Сэвилл - Дэвид Стори

— Никто не знает, где-нибудь требуется судомойка? — сказала мисс Вудсон.

— Левой, левой. Левой, — говорил Картер. — Левой, мальчик. Левой. Левой. Правую поднять к щеке, мальчик. Нельзя открываться.

Он ткнул правой перчаткой в лицо Колина.

— Выше, выше! К подбородку, мальчик, — говорил Картер.

Он поднял перчатку к подбородку и получил более сильный удар по ребрам. Хотя Картер был почти одного с ним роста, его руки вдруг стали словно вдвое длиннее. Левая ткнула его в лицо, правая под ребра, и секунду спустя он ударился о канат, и зал — то есть та его часть, которую он мог видеть, лежа на спине, — медленно закружился у него над головой.

— Вставайте, Сэвилл, — сказал Картер. — Это еще не нокаут.

Холодная вода пролилась на его макушку, сбоку приплясывали фигуры в белых майках и с большими пухлыми перчатками коричневого цвета на руках. Преподаватель физкультуры протащил его под канатом, вызвал другого мальчика и вернулся на ринг.

Он сидел на скамье возле ринга и ждал, когда опять придет его очередь.

Картер был в красных тренировочных брюках и в майке. Маленький рост, лицо с почти точеными чертами — кукольные глаза, крохотный носик. Длинные волосы он аккуратно зачесывал поперек головы, и при каждом ударе концы прядей подпрыгивали.

Он боксировал с мальчиком из старшего класса и держал левую руку вытянутой.

— Нанеся удар, не ждите, Томпсон, — говорил он. — Прощупайте левой и, если ничего больше делать не собираетесь, отступите. Не болтайтесь без толку на средней дистанции.

Он еще раз продемонстрировал, в чем заключалась ошибка Томпсона.

— Ну-ка, пригласим опять малыша Сэвилла, — сказал Картер. — Он хотя бы может показать вам, как избегать этого.

Колин поднырнул под канат.

Он обмял одну перчатку о ладонь, потом другую. Учитель подозвал старшеклассников, вытер полотенцем шею и руки, потом лицо и грудь. Полотенце он повесил на канат, протянутый между верхушками столбиков в мягких чехлах.

— Остерегайтесь встречного удара, Сэвилл. Я могу нанести его в голову или в корпус, а то и левой. Не делайте того, что делает Томпсон, — нанеся удар, не топчитесь на месте.

Колин стал в стойку. Картер пригнулся. Перед тем как продемонстрировать удар, он всегда поднимал голову, но теперь, сдвинув брови, он глядел на него между перчатками, точеное лицо угрожающе наклонилось — Колин словно вел бой с большой обезьяной, со свирепым шимпанзе.

Он ударил левой и отступил, потом снова ударил левой, но, как и в первый раз, даже не коснулся подпрыгивающей головы Картера. Едва он выбрасывал руку, как маленькая голова ускользала. Он ударил правой, промахнулся, ударил левой, примериваясь к дистанции. По лицу Картера словно бы скользнула улыбка.

Колин шагнул вперед. Ему казалось, что надо все время идти на сближение: самый стремительный встречный удар он успеет принять на перчатки. Он оттеснил Картера из одного угла ринга в другой, потом в третий. Теперь он непрерывно наносил удары левой и один раз с удовольствием почувствовал, как дернулась голова учителя, мельком заметил растерянность на его лице, а затем тоже пригнул голову, поднял правую руку к щеке и, входя в ближний бой, выбросил ее вперед. Левой он ударил Картера в голову, отступил, измеряя расстояние до подбородка учителя, отвел правую руку назад и тут же ощутил в груди острую жалящую боль. В глазах у него вспыхнули цветные искры, на секунду все утонуло в красноватой мгле, в синем тумане, и мгновение спустя он увидел над собой железные балки потолка, усеянные круглыми шляпками болтов.

— Первое правило в боксе, — сказал Картер, — никогда не терять головы.

Гимнастический зал был полон голосов, слышался привычный дробный стук тренировочной груши о металлическую стойку. Возле ринга подпрыгивали две фигуры. Может быть, они все-таки подумали, что он поскользнулся.

Он медленно поднялся с пола, почувствовал, что ему в руки сунули полотенце, вдохнул его запах, запах пота и пыли, и когда наконец поднял голову, то увидел Картера на ринге с одним из старшеклассников. Он парировал удары, давал указания, снова парировал.

— Можете идти переодеваться, Сэвилл, — сказал учитель через плечо и продолжал давать наставления своему противнику.

Он повесил полотенце на канат и прошел через зал в раздевалку. Лампочка в проволочной сетке тускло освещала пыльный пол.

Когда он кончил переодеваться, вошел Картер. На шее у него висело полотенце, только что приглаженные иссиня-черные волосы лежали поперек головы, точно ровный тонкий слой черного лака.

— Стараться меня уложить нет никакого смысла, — сказал он. — Моя обязанность — учить. Мне платят не за то, чтобы я изображал тренировочную грушу, и я не собираюсь ее изображать. Вы поняли?

— Да, — сказал он и добавил: — Сэр.

— Машите кулаками, сколько хотите, на площадке для игр или, например, у себя дома. А здесь вы выходите на ринг для того, чтобы кое-что узнать о боксе — не так уж много, но все-таки. Вы поняли?

— Да, — сказал он.

— Если вам захочется прийти еще раз, я буду рад. Если нет, расстанемся по-хорошему. — Картер протянул руку.

После некоторого колебания Колин пожал ее.

Уходя, он поглядел за раздвижные двери в зал. На полу лежала широкая полоса солнечного света, пригашенного матовым стеклом. Фигуры старшеклассников в белых майках, пританцовывая, то появлялись на свету, то ускользали в тень — они выпрямлялись, резко ныряли вниз, и, закрывая за собой дверь, он еще слышал их неровное, прерывистое дыхание.

Вечерело. Из контор начинали выходить служащие, и узкие улочки, ведущие к центральной площади, мало-помалу заполнялись людьми. Стайками шли девочки в зимней форме — синие юбки, белые блузки и синие пальто, достающие почти до щиколоток. Вместо соломенных шляпок на них теперь были береты. К ним присоединялись компании мальчиков из старших классов, они толпились на тротуарах вокруг площади, собирались перед большими окнами отеля, стояли, прислонясь к стене, уткнув носок ботинка в асфальт или расставив ноги, небрежно сунув руки в карманы, сдвинув фуражку на затылок.

Автобус был полон. Он сел наверху. Закрытые окна запотевали. Мимо проносились поля. Пассажиры вставали, снизу по узкой лестнице возле него поднимались другие. Когда он сошел в поселке, у него подгибались колени.

Задувал холодный ветер. Солнце зашло. Он шел по узким улочкам, испытывая странное ощущение, словно его подвесили в воздухе.

— Война кончится, еще и года не пройдет, это уж точно, — сказал отец.

Он сидел на крыльце с мистером Ригеном спиной к кухне. Тени на земле перед ними протянулись уже далеко.

Они сидели так почти час, и до Колина у кухонного стола время от времени доносился голос мистера Ригена, а иногда, прежде чем сказать что-нибудь, мистер Риген оглядывался, посмеивался и кивал:

— Вот наглядный урок нам всем — мальчик, который долго лямку тянуть не будет. Ему все дороги открыты, Гарри.

Отец смеялся, потом озабоченно оглядывался, проверяя, как он занимается.

— Шел бы ты в комнату, чтобы не отвлекаться, — посоветовал он.

Колин поглядел на него и помотал головой: матери не было дома, она поехала к своим родителям, и ему не хотелось сидеть взаперти.

— Стоит ей кончиться, все пойдет по-другому, — сказал мистер Риген. — Хватит жить нищими, точно тебя камнем придавило, выскребывать пропитание, как крысы.

— Навряд ли так уж все переменится, — сказал отец и снова оглянулся через плечо на истертые половички, на обветшалую мебель. — До войны жилось туго, так не думаю, чтобы после стало намного легче.

За последний год отец попритих; он уже не хватался за газету с прежней жадностью, не кричал, чтобы они замолчало, едва по радио начинали передавать последние сводки. Словно какой-то жизненно важный вопрос, которому он отдавал всю свою страсть, вдруг разрешился, и ему приходилось искать, чему теперь посвятить себя; словно чувства, которые прежде обуревали его, когда он читал в газете или слушал по радио сообщения о боях, о наступлениях, об оружии, захваченном у противника, искали теперь другого выхода, другого кипения событий, чтобы сосредоточиться на них. Теперь он был ответственным за противовоздушную оборону по их улице, и в чулане под лестницей хранился латунного цвета насос с деревянной ручкой и пожарный шланг. В большом заброшенном доме возле шахты был устроен пост противовоздушной обороны: две комнаты привели в жилой вид, и там сменные дежурные кипятили себе чай и спали, а когда начинали выть сирены, прислонялись к стене снаружи, курили и рассеянно поглядывали на двор шахты. Налеты теперь бывали редко. Как-то ночью два самолета бомбили город, и на следующее утро Колин по дороге в школу увидел из окна автобуса торчащий среди груды развалин дом со срезанным фасадом.