Божий молот - Грег Бир

Гея — это вся Земля; она — живое существо; она — органическое целое, единственное в своём роде создание. Ей уже больше двух биллионов лет. Мы не можем провести полную аналогию между Геей и людьми, между Геей и собаками, или кошками, или птицами, потому что до недавнего времени мы не занимались изучением независимых организмов.

Собаки, и кошки, и птицы — и люди тоже — не являются независимыми организмами. Мы осколки и части Геи. То же самое можно сказать о всём живом на Земле. Представь себе одну клетку, пытающуюся найти сходство между своей цитоплазмой и органеллами и осмыслить свою роль в человеческом теле; клетка может обмануться, если будет слишком строга при сравнении.

Итак, Гея, Земля — первый независимый организм, изученный нами. Я буду называть такой организм словом «планетизм». Планетизм состоит из растений, животных и микроорганизмов, а те, в свою очередь — из клеток, или же они сами являются клетками. Клетки состоят из цитоплазмы и органелл и так далее. Организм регулирует свою жизнедеятельность при помощи гормонов, медиаторов; он функционирует и питается ферментами и другими веществами… Все отлично организованно, следует определённой схеме и все работает на один результат. Самоконтроль.

Гея действует наряду с другими экосистемами. Как и любому организму, ей заданы схема и цель. Гея растёт, развивается и проходит различные стадии. Иногда на её долю выпадают испытания, способные разрушить всю экосистему. Может быть, ей присуще экспериментаторство — непосильное занятие для меньших организмов. Развитие экосистемы заходит в тупик, она безжалостно уничтожает достигнутое и начинает все сначала. В конце концов, она ведь должна делать то, что свойственно всему живому — стареть и воспроизводиться.

Каким образом планетизм может создать что-то новое по своему образу и подобию? Гея появилась на свет, скорее всего, без внешнего вмешательства, хотя не исключено, что она — детище другого планетизма. Может, жизнь зародилась много, много миллионов лет тому назад. Хотя, честно говоря, я так не думаю. Полагаю, что большинство планетизмов не имеет родителей, по крайней мере, живых родителей, и потому они свободны в выборе собственного пути развития. На это требуется много времени, но, в конце концов, Гея находит способ, вырабатывает свою стратегию воспроизводства.

Гея научилась использовать свои природные ресурсы и поверхность своего тела. Она овладела океанами, потом распространила растения и животных по голым континентам. Эти растения и животные каким-то образом приспособились к жизни на суше. Думаю, это произошло не случайно, но я слишком слаб, чтобы настаивать на своём. Собственно, этот момент не относится к моей теории.

Сейчас, спустя века, на Земле расселились люди. Мы получились совсем неплохо. У нас есть орган такой же важный, как лапы для земноводных. Я имею в виду высокоорганизованный мозг. Внезапно Гея осознает самое себя, она обращается мыслями к окружающему её миру. У неё развиваются глаза, способные видеть далеко в космосе, и она начинает понимать пространство, которое ей предстоит завоевать. Гея достигает половой зрелости. Вскоре её ожидает процесс воспроизводства.

Я знаю, ты подхватил мою мысль. Ты говоришь: «Это значит, что человеческие существа являются половыми железами Земли». Я тоже утверждаю это, но аналогия, по меньшей мере, слаба. Гея могла бы пожертвовать всем на земле — всеми своими экосистемами, — чтобы способствовать развитию человечества. Потому что мы значим для неё больше, чем половые железы. Мы создаём споры и семена, мы — те, кто понимает сущность Геи, и мы вскоре познаем, как можно зародить жизнь в других мирах. Мы доставим биологическую информацию Геи в космос — на кораблях.

Ты понимаешь, если я прав, нас ждёт немало опасностей в будущем. Гея вынянчила людей, но она также помыкала нами и мучила. Она изо всех сил старалась, чтобы мы не чувствовали себя слишком уютно. Болезни, которые раньше регулировали развитие экосистемы, неожиданно превратились в стимулы. Мы боремся с недугами и в этих сражениях лучше понимаем саму жизнь, приходим к новому пониманию Геи. Видишь, Гея использует болезни, чтобы стимулировать и наставлять. В двадцатом векемы столкнулись с многочисленными ретровирусами и эпидемиями заболеваний иммунной систем. По твоему, это простое совпадение? Мы не найдём противоядия до тех пор, пока не поймём жизнь во всех её проявлениях. Гея регулирует наше существование и регулирует своё развитие, подводя себя к половой зрелости.

Вот что произойдёт: Гея сгонит нас с родных мест и мы унесём её в наших кораблях. Может, мы сделали Землю непригодной для жизни? Тогда появляется ещё один повод покинуть поле, потому что оно высохло и оскудело. Разве это не естественно? А может, мы сохраним Землю и просто покинем её. Такое иногда случается в семьях: либо родители мучают детей, доводя их до ухода из дома, либо самим детям хватает сообразительности и смелости, чтобы порвать с прошлым и начать самостоятельную жизнь. Рассуждая о родительских проблемах, я не могу опереться на собственный опыт, но я помню свою молодость. Конечно, Гея не единственный планетизм. Наверняка, существуют биллионы других; некоторые из них появились из семени, от родителей, некоторые независимы. И когда они оказываются в Галактике, то обнаруживают, что между ними существует конкуренция. Неожиданно они становятся частью большей, более сложной системы — галактической экологии. Планетизм и его порождение — интеллект, технократические цивилизации — разрабатывают стратегию сражений, чтобы победить в конкурентной борьбе и свести её на нет.

Некоторые планетизмы выбирают простые методы. Они, не щадя себя, быстро расширяются. Они, словно паразиты или микробы, которые ещё не знают, как бы понадёжней обосноваться на теле хозяина. Другие планетизмы отвечают им тем, что начинают выискивать и уничтожать всё, что относится к этим паразитам. В конечном итоге, я полагаю, если Галактика оживёт — то есть, станет «галактизмом», — ей ничего не останется, кроме как собрать воедино плоды расширения всех своих планетизмов и привести их в порядок. Итак, паразиты либо добиваются своего и начинают функционировать в паре с другим организмом, либо исчезают. Но до тех пор в их недрах царит такой же хаос, как в джунглях.

Когда-то давно ты говорил со мной о Френке Дринкуотере. Дринкуотер, да и не он один, в течение многих лет утверждал, что в нашей Галактике нет иных разумных миров, кроме нашего. Он считал, что отсутствие фон-неймановских машин и радиосигналов свидетельствует об уникальности нашей цивилизации и доказывает справедливость его идей. Но Дринкуотер был слишком нетерпелив. Теперь стало ясно, что он ошибался.

Мы сидели на дереве и щебетали, подобно пташкам, почти в течение века, удивляясь тому, что другие милые птички не отвечают нам. В Галактике полно ястребов — вот в чём дело. Планетизм, который не считает нужным соблюдать тишину, рискует быть съеденным.

Я уже заканчиваю. Слишком устал, чтобы продолжать. Может, эти мысли уже приходили тебе в голову. Может, ты воспользуешься ими.

Ты когда-то тоже подбросил мне множество любопытных идей, Арт. Спасибо. Ты мой самый близкий друг, и я люблю тебя.

Позаботься об Итаке во что бы то ни стало.

Передай Марти и Франсин, что я люблю их. Я молюсь за вас и надеюсь, что вы справитесь с тем, что суждено, хотя — клянусь жизнью — не знаю, каким образом».

Итак, Харри все понял, почти инстинктивно. Он всё ещё борется со смертью в Лос-Анджелесе, и силы оставляют его день за днём. Артура охватил панический страх при мысли о том, что придётся жить без друга. Что он станет делать, когда Харри уйдёт? Теперь, больше чем когда-либо, Артур нуждался в нём. Как никогда…

— Арт, — прошептала Франсин. Он попытался расслабиться и перевёл взгляд на лицо жены. — Ты думаешь о Харри?

Он кивнул.

— Но это ещё не все. — Не размышляя над последствиями, повинуясь инстинкту, который, как он надеялся, не подведёт его, Артур принял решение. — Происходят грандиозные события, — сказал он. — Я боялся рассказывать.

— Может, рискнёшь? — спросила жена и поёжилась, словно испугавшись. Слишком много перемен и потрясений обрушивалось на их дом вслед за рассказами о последних новостях.

— О нет, речь идёт не о государственном секрете, — сказал он, улыбаясь.

Он поведал ей о встрече в аэропорту, об информации, заполнившей его голову, о Сети. Слова лились непрерывным потоком. Артур прервался только на минуту, чтобы впустить в дом Годжа, жалобно подвывавшего у двери.

Франсин смотрела на мужа, на его горящие глаза и воодушевлённое лицо, покусывая губы.

Закончив, он вздрогнул и пожал плечами.

— Я похож на сумасшедшего, правда?

Она кивнула, и слеза скатилась у неё по щеке.

— Хорошо, я покажу тебе кое-что удивительное.

Он подошёл к буфету, вытащил оттуда картонную коробку, отнёс её в спальню и только там открыл. Внутри, к его удивлению, лежал не один, а два одинаковых паука. Они не двигались; лишь блестели зелёные глаза-полоски. Франсин попятилась.