Неподвластная времени - Анхела Бесерра

90

Спустя два часа после венчания в палаццо Пизани-Моретта творилось нечто невообразимое. У пристани выстроилась длинная очередь из гондол, в которых прибывали гости, все как один в шикарных карнавальных костюмах и масках восемнадцатого века.

Все ожидали появления новобрачных, не подозревая, что они давно переоделись и смешались с веселой толпой. Гостям предстояло самим отыскать жениха и невесту.

В палаццо, освещенном канделябрами и факелами, царил дух галантного века. В просторных залах публику развлекали акробаты и арлекины, на первом и втором этаже клавикорды, флейты и струнные квартеты играли барочную музыку. В одной из комнат расположилась прекрасная арфистка со своим инструментом; в другой глотатель огня. В главном зале демонстрировал свое мастерство канатоходец. Пьеро изображал живую статую, карлик-гимнаст балансировал на голове у гиганта.

В неверном свете факелов и люстр приглашенные казались призраками, зловещими тенями, таинственными заговорщиками. Ничего нельзя было принимать на веру. В безумном действе слились реальность и обман. Каждый закуток палаццо превратился в театральные подмостки. Прислонившись к колонне, герцог в пышных одеяниях отпускал колкости в адрес гостей. Кокетка пыталась соблазнить кардинала при помощи своего декольте. Придворный и четыре фрейлины в белом замышляли нечто ужасное против гротескного Моцарта, а тот расхаживал по темному коридору и сардонически хохотал.

После чинного стилизованного ужина гости разбрелись по дворцу в поисках развлечений, и ночь покатилась in crescendo.

Паскаль в костюме Казановы, парике и белой рубашке прогуливался по залам, наслаждаясь захватывающим действом. Никем не узнанный, он то присоединялся к общим забавам, то затевал беседу с какой-нибудь маской.

Мазарин, за несколько часов до свадьбы убедившаяся в своей беременности, слонялась по комнатам в поисках укромного уголка, чтобы остаться наедине с собой. Близость Кадиса, его пронизывающий взгляд, твердые руки, воспоминания о пустыне сводили ее с ума. На девушке был траурно-черный плащ и золотая маска с нарисованной черной слезой, она изображала Золотую Вдову.

Мазарин переходила из одного зала в другой, старательно избегая гостей. Искала она кого-нибудь или пыталась сбежать от праздничной суеты? В глубине души девушка надеялась столкнуться с Кадисом. Хотя... К чему им встречаться? Чтобы он снова причинил ей боль? Мазарин смотрела по сторонам. Вокруг смеялись и шептались ряженые, и любой из них мог оказаться ее учителем. Девушка не знала, как он одет; положа руку на сердце, она не была уверена, что Кадис вообще присутствует на банкете... О, если бы свадебные обеты излечили ее от мучительной страсти!

Девушка поднялась на второй этаж. Издалека долетали звуки менуэта. Мазарин чувствовала себя как никогда одинокой. Зачем она это сделала? Почему не сбежала из-под венца? Почему сказала "да", почему согласилась участвовать в этом глупом маскараде? Из гордости?.. От злости? Кто больше всех пострадает от ее упрямства? Кадис? Нет. Хуже всех придется ей самой. И Паскалю, ничем не заслужившему такой низости. А Сара? Как она могла так поступить с матерью своего жениха, которая всегда была так добра к ней?

Зал Аллегории Супружества каким-то непостижимым образом оказался пуст. В складках гардин блуждал ночной бриз. Внезапно Мазарин схватили чьи-то белые руки и потащили к большому окну, выходящему на канал. Руки в белых перчатках скользнули ей под одежду и принялись жадно ласкать гладкую кожу. Мазарин резко обернулась. Это был Джакомо Казанова собственной персоной.

— Не сейчас, Паскаль, — отрезала девушка, узнав костюм и маску.

Казанова не ответил. Несмотря на протесты девушки, он не выпускал ее из объятий. Его рука проникла в вырез платья, ощупала грудь, легонько надавила на отвердевший сосок. Слегка отстранившись, человек в маске одним движением выдернул золотой шнурок, стягивавший лиф ее платья.

Это был не Паскаль; точно не он. Эта особая, алчная манера, с которой его руки двигались по ее телу, словно вырисовывая контуры... Эти властные руки, что срывали с нее одежду, могли принадлежать только учителю.

Мазарин застонала.

Казанова опрокинул ее на стол, вздернул вверх подол пышного платья и бесчисленные нижние юбки, обнажив пылающие фарфоровые бедра. Между ними был пылающий вулкан... И священный источник, способный утолить любую жажду. Он раздвинул кончиками пальцев лепестки готовой распуститься розы и вдруг резко вошел в девушку, придавив ее к столу.

Зал наполнили слабые стоны.

Вулкан пылал, раскаленная лава катилась по склонам. Он то неспешно вынимал из нее свой клинок, то с силой вонзал его снова. Он любил ее так жадно, так отчаянно, словно в последний раз в своей жизни. Словно чувствовал дыхание смерти. Он до краев наполнял ее своим жаром. Их тела слились воедино... Они стали одним жаждущим, сгорающим в огне страсти существом. Кадис. Это мог быть только он.

— Кадис... — прошептала Мазарин, едва вернувшись к жизни. — Что мы творим?

Художник не ответил. Он снял с девушки маску, чтобы вновь увидеть любимое лицо, залитое слезами. Он принялся гладить ее губы, по одному проникая пальцами в рот, пока она снимала маску, скрывавшую его лицо. Теперь оба могли посмотреть друг на друга.

— Ты такой красивый. — Мазарин коснулась его щеки.

— Ты меня обманываешь...

Усталый взгляд художника купался в золотых глазах ученицы. Их плоть снова пробуждалась. Губы искали друг друга, словно река и море... Они припали друг к другу, как путник, перешедший пустыню, припадает к ручью. Целовались как в первый и в последний раз. Смаковали поцелуй, будто дорогое вино.

— Любовь — это поцелуй, — торжественно произнес Кадис, и его слова эхом отразились от стен. — Губы не умеют лгать... лгать... лгать... Фальшь сразу видна... видна... видна...

Мазарин позабыла обо всем и была почти счастлива. Словно в базилике она сказала "да" не Паскалю, а Кадису.

— Малышка, ты меня убила...

91

Пока Мазарин и Кадис занимались любовью, с порога зала Аллегории Супружества за ними наблюдала женщина в костюме герцогини шестнадцатого века.

Сомневаться не приходилось. Новобрачные решили сбежать от гостей, чтобы побыть наедине в укромном месте. Ее сын и сноха, Казанова и Золотая Вдова. Она сама выбирала им костюмы. Влюбленные ласкали друг друга, позабыв обо всем на свете.

Сара вздохнула. Сын унаследовал отцовский пыл. Вдруг застыдившись, что подглядывает, она решила поскорее убраться прочь.

Сара хотела тихонько развернуться и уйти, но в гулких стенах зала вдруг раздался знакомый усталый голос: "Любовь это поцелуй. Губы не умеют лгать..." Как здесь оказался ее муж? Или Джакомо Казанова, ласкавший Мазарин, на самом деле... Что здесь творится?

— Мама...

Сара обернулась. К ней приближался Паскаль. Он поднимался по лестнице, держа в руках маску. Еще один Казанова.

Она постаралась взять себя в руки: мальчик не должен видеть, как его отец занимается любовью с той, кого он только что назвал своей женой...

Неужели это происходило наяву? Те самые слова, что Кадис говорил ей в мае шестьдесят восьмого, в раннюю пору их любви... Неужели он и вправду повторил их своей снохе?

Милостивый боже... Что же это такое? Как это может быть? У нее нестерпимо шумело в ушах, земля уходила у нее из-под ног.

Сара Миллер не могла двинуться с места. Ей одновременно хотелось уйти и остаться. Броситься наутек или ворваться в зал и хлестать обоих по щекам, пока не отвалится рука.

Ее сын не должен знать. Он этого не переживет. Надо что-то делать, надо увести его отсюда.

В коридоре, отделявшем зал от лестницы, появилась дама в костюме Симонетты Веспуччи, знаменитой "Венеры" Боттичелли, со спутником, одетым герцогом Медичи. Заметив Паскаля, они бросились к нему с поздравлениями.

Сара не двигалась. С ее глаз будто упала пелена, и все, что творилось с Кадисом в последний год, внезапно получило единственно возможное объяснение. Все его странные поступки, раздражительность, тяга к виски, исчезновение, отказ от супружеской близости, холодность и тоска. А еще тот странный телефонный звонок. Настойчивость, с которой он убеждал всех отправиться в Марокко, и шутливые перебранки с Мазарин в самолете... Как давно они ее обманывают? ИХ обманывают?

И что теперь делать?

Боль казалась невыносимой. Не такой, как в молодости, когда она легко прощала мужу интрижки на стороне, потому что слишком сильно его любила и вдобавок боялась показаться несовременной. Теперь Сара чувствовала безбрежную тоску, чудовищную усталость от жизни. Пустая и ненужная, словно высохшее озеро, жалкое пугало, выставленное на посмешище. Ей хотелось убить их, выплеснуть кипевшую в сердце ярость, но еще больше хотелось просто сбежать. И позабыть об этой тягостной сцене. Ей было жаль Кадиса, жаль сына, жаль себя саму, жаль эту несчастную глупую девчонку. Она больше не хотела жить. Не хотела оставаться в этом лживом, несправедливом мире. Смотреть, как человек, которого она любила всю жизнь, превращается в жалкого слабака. В существо без чести и совести. В ничтожество. В негодяя. Сара никогда прежде не чувствовала ничего подобного. Ей казалось, словно под ногами у нее разверзлась бездна. И она падает, падает, падает...