Анка - Василий Дюбин

В полдень из Белужьего на Косу прискакал на взмыленном коне гонец. Анка была дома, готовила обед. Когда она выбежала на крыльцо, гонец уже поднимался по крутым ступенькам.

— Пакет из райвоенкомата. Распишитесь, — и он развернул перед ней разносную книгу. — Быстренько, гражданочка.

Анка взяла из его рук карандаш и, прежде чем расписаться, с удивлением посмотрела на гонца.

— Что за спешка такая?

— Срочный пакет, особой важности. Распишитесь, — отчеканил тот. — Получите, — и он вручил ей конверт из плотной серой бумаги.

Анка, стоя на крыльце, все тем же удивленным взглядом проследила, как гонец быстро сбежал по ступенькам, отвязал коня, мигом очутился в седле и через каких-нибудь две-три секунды наметом мчался по улице, будоража хуторских собак.

«Из военкомата?.. Нарочным?..» — наконец опомнилась Анка. Она вскрыла конверт, развернула бумагу. Прочитала раз, потом другой, но все никак не могла понять… «Мобилизация?.. Война…» Нет, Анка не хотела, не могла верить этому. Все ее существо протестовало против чудовищного, ненавистного слова «война»… Она вновь развернула бумагу, но строки расплывались, образуя черное пятно. Потемнело вдруг в глазах. Анка пошатнулась.

— Неужели?.. — прошептала она, обхватив руками голову, и опустилась на ступеньки крыльца. — Неужели?..

Из комнаты послышался детский голос:

— Мама!..

— Что, рыбка? — встрепенулась Анка, в безотчетном страхе бросилась к дочери…

— Ты с кем разговариваешь? С дедушкой?

— Спи, маленькая…

— А ты куда уходишь? — Валя обхватила теплыми ручонками шею матери.

— По делу. Я скоро вернусь, — и она поцеловала дочку.

Анка умылась, наспех причесалась, повязала косынкой голову и вышла, тихо закрыв за собой дверь. На улице она встретила Панюхая, возвращавшегося с ночного дежурства.

— Отец, сходи к Бирюку и скажи ему, чтобы он сейчас же шел в совет.

— А чего это в такую рань? Чай, нынче воскресенье…

— Потом скажу… Времени сейчас нет. Сходи, прошу тебя, — и она торопливо направилась к сельсовету.

«Рыба в море еще не разгулялась, а она в совет поскакала… С чего бы это?.. — размышлял Панюхай, глядя вслед Анке. — А к Бирюку почему не сходить, раз дочка просила…»

Подойдя к хижине, Панюхай остановился возле подслеповатого окошка и забарабанил пальцами по дребезжащему стеклу.

— Чего тебе? — в мутном просвете окошка показалась косматая голова Бирюка.

— Мне ничего. А тебе в сельсовете быть надобно. Живо! — спокойно ответил Панюхай и пошел со двора.

Бирюк метнулся к двери. Поддерживая рукой порты, крикнул с порога:

— Кузьмич! Ты это всерьез?.. А что там, в совете? Пожар, что ли?..

— Не знаю. Анка наказала бегти тебе в совет…

— Наказала… И в воскресенье покоя нету, — проворчал Бирюк, однако стал быстро одеваться.

Возле Дома культуры Анка остановилась. Минуту она раздумывала, потом повернула вправо и скрылась за углом…

Евгенушка лежала на кушетке и читала книгу.

Присмотревшись к скорбному, побледневшему лицу Анки, ее тревожным глазам, Евгенушка приподнялась на локте:

— Да на тебе лица нет, Анка. Что случилось?

Анка тяжело опустилась на стул.

— Страшное случилось. Вот… — и протянула подруге бумагу.

Евгенушка быстро пробежала короткие строки, с недоумением взглянула на Анку и снова уткнулась в бумагу.

— Ничего не понимаю…

— Гитлер напал на нас… — с трудом вымолвила Анка. — Фашистская Германия пошла войной на Советский Союз…

— Войной?.. — порывисто переспросила Евгенушка.

Из рук ее выпала бумага.

— Значит, мобилизация? Значит… — Евгенушка не договорила, залилась слезами.

— А вот этого делать не надо, Гена, — сказала Анка, поднимая с пола бумагу. — Слезами горя не погасить.

— Ох, — простонала Евгенушка, хватаясь за сердце.

— О чем и я говорю, сердце больное у тебя. Крепись, Гена. А я побегу в совет.

Бирюк уже был в сельсовете, когда Анка вошла в приемную.

— Зайди, Харитон, — бросила она на ходу, направляясь в кабинет.

«Даже не глядит… Сердитая… Влетела, как скаженная. Какая муха ее укусила?..» — терялся в догадках Бирюк.

— Харитон! — окликнула его Анка из кабинета.

— Иду, Софроновна! — Бирюк нехотя поднялся со стула и лениво побрел к двери кабинета.

— Возьми эту бумагу. В ней указаны годы рождения военнообязанных запаса, которые подлежат мобилизации. Быстренько составь список.

— Мобилизация? — и Бирюк впился глазами в бумагу. — Список? Это я мигом составлю, — он дошел до двери и остановился, опустив голову. — А зачем столько возрастов зараз? Неужели война?

— Война, Харитон.

Бирюк, взявшись за ручку двери, стоял неподвижно.

— Чего же ты медлишь?

Бирюк обернулся.

— Анна Софроновна… Как вы думаете?.. Если я добровольно на фронт попрошусь… Возьмут?

— Инвалидов не берут.

— Жалко… Я бы этой проклятой собаке… Гитлеру… — Бирюк сделал жест, будто схватил кого-то за горло и стиснул в своих огромных лапах… — Голову свернул бы, гаду… задушил бы…

Бирюк с остервенением рванул на себя дверь. А в приемной украдкой перекрестился:

«Слава богу!.. Вот и конец вашему царству, товарищи большевики…»

Оставшись одна, Анка откинулась на спинку стула и уставилась невидящим взглядом в одну точку. Со стороны могло показаться, что она о чем-то размышляет. В действительности же Анка находилась в глубоком забытьи. Ее охватило какое-то необъяснимое оцепенение. Но вот до ее слуха донесся знакомый рокот мотора, усиливавшийся с каждой секундой… Анка вдруг выпрямилась.

«Это он… Яшенька…» — и кинулась к окну, но увидела только косую тень, быстро пронесшуюся через улицу в направлении посадочной площадки.

Анка заперла дверь кабинета и уже на ходу бросила Бирюку:

— Поторопись со списком… я скоро вернусь…

— За список, Анна Софроновна, не беспокойтесь. Через час будет готов.

Анка вышла на улицу. Самолет сбавлял газ, шел на посадку. Из-за угла выскочил запыленный «газик». Шофер, увидев Анку, остановил машину, выпалил скороговоркой:

— Где секретарь райкома?

— В море.

— Эх, черт побери! — с досадой крякнул он.

— Да он скоро вернется. Вы поезжайте на МРС и ждите его там. Рыбаки обещали быть дома к обеду.

— К обеду? — ужаснулся шофер. Однако рывком сорвал с места машину и помчался к берегу…

Обливаясь по́том, Анка почти бежала. За хутором остановилась, перевела дыхание. Она видела: самолет, подпрыгивая, пробежал немного и остановился; вот летчик вылез из кабины, стал на крыло и спрыгнул на землю; техник-моторист, поговорив с ним о чем-то, скрылся в сторожке и вышел оттуда со свернутыми постельными принадлежностями. Прежде чем направиться к самолету, он протянул руку в сторону Анки, стоявшей на окраине хутора.

И тут-то в голову Анке пришла страшная мысль, от которой она ощутила во всем теле озноб…

«Да это ж он прилетел проститься со мной… Ну, конечно, проститься… Вот и моторист садится в самолет… Значит…» — и она опрометью бросилась навстречу летчику, не переставая кричать:

— Яша!.. Яшенька!..

Но вдруг она остановилась с широко открытыми глазами, безмолвная и окаменевшая… И рост, и размашистая походка, и коричневого цвета шлемофон — все напоминало о нем, о родном и любимом человеке, но лицо!.. Оно ей совершенно не знакомо.

— Простите, — козырнул летчик, — вы Анна Софроновна Бегункова?

Анка молча кивнула головой.

— Я от товарища Орлова… Он срочно отозван командованием… Вам, наверное, известно уже о вероломном нападении…

— Да, да! — как-то машинально проговорила Анка.

— Так вот… Он передал вам записку…

— Что? — вскрикнула Анка и ухватилась за руку летчика. — Где он?

— Я же вам сказал, он срочно отозван командованием. А вот записка вам от него.

— Ах, записка!.. Спасибо… — она разжала пальцы, выпустив руку летчика, взяла сложенный вчетверо листок, вырванный из блокнота. — Вы уж извините меня… — и стыдливо опустила голову.

— Ничего, ничего. Это вы извините. Я должен сейчас же улетать.

— Так скоро?

— Ни минуты больше не могу задерживаться. Прощайте! — и он пожал Анке руку.

— Вы увидите его? — спросила Анка.

— Не знаю. Может, и придется встретиться. Все может быть.

— Да, да… Вы обязательно должны встретить его… Скажите ему, что я… Да он и сам знает… — голос ее оборвался, и она отвернулась. Из глаз неудержимо хлынули слезы.

— Хорошо, Анна Софроновна! Я передам. Прощайте, — летчик побежал к самолету.

Анка почувствовала, как у нее внезапно слабеют, подламываются в коленях ноги, и она опустилась на жесткую, выжженную солнцем траву. Силы оставили ее. Она развернула записку и прочла наспех набросанные карандашом короткие строки: