«Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем - Вячеслав Шпаковский

В машину он уселся с таким лицом, что Остап с Нанавой тут же поняли, что за то время, что они отсутствовали, с их командиром случилось что-то неприятное. Однако он не дал им времени на расспросы.

– Быстрее! – крикнул он. – Сейчас сюда немцы пожалуют, они уже приезжали… – И их Остап тут же надавил на газ.

– Что случилось? – спросил он, выруливая на дорогу. – На вас просто лица нет!

– Я там в школе убил немца. – ? – Да-да, пока вы ездили за продуктами. Я пошел по лестнице вниз. Смотрю – а тут он поднимается мне навстречу… Обер-лейтенант, эсэсовец… И давай он за мной по всей школе гоняться… Ну я его тут же и шлепнул, а он, оказывается, когда-то в этой школе учился, вы представляете? И даже в 1939 году ее с золотой медалью окончил. Рудольф Бергов – вот как его звали, а это вот все, что я у него забрал, – и Петр предъявил Остапу с Нанавой свои трофеи. – Сентиментальный, однако, даром что эсэсовец. Приехал на родную школу взглянуть, а может быть, искал помещение для штаба или чего-нибудь еще… – стараясь казаться спокойным, закончил он свой короткий рассказ.

Они успели свернуть с улицы влево, когда позади них возле самой школы, откуда ни возьмись, появился немецкий легкий танк и дал им вслед пулеметную очередь.

* * *

– А мы, – стараясь также выглядеть непринужденным, но все время оглядываясь назад, прокричал ему Остап, – нашли склад, а там все вверх дном перевернуто, но кое-что мы все-таки там взяли. Нанава вино даже какое-то свое грузинское нашла… Несколько ящиков! Видно, с вином никто не захотел связываться, вот они там его и бросили…

– Какое вино, Нанава? – Киндзмараули, – ответила та, – это такое сухое вино…

– Вот как бывает! – восхитился Остап. – А я всегда думал, что вино мокрое! Ха-ха!

Проехав через большой пустырь, они оказались возле железной дороги и проехали под ней через небольшой, однако выложенный камнем подъезд. Затем, оказавшись среди каких-то деревянных домишек, опять куда-то повернули и вдруг оказались возле самого тюремного замка, от ворот которого к ним наперерез вдруг бросился какой-то пожилой майор с петлицами войск НКВД.

– Стойте, стойте! – закричал он, придерживая на бегу обеими руками фуражку, которая так и норовила свалиться с его совершенно лысой и потной головы. – Вы куда? Вас же ко мне должны были прислать…

– Я старший лейтенант Петр Скворцовский, офицер связи из штаба обороны города. Имею приказ отходить вместе со всеми на правый берег Суры. Вот мы и отходим…

– Никуда вы не отойдете, – закричал майор, – пока мне не поможете! Я начальник этой тюрьмы. С утра прошу прислать мне команду для ликвидации собранных здесь особо опасных преступников, а у меня даже мою собственную тюремную охрану забрали! Говорят, пришлем вам людей, а их все нет и нет…

– И что же вы мне предлагаете? – Я не предлагаю, а приказываю вам, лейтенант, немедленно, я повторяю, немедленно поступить в мое распоряжение и идти со мной выполнять приказ по уничтожению отъявленных врагов нашей Родины: немецких агентов, предателей-власовцев, фашистских наймитов и диверсантов. Вы понимаете, что будет, если сейчас же их не уничтожить? Они же опять к немцам придут и нам такое устроят…

– А почему же их тогда не эвакуировали? – Какая там эвакуация?! Вы что, в своем уме? Их, понимаете ли, надо, необходимо всех немедля расстрелять, а вы какую-то мне чушь несете… Эвакуация! Смерть за смерть! Кровь за кровь! Они же все предатели Родины, вы что, не понимаете?!

– Ну раз предатели… – лейтенант Скворцовский вылез из джипа и подошел к майору. – Приказывайте…

– Мне будут нужны все ваши люди, – затараторил обрадованный майор, вытирая большим клетчатым платком вспотевший от жары лоб. – А то у меня всего лишь два стрелка военизированной стрелковой охраны и те женщины в годах, – и он указал на двух женщин в мешковатой форме тюремной охраны с двумя какими-то странно большими автоматами в руках, которые они держали как грабли.

– Нет, Нанава пусть останется здесь, в машине, – заявил Петр, – и дежурит с пулеметом у входа, а то мы видели немцев всего лишь в километре отсюда. Как бы они и сюда к нам не пожаловали. – Майор согласно кивнул головой, и они пошли в тюремное помещение, где по сравнению с жаркой духотой летнего знойного дня было настолько прохладно, что у лейтенанта Скворцовского по коже пробежал озноб.

По дороге майор объяснял: – У нас тут самые отпетые. Три этажа, 36 камер, в них что-то около 900 человек. Нам привезли четыре ящика гранат, но я, честно говоря, не знаю, как ими нужно пользоваться. У них по два кольца, и я не знаю, какое из них снимать первым.

«Ага, – сообразил Петр, – это те самые гранаты, что выпускала здесь местная промышленность. Сначала у них выдергивается кольцо возле рукоятки, потом им надо дать немного постоять, а уж потом можно выдергивать кольцо, покрашенное красным, и тогда бросать…»

В коридоре, где находились камеры, стоял громкий крик, заключенные били в двери чем-то тяжелым и вопили на разные голоса: «Открывайте, открывайте! Лучше выпустите, а то мы вам покажем… За члены будем вешать на фонарях! Хайль Гитлер! Сталин капут! Спасите, у меня жена и дети…»

«Интересно, как только все они там поместились», – успел подумать старший лейтенант за то время, пока они готовили к действию гранаты. Когда все было готово, майор объяснил им, что нужно будет делать:

– Открываем окошко для раздачи пищи и бросаем туда гранаты, после чего входим и расстреливаем всех, кто там уцелел!

– Мы так и до ночи не управимся! – возразил ему Петр. – Сначала мы их, а потом немцы нас! Я думаю, что будет достаточно одних гранат, тем более что в них такая начинка, – вспомнил он, что рассказывали в штабе про эти самодельные гранаты, – что достаточно одной царапины от осколка, чтобы отправить человека на тот свет.

– Вот как? Ну ладно! Тогда открываем и бросаем. По команде начали: раз, два…

Однако едва только майор распахнул первое окно, как из него наружу полезли десятки рук, за которыми виднелись лица арестантов и их распяленные в крике рты. На пальце у Петра в это время уже было второе кольцо, снятое им с гранаты, и она громко зашипела у него в руках.

– Стреляй, стреляй! – крикнул он женщине с автоматом, и та, почти не целясь, дала по окошку очередь. Руки исчезли. Наступила полная тишина, а Петр вспомнил про свою гранату и тут же сунул ее в окно, которое майор моментально захлопнул и запер.

Сразу после этого позади двери жахнуло так, что Петру показалось, что она сейчас слетит с петель! Из всех щелей ударило вонючим дымом, а крики в камере стали еще громче. Впрочем, что там кричали, было, к счастью, уже не разобрать. Петр взял и проводил внутрь камеры еще две гранаты, после чего бросил туда еще и заранее приготовленную начальником тюрьмы горящую бутылку с бензином.

В точно таком же порядке действовали они и дальше! Начальник тюрьмы открывал окно, женщины поочередно стреляли из автоматов, рядовой Невздайминога подносил гранаты, а старший лейтенант Петр Скворцовский бросал их в камеры. По коридорам пополз вонючий удушливый дым, а крики в камерах слились в один нечеловеческий яростный вой. Возле двух последних камер Остапа начало тошнить, а одна из женщин-стрелков потеряла сознание.

– Ну вот и все! – все так же вытирая пот, заявил им майор и пожал лейтенанту руку. – Благодарю за службу, за то, что не сдрейфил, не бросил меня здесь одного. Ну а теперь можешь отступать дальше. А мы задержимся еще немного. У меня тут припасена бочка с бензином, мы быстренько его сейчас по полам разольем и двинем следом за вами через реку. Замок-то ведь очень старый, все перекрытия в нем деревянные, сгорит за милую душу!

– Эдак можно было бы и нас на помощь не звать, – подал свой голос Остап, которого все еще сильно тошнило, – так же бы могли все облить, да и жгли бы себе на здоровье.

– Это что же, жечь их живыми, да? – в свою очередь, удивился начальник тюрьмы. – Ну нет, это они фашисты, а не мы.

– Ну да, будь я там в камере, – сказал Остап, – меня бы это очень сильно утешило, – и тут его опять стало выворачивать.

Петр Иосифович тут же отдал майору честь и побежал скорее в свой «Виллис». Вокруг все было как-то странно тихо. Немцы не появлялись, хотя из центра города и доносилась стрельба. К большому деревянному мосту через Суру они подъехали едва ли не самыми последними.

Рядом с мостом на полотне железной дороги стояла цистерна с мазутом. Сливной кран ее был открыт, и несколько бойцов поочередно наливали под ней ведра и лили мазут на деревянные опоры моста, кругом навалом лежали противотанковые мины и ящики со взрывчаткой. Охрана моста из энкавэдэшников проверила у них документы, но не успела их машина миновать мост, как из ближайших к нему улиц показались легкие немецкие танки Т-II и бронетранспортеры с установленными на них легкими пушками и пулеметами. С правого берега реки в их направлении тут же полетели реактивные снаряды. По мосту бегом побежала его охрана, и почти сразу же на нем вспыхнуло багрово-желтое чадящее пламя. Затем на нем начали рваться уложенные сверху боеприпасы, затем два раза подряд их накрыло волнами тяжелого грохота – это взлетели на воздух оба железнодорожных моста, ведущих на правый берег реки, с которого по немецким солдатам, остававшимся на левом берегу, теперь непрерывно строчили пулеметы.