к более великому. Рамзес, повелитель Обеих Стран, хотел создать вечное, поэтому строил в Нубии гигантские храмы в честь себя и Нефертари с огромными царскими статуями, которые затмевали ранее созданное в Кеми.