Под солнцем Сатаны - Жорж Бернанос

И он действительно высказал свои мысли, совершенно не заботясь о том, чтобы прикрыть их безобразную наготу, буквально захлебываясь отвращением к себе. Тонкие черты застыли в скотской отупелости, зубы ощерились в угрюмо-злобной усмешке, старое лицо оцепенело, сведенное жуткой судорогой порока. Гамбийе исподлобья наблюдал за ним, злорадно склабясь. Преподобный отец попятился. Выражение отчаяния на его лице смягчило бы самого барона Сатюрна, вызванного к жизни пером бессмертного Вилье.

- ...Полно... что вы, маэстро... - лепетал несчастный, - вера, обряды которой я отправляю, дарит нас бесценными сокровищами терпимости... милосердия... Сомнение в догмате веры... может... должно в известной мере... сочетаться с отеческим вниманием... я сказал бы, особым попечением... к некоторым исключительным личностям... Я никак не мог предполагать, что искреннее стремление к примирению несходных воззрений... так сказать, к составлению из них стройного целого... известная широта взглядов... Будущая жизнь... по учению церкви...

Доводы беспорядочно теснились в его помутившемся мозгу; ему хотелось выложить их все сразу, мысли скакали от одного к другому, как ошалевшая стрелка компаса.

Но могучий старик приступил к нему, заслонив его широкими плечами:

- Будущая жизнь? Учение церкви? - вскричал он, сверля Сабиру светлыми глазами. - Вы в это верите? Отвечайте прямо, без уверток: верите? Ну?.. Да или нет?..

(В голосе его, видимо, было что-то еще, кроме оскорбительного вызова...) Но разве припрешь к стене такого вот Сабиру? Ни разу он не усумнился в справедливости проповедуемых им истин по той простой причине, что ни разу не усумнился в себе, в непогрешимости своих суждений. Все же он колеблется, лихорадочно роется в уме в поисках подходящего ответа, какого-нибудь удачного возражения... Но грозный противник совсем притиснул его, взял за глотку... Сабиру умоляюще поднимает руку. "Поймите же меня..." - начинает он обмирающим голосом.

Сен-Марен жжет его взглядом, где пылает нескрываемая ненависть, отворачивается. Тщетно пытается вымолвить что-то злосчастный кюре: слова застревают у него в горле, и слезы кипят на глазах - слезы позора.

Господин Гамбийе так никогда и не понял, каким образом мирно начавшийся разговор, становясь постепенно все громче и раздраженнее, достиг такой запальчивости и озлобления, что на миг почудилось, будто здесь, в свете керосиновой лампы, сошлись лицом к лицу три заклятых врага. Причина же заключалась в том, что все трое оказались в таких обстоятельствах, когда слова и внутреннее состояние перестают соответствовать, когда участники разговора препираются, не слушая друг друга, когда каждый говорит, отвечая своим мыслям, и негодуя, как ему кажется, против собеседника, в действительности сердится на самого себя, на свое недовольство собой, подобно некоей диковинной кошке, ловящей собственную тень.

В наступившей тишине, где зрела новая гроза, они услышали вдруг скрип наружной двери, потом потрескивание лестничных ступеней под медленными грузными шагами. Они были настолько взвинчены, что переглянулись с каким-то благоговейным ужасом. Сабиру первым облегченно перевел дух, увидев спокойное лицо Марты.

- Ох-хо-хо, чистое наказание! - бормотала запыхавшаяся старуха.

Добравшись до последней ступени, она окинула мужчин быстрым взглядом, легонько охлопывая передник, чтобы разгладить набежавшие морщины.

- Ладислас ждет вас, господа!

В молчании они послушно сошли за ней к садовой калитке. Небо было усыпано звездами.

- Видать, он вперед пошел, - молвила служанка, указывая на светлое пятно, которое плыло, покачиваясь, вдоль дорожки темного кладбища. - Это его шаги. Ступайте, церковь будет отперта.

Она придержала священника за рукав и, привстав на носках обутых в кожаные галоши ног, зашептала ему на ухо:

- Хоть бы вы его уговорили - ведь маковой росинки во рту не было со вчерашнего вечера! Уморит он себя!

Она пошла прочь, не дожидаясь ответа. Своих спутников Сабиру нагнал уже у церковных сеней. Поразительно светлая, резко очерченная стрела храма возносилась в ночное небо. Изнутри доносилось шарканье кованых башмаков служки по каменным плитам.

- Итак, мы продолжаем вместе наши похождения, - любезно проговорил Сен-Марен, обращаясь к бывшему профессору, в которого улыбка великого писателя словно вдохнула жизнь. - Я и думать не могу об ужине, прежде чем вы отыщете вашего неуловимого святого. Согласитесь, это вмешательство свыше пришлось как нельзя более кстати - иначе мы и теперь еще препирались бы и злились друг на друга.

Послегрозовая свежесть развеяла его дурное настроение. Нищая лачуга святого и заколдованный круг света на стене казались ему теперь дурным сном.

- Давайте войдем, - немногословно пригласил Сабиру (но какой благодарностью светились его глаза!).

Ладислас тотчас поспешил им навстречу. Будущий каноник бодро спросил:

- Ну, что новенького, Ладислас? (Лицо доброго крестьянина тотчас выразило крайнее недоумение.)

- Нет нигде нашего батюшки!

- Вот те на! - вскричал Сабиру, и отголоски долго гудели под старинными сводами.

Люзарнский пастырь негодующе скрестил руки на груди:

- Довольно шуток!.. Вы совершенно уверены, что...?

- Все осмотрел, каждый закуток облазил... Думал, он в часовне Ангелов он туда каждый день после обеда ходит и прячется в одном месте, так что не всякий сыщет... Только нет его там, нигде нет... Я уж и под кафедру лазил! Просто ума не приложу!..

- Но должен же он где-то быть? - вмешался Гамбийе. - Человек не иголка, как вы думаете?

Будущий каноник кивнул, давая понять, что он того же мнения.

- Может, господин кюре вышел через ризницу, - отвечал Ладислас, - и пошел по Вернейской дороге до Рою, где крест поставлен? Он любит ходить туда поздним вечером, читая по пути молитвы.

- Ох-хо-хо! - шумно вздохнул шавраншский врач.

- Да вы погодите, - продолжал служка. - Только об эту пору осталось-то всего двадцать минут до благословения святого причастия - он давно бы уж воротился, давно... Я все думал... Сегодня вечером он был такой слабый, бледный... Ведь со вчерашнего вечера ничего не ел... Может, худо ему стало, вот что я думаю!..

- Боюсь, это вполне могло случиться, - заметил Сабиру.

Некоторое время он раздумывал, по-прежнему держа руки скрещенными на груди и надувая щеки, более важный, чем когда бы то ни было. Внезапно он решился:

- Весьма сожалею, уважаемый маэстро... о том, что... волею обстоятельств причиняю вам столько беспокойства...

- Никакого беспокойства, решительно никакого! - любезно возразил уважаемый маэстро, окончательно сменивший гнев на милость. - Я сказал бы даже, что это приключение начинает меня забавлять, если бы не разделял вашего беспокойства... Но я, пожалуй, дальше не пойду - куда мне угнаться за вами на моих старых ногах! Я лучше подожду вас здесь...

- Надеюсь, вам недолго придется ждать,- отвечал бывший профессор. - Он наверное там: некуда ему больше деваться!.. Я полагаю, господин Гамбийе не откажется сопровождать меня: его помощь понадобится мне более, чем когда-либо. Идемте с нами, Ладислас, - сказал он, обращаясь к служке, - да захватите по пути сына кузнеца - вдруг понадобится нести нашего несчастного друга...

Его голос постепенно затих в отдалении, дверь захлопнулась, маститый романист остался один и улыбнулся.

XIII

Улыбка волшебства! Старая церковь медленно дышит, еще храня слабое тепло угасшего дня. Запах ветхих камней и истлевшего дерева, таинственный, как благоухание старого густого леса, обволакивает приземистые мощные столпы, мглою стелется над плохо пригнанными темными плитами, как болотная вода, застаивается в темных углах. Он стекает в выбоины пола, углубления стен, пустые ниши, словно в гранитное ложе, и красный свет лампады, теплящейся вдали у алтаря, напоминает бакен, горящий посредине глухого озера.

Сен-Марен с наслаждением вдыхает воздух деревенской ночи среди стен шестнадцатого столетия, источающих благоухание долгой череды минувших лет. Забрав шись в правый придел, он сидит в тихой задумчивости на краю дубовой скамьи, жесткой и гостеприимной. Над головой с легким скрипом покачивается на железной проволоке медный светильник, изредка хлопает дверь, а когда наступает тишина, ему чудится слабый звон - верно, подрагивают в свинцовых окладах пыльные стекла, отзываясь на стук копыт трусящей по дороге лошади.

"Сейчас врач и его несносный спутник таскаются бог знает где, - думает он, - и будут плутать как раз столько времени, чтобы я успел без помехи насладиться столь чудесным мгновением!.." (Он склонен верить в счастливые совпадения, в тайное благоприятствование случая.) Церковь, тишина, игра теней... В самом деле, будто нарочно приготовлено для него, как будто его ждали здесь! "Только бы они не вернулись слишком рано!" - думает он.

Они не вернутся слишком рано.

("Умирающие прекрасно знают, чего им хочется, но помалкивают о своих желаниях", - заметил однажды старый еврей Мечислав Гольберг.)