Подглядывающая (СИ) - Славина Анастасия

– Фотография – это моя жизнь, страсть и любовь. Я создаю нечто особенное, очень важное – я знаю это. Но такое искусство требует жертв – и так будет всегда, – он разжимает пальцы – выпускает меня и медленно опускается на стул. – Да, я урод, Эм. Но ты же чувствовала ко мне что-то… красивое, правда? То, что мы чувствовали друг к другу, – было настоящим. Когда я обнимал тебя, утешая. Когда мы занимались любовью – я не врал тебе. Ведь мы занимались любовью, Эм. Секс у нас был разве что в первый раз – ты и сама это знаешь, – он склоняется над столом, кладет свои ладони перед моими – почти касается их. Смотрит мне в глаза. – Я никогда не брошу фотоискусство, но я смогу быть самым преданным, самым искренним, я смогу быть твоим идеальным мужчиной, Эм. Однажды я почти им стал. Да, я жесток во всем, что касается фотографии, но, отложив камеру, я хорош! Ты знаешь, каким я могу быть.

Он снова делает это – ломает меня. Заставляет чувствовать то, что хочет он. Его искренность подкупает – пока не начинаешь задумываться, о чем именно он так искренне говорит.

– Я не знаю, как так получилось, Эм. Этого я не планировал. И если бы когда-либо знал, что смогу испытывать такое к женщине, я предпочел бы этого избежать. Потому, что ты стала частью меня. Потому, что мне без тебя – плохо. Мне без тебя – больно! Когда я думаю, что ты можешь исчезнуть из моей жизни, у меня каждый раз что-то обрывается внутри… Почему ты молчишь, Эм?!

Потому что ты снова смог меня удивить, Эй, – уже в который раз за такую короткую встречу. Я каждую минуту то мчусь с невидимой горы, то взлетаю на следующую. У меня не хватает дыхание переживать эти виражи. Поэтому я молчу. А еще потому, что я помню: тебе нельзя верить.

– Ладно, тем проще, – Эй улыбается, но от этой улыбки его лицо словно становится печальнее. – Просто… – он морщится. Ощущая привкус будущих слов? – У Ренаты и Стропилова ведь получилось. Рената его простила. Теперь она – его модель. Я почти уверен, что они счастливы. По крайней мере, иногда. Значит, это возможно – простить. Так может, Эм, и ты сможешь? Может, не сейчас. Может…

– Адам… – я впервые произношу вслух его настоящее имя. Свет в глазах Эя преломляется, взгляд становится холоднее, тверже. – Между нами нникогда нничего не будет.

Он хочет что-то сказать, но я перебиваю его:

– Нникогда. Нничего.

Эй смотрит и смотрит мне в глаза. Если он ищет там подтверждение моим словам – то обязательно найдет. И пусть сейчас от его взгляда у меня щемит сердце, – никогда, ничего. Это он сделал меня такой.

– Похоже, пришло время прощаться, Эм?

Я молчу.

Он встает. Задвигает стул, по-прежнему не отпуская моего взгляда.

– Ну и обслуживание здесь! – громко произносит он, будто подбадривая самого себя. – Никто вилку так и не поднял!

Он сам поднимает ее и кладет на край стола.

– Ничего и никогда, Эм?

Киваю.

Мои руки дрожат.

Эй достает из внутреннего кармана огрызок карандаша, что-то пишет на салфетке, складывает ее вдвое и, прижав указательным пальцем, протягивает по столу к моей тарелке.

– Вот, Эм. Еще один подарок тебе.

Он коротко кланяется мне и, не оборачиваясь, идет к вешалке за курткой.

Не сводя с него глаз, я касаюсь вилки кончиками пальцев. Прохладная и гладкая.

Пододвигаю ее на самый край, зубчики зависают над плиточной пропастью.

Мое сердце клокочет.

Мы поменялись ролями, Эй. Теперь именно ты – персонаж моей истории. И только от меня зависит, каким будет твой финал.

Глава 26. День, когда я встретила его

Две недели спустя я завтракала йогуртом перед телевизором, когда передача о культуре прервалась срочной новостью.

– Сегодня утром, в подъезде своего дома, в бессознательном состоянии был найден скандальный фотограф, автор тайных снимков Адам Черный...

На экране – врачи скорой помощи тащат носилки. В первые секунды мне показалось, что тело на носилках накрыто простыней полностью.

Ложка выпала из рук.

Нет, лицо открыто. В крови.

Простыня в районе ребер набухла красным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

–…С переломом ребер, ушибами внутренних органов и черепно-мозговой травмой фотограф доставлен в Елизаветинскую больницу…

Я бросилась в туалет, меня вывернуло наизнанку.

Передвигаясь из комнаты в комнату, словно на чужих ногах, я обшаривала полки тумбочек и карманы одежды в поисках карточки с номером телефона. А когда нашла, до жжения в пальцах нажимала на кнопки, пытаясь дозвониться до человека-который-не-спит. Абонент был недоступен.

Правдами и неправдами я договорилась о встрече с адвокатом – знакомой Лейлы – только, чтобы добраться до ее помощника. Налетела на него в коридоре, впечатала в стену, – хотя едва доставала парню до подбородка.

– Вилка не упала! – едва сдерживая крик, шипела я, вгрызаясь ногтями в воротник его пиджака. – Мы же договорились: если я не уроню вилку, заказ отменяется! Так почему Эй в реанимации?!

– Я не имею к этому никакого отношения! – оглядываясь, парень пытался отцепить меня от своего пиджака.

– Имеешь!

– Это не наших рук дело!

Он вырвался и, одергивая на ходу пиджак, стремительно пошел по коридору.

Я прислонилась спиной к стене. Сжала пальцами переносицу, чтобы не расплакаться – от счастья.

– Это нне я, Эй! – улыбаясь, произнесла я. Мужчина, проходящий мимо, оглянулся – и ускорил шаг. – Это не я, Эй…

Я сотни раз представляла, как будет выглядеть Эй после того, как я ему отомщу. Видела, будто наяву, – зародыш, скорченный на снегу. Мне нравилось это зрелище. Я действительно этого хотела. Но реальность оказалась в тысячу раз уродливее и страшнее. Стоило закрыть глаза – и я видела кровавую маску на лице Эя и красное пятно на простыне, которое расползалось, будто живое. Даже в те минуты, когда мне хотелось убить Эя, такого я ему не желала.

Как бы я жила теперь, если бы оказалась виноватой в произошедшем?

Если бы я все же сбросила вилку?

А я почти это сделала.

Все ждала подвоха, наблюдая за Эем, надевающим куртку в кафе.

Вот сейчас он обернется...

Что-то скажет...

Как-то не так посмотрит…

Что-то обязательно произойдет!

Пальцы сжимали вилку так сильно, что, казалось, она погнется.

Но ничего не произошло.

Эй исчез за дверью, она вздохнула – и плавно закрылась. А я – выдохнула. Все закончилось.

– Поменять?..

Я не зразу поняла, что официантка обращалась ко мне.

– Вилку вам поменять? – повторила официантка. – Мужчина поднял ее с пола.

Я качнула головой.

Полезла за кошельком – и увидела на столе, за папками, пару купюр: Эй расплатился за мой завтрак. Я оставила его деньги как чаевые. Папки выбросила в мусорную корзину на выходе из кафе.

Я все еще ждала подвоха.

– Девушка, подождите!

Я обернулась, готовая к чему угодно, к любой битве.

Официантка протянула мне салфетку.

– Кажется, вы забыли.

На салфетке, синим по белому, был написан адрес. Я машинально сунула салфетку в карман куртки.

Вышла на улицу и несколько минут стояла на ступеньках, подставляя лицо хлопьям снега. Я почти не чувствовала их прикосновения.

Тускнело.

Пахло бензином и свежей сдобой.

Рычали моторы, взвизгивали шины, кто-то рядом разговаривал по телефону. Мне казалось, что звуки планировали и таяли, едва долетая до меня, – как хлопья снега.

Я словно училась жить заново.

Я подошла к подъезду, в котором когда-то жил Костя. Дверь распахнулась – кто-то вышел – словно приглашая меня.

Я же должна теперь ненавидеть Костю. Но Эй словно выжег все во мне. Во мне не осталось любви, но ненависти тоже не осталось.

Не было Сережи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не было Кости.

Оставалось лишь отпустить Эя. Я принялась перечислять, загибая пальцы.

Он научил меня общаться с людьми – раз.

Научил любить и чувствовать себя любимой – два.

Он открыл для меня Питер – три.

Он раскрыл мне тайну гибели моего брата – четыре.