Афган: русские на войне - Родрик Брейтвейт

   Но о чем-то грустит боевой командир:

   Мы уходим, уходим, уходим, уходим.

Игорь Морозов, май 1988 года[54]  

Глава 11.

Возвращение

Система набора и демобилизации солдат, сложившаяся в 40-й армии, характеризовалась теми же неэффективностью, жестокостью и изворотливостью, что и советская система в целом. Как правило, офицеры — кадровые военные — за время службы в Афганистане могли рассчитывать хотя бы на одну поездку в отпуск. Правда, отпуск не всегда был приятным. Жены и другие родственницы ждали экзотических подарков с афганских рынков, а их не всегда можно было провезти через таможню. Мужчины интересовались, сколько на счету убитых. Реальность боевых действий и отношение гражданских, практически неспособных вникнуть в суть происходящего, расходились настолько, что иногда это было просто невыносимо. Подобно британским офицерам, вернувшимся домой из окопов Первой мировой, советские офицеры порой прерывали отпуск, чтобы снова погрузиться в грубую, но знакомую и бесхитростную повседневность войны{417}. 

Демобилизация

Солдаты-призывники не имели права на отпуск, однако их могли отправить в СССР в случае тяжелых ранений, а также по исключительным семейным обстоятельствам (например, смерть близкого родственника). Их жизнь подчинялась особому ритму. Дважды в год — чаще всего 27 марта и 27 сентября — советская печать публиковала приказ министра обороны, в котором устанавливалась дата демобилизации солдат, призванных за два года до этого. В марте 1985 года приказ звучал так:

В соответствии с Законом СССР «О всеобщей воинской обязанности» приказываю:

1. Уволить из рядов Советской Армии, Военно-Морского Флота, пограничных и внутренних войск в запас в апреле — июне 1985 года военнослужащих срочной службы, выслуживших установленные сроки действительной военной службы.

2. В связи с увольнением в запас военнослужащих, указанных в пункте 1 настоящего приказа, призвать на действительную срочную военную службу в Советскую Армию, Военно-Морской Флот, пограничные и внутренние войска в апреле — июне 1985 года граждан мужского пола, которым ко дню призыва исполняется 18 лет, не имеющих права на отсрочки от призыва на действительную военную службу, а также граждан старших призывных возрастов, потерявших право на отсрочки от призыва. 3- Приказ объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях.

Министр обороны СССР Маршал Советского Союза С. Соколов

Когда до приказа оставалось сто дней, для дембелей начинался период бурной активности. После опубликования приказа между командирами и дембелями иногда заключалась негласная договоренность. В этот период дембелей было не принято отправлять на опасные операции. Виталий Кривенко пишет о некоем приказе Министерства обороны на этот счет: его издали вроде бы в ответ на письма родителей солдат, погибших накануне завершения службы{418}. Это правило часто нарушалось. Группа солдат, подлежавших демобилизации в феврале 1987 года, провела два предшествующих месяца на боевом задании. Они вернулись в лагерь ночью, грязные и небритые, за несколько часов до планируемой отправки в СССР. Они успели соскрести с себя грязь и побриться, товарищи постригли им волосы, и к утру они стояли строем у штаба полка, готовые к отлету.

Ритуалы отъезда были разнообразными. Товарищи дембеля сбрасывались, чтобы он мог купить подарки для своих близких и друзей на родине. Но официально ввозить в Советский Союз можно было только те товары, что были куплены в армейских магазинах. Вещи же, полученные у афганцев — японские магнитофоны, камеры, дизайнерскую одежду, кроссовки, в общем, все, чего жаждали солдаты, — советские таможенники могли конфисковать. Они, подозревали военные, просто забирали конфискат себе. Это касалось даже самых скромных покупок, которые только и могли позволить себе обычные солдаты: платок для матери, косметика для девушки, японские часы, презервативы, музыкальные открытки, не говоря уже о порнографии, которой тогда в Афганистане было полно. Некоторые думали, что проще будет купить подарки в Ташкенте. Но и здесь возникала проблема. Афганские банкноты и советская военная валюта могли попасть в руки солдат самыми разными способами, по большей части нелегальными. Обменные курсы варьировались, а некоторые банкноты имели магнитные полоски, позволяющие установить их происхождение. Так что на таможне можно было лишиться и денег{419}.

Решив вопрос с подарками, дембель должен был приготовить парадную одежду. Тем, кому не повезло, приходилось извлекать старую парадную форму, измятую и грязную, неделю вымачивать ее в машинном масле, чтобы восстановить темный цвет, чистить бензином, а после месяц проветривать. Ремень следовало довести до ослепительно белого цвета, пряжка должна была сиять. Аксельбанты шили из парашютных тросов{420}. Везучим доставалась «эксперименталка»: новая форма, которую испытывали в Афганистане примерно с 1985 года и которая выглядела лучше, чем стандартный комплект.

Покидающий армию солдат собирал дембельский альбом с фотографиями, рисунками и другими материалами. Военные власти относились к этой затее с неодобрением, опасаясь, что, к примеру, фотографии нарушают режим безопасности. Но попытки пресечь эту практику ни к чему не привели.

Перед тем как солдаты покидали часть, с ними проводил беседу замполит: он объяснял, о чем можно рассказывать дома, а о чем нельзя. Общий смысл беседы сводился к тому, что 40-я армия — «великая, могучая и морально здоровая». Не следовало упоминать ни о жертвах, ни о жестокости боевых действий. Все фотографии и видеозаписи следовало уничтожить. Само собой, многие солдаты игнорировали запреты, поэтому, к счастью, многие фотографии сохранились{421}.

Дембельский аккорд Виталия Кривенко длился с мая по август 1987 года. В его случае тоже было нарушено правило, что дембеля не следует отправлять на опасные задания. Кривенко уже собрал вещмешок и готовился к отъезду, когда 12-й гвардейский мотострелковый полк, в котором он служил, отправили (в июле) на операцию в Герате. Впервые за все время службы Кривенко его роту высадили с вертолетов в горах. Предполагалось отрезать моджахедам пути к отступлению. Шесть солдат его роты получили ранения. Был сбит полностью загруженный медицинский вертолет. В ноге Кривенко засел небольшой осколок. Оказавшийся неподалеку капитан-десантник вытащил осколок ножом, и Кривенко чувствовал себя неважно. Моджахеды отступили в полном порядке. То же сделали и русские. По дороге назад роте Кривенко приказали перехватить караван. Из этого ничего не вышло. Они расстреляли пару кишлаков, где караван мог скрываться, и i августа вернулись на базу{422}.

Кривенко и еще четверо солдат, которым предстояло ехать домой, до полуночи упаковывали вещи, брились, приводили в порядок форму и сновали по базе, собирая с товарищей деньги. Их Кривенко спрятал на дне мешка, под сладостями, а пару брикетов конопли — в коробке индийского чая. Все было готово к отъезду.

На следующее утро офицеры поблагодарили их за службу, пожелали удачи и отправили машиной в Шинданд. Оттуда они полетели в Ташкент. Кривенко приятно удивило, что сотрудники таможни лишь поинтересовались, нет ли у них оружия или наркотиков и, услышав «Нет», разрешили им проследовать дальше. Им повезло. Они встретили солдат, которые были разозлены поведением таможенников настолько, что отказались отдавать свои подарки и начали их ломать. Безобразную сцену прекратило лишь появление офицера, приказавшего таможенникам пропустить солдат.

В Ташкенте было полно солдат, возвращавшихся на родину, но Кривенко и его товарищи были озадачены: водку купить было негде. Они не догадывались о масштабах горбачевского запрета на алкоголь. Пришлось довольствоваться коноплей. Милиция и военные патрули не обращали на них внимания.

В поезде выяснилось, что проводник торгует водкой. Солдаты отправились в купе, выпили, принялись играть на гитаре и делиться историями. Пассажиры поначалу выглядели испуганными, но потом решили, что перед ними все-таки не кровожадные злодеи. В пути случился инцидент. Когда водка была выпита, проводник заломил цену. Солдаты отправились в его купе, поговорили с ним по душам и изъяли оставшиеся бутылки. Больше они его не видели, и путешествие закончилось мирно.

«Черные тюльпаны»

Большинство служивших в Афганистане вернулись домой: кто-то целым и невредимым, кто-то больным, раненым, искалеченным. Многие погибли. Символом той войны для многих русских стал «Черный тюльпан»: четырехмоторный транспортный Ан-12, привозивший из Афганистана тела павших. Даже спустя десятилетия песня Александра Розенбаума «Черный тюльпан» побуждала слушателей вставать, отдавая дань уважения погибшим. О том, как самолеты получили это романтическое прозвище, ходило много историй, но ни одну нельзя считать достоверной.