Ради милости короля - Элизабет Чедвик

– Я тоже так думал, – ответил Генрих, – но теперь мне кажется, что Господь посылает нам сыновей и дочерей в наказание, а затем отнимает по тем же причинам. – Он разрезал оленину, и кровавый сок вытек на золотое блюдо. – Вы с отцом были в ссоре под конец его дней, милорд Биго. Сожалеете ли об этом?

– Я сожалею, что он умер так, как умер, сир, – тихо ответил Роджер, – и мы не встретились лицом к лицу, но не сожалею, что бросил ему вызов.

Генрих наколол ножом ломоть мяса и мгновение смотрел, как он дрожит, прежде чем поднести его ко рту.

– Я давно наблюдаю за вами, милорд, – произнес он. – Вы ступаете по выбранному пути осторожно и с величайшим терпением. Прекрасные и полезные качества. Я могу пересчитать людей, которым безоговорочно доверяю, по пальцам одной руки…

Король помедлил, и у Роджера засосало под ложечкой. Ну наконец-то. В качестве рождественского подарка Генрих собирается вернуть ему титул и треть доходов с графства. Он получит позволение восстановить Фрамлингем.

Его голос против воли стал хриплым.

– Сир, я всегда стараюсь руководствоваться честью.

Король выглядел наполовину раздраженным, наполовину позабавленным.

– Милорд Биго, я совсем забыл, какую компанию вы водите. – При виде удивленного лица Роджера Генрих взмахнул ладонью. – Уильям Маршал, – пояснил он. – Еще один «человек чести».

Хотя тон короля был язвительным, Роджер воспринял его слова как комплимент. Более того, они подкрепили его надежды. Маршал весной вернулся из Святой земли, и Генрих подарил ему поместье на севере Англии и опеку над юной наследницей Элоизой Кендал. В настоящее время Уильям заботился о своих новых землях и присматривал за подопечной. Лошадей Роджера он потерял, но навестил Роджера и попытался возместить их стоимость. Роджер отказался, объявив их подарком, и Уильям, знаток правил вежливости, учтиво поблагодарил его.

Роджер предполагал, что Маршал может навестить рождественский двор, но этого не случилось. Уильям также смог бы жениться на наследнице Кендала, и Генрих, вероятно, рассчитывает именно на это, но пока разговоров о свадьбе не шло. Тем не менее Роджер рассудил, что если Генрих счел уместным вознаградить Маршала, то может одарить и других.

– Несомненно, сир, – подтвердил он.

Генрих кисло посмотрел на него. Какие мысли кривили его губы в усмешке?

– Я нуждаюсь в здравомыслящих «людях чести».

Внезапно ладони Роджера стали холодными и влажными.

Генрих сощурился, подобно кошке, ухватившей мышку за хвост.

– Я хочу, чтобы вы посетили следующее заседание Вестминстерского суда и разобрали жалобы.

Разочарование было жестоким, но Роджер умудрился этого не показать. Он не доставит Генриху подобного удовольствия. Это привилегия, а не наказание, сказал он себе. Ему доверили задачу, требующую большой рассудительности и ответственности, которая возвысит его. Председательство в королевском суде – знак глубокого уважения, требующий мудрости, беспристрастности и знания законов. Но Роджер ожидал большего. Краешком глаза он уже видел графскую перевязь и мягкое мерцание горностая. Сардонический огонек в глазах Генриха поведал ему, что король прекрасно знает, о чем подумал Биго, и это его забавляет.

– Сир, если вы этого желаете, быть по сему. – Роджер чопорно поклонился.

– Несомненно, желаю, – ответил Генрих. – А после, возможно, мы побеседуем о трети доходов с графства.

* * *

В зале королевы труппа акробатов развлекала женщин и молодежь королевского двора разными проделками и трюками. Один артист щеголял в клетчатом красно-черном наряде и епископской митре поверх парика с желтыми кудряшками. Маленькие дети были очарованы его собачкой с пушистым хвостом: та умела прыгать сквозь обручи, кувыркаться и танцевать на задних лапах.

Ида жадно смотрела на темноволосого мальчика, который пытался решить, под каким кубком один из акробатов спрятал фасолину. Одет он был роскошно, как принц, в котту из темно-красной шерсти и облегающие синие чулки. У него были длинные руки и ноги, нос и брови Генриха, но цвет волос и глаз Иды; в изгибах его щек и линии подбородка тоже чувствовалось что-то от нее. Взгляд мальчика был проницательным, как у отца, и он безошибочно указал на фасолину – по крайней мере два раза. На третий раз выбранный кубок оказался пустым. Как и все прочие кубки. И акробат ликующе выудил фасолину из-за уха малыша. Лицо ее сына стало удивленным, а затем он разразился радостным смехом. Ида тоже засмеялась, хотя жестоко страдала. Карапуз стал чудесным мальчуганом. Она узнала бы своего ребенка из тысячи. Даже с завязанными глазами. Материнский инстинкт подсказал бы ей… Но это чувство не было взаимным. Он больше не знал матери, и другие женщины заняли ее место в его жизни и привязанностях. Ида понимала, что не может ни воссоединиться с ним, ни уехать, потому что тоска окажется невыносима и это будет нечестно по отношению к Уильяму. Если бы только он мог приехать и жить с ней и Роджером, воспитываться со своими единоутробными братом и сестрами… Однако она знала, что этому не бывать. Генрих ни за что не отпустит младшего сына, в особенности после недавней потери старших.

Юная девушка, почти женщина, улыбалась, глядя на проделки акробатов. На ней была легкая накидка, но из-под нее выглядывали косы толщиной с мужское запястье, цвета спелого ячменя. Ее глаза были синими, совсем темными в мерцании свечей. Лорд Иоанн, сын короля, жадно разглядывал ее, а она старательно избегала его взгляда, с уверенностью в себе, которая восхитила Иду. Сама она не обладала таким хладнокровием в молодые годы. Впрочем, Ида не думала, что Иоанн зайдет дальше взглядов. Он впал в немилость, заделав ребенка своей кузине Эмме, дочери графа де Варенна, и старался вести себя примерно, хотя у него не слишком-то получалось.

Акробат взял семь кожаных мячиков ярких цветов и подбросил их в воздух радужным вихрем. Жонглируя мячиками, он умудрился кинуть один Уильяму, который отправил его обратно. Акробат поймал мячик, не уронив других и не запнувшись, и продолжил подобным образом бросать и ловить, скаля зубы в улыбке. На лице Уильяма, напротив, отразилось глубокое раздумье, и Ида прикусила губу от нежности и веселья.

– Вот бы и мне так уметь! – захлопала в ладоши блондинка.

– Несомненно, вы бы научились, если бы зарабатывали этим на жизнь, – ответила Ида. – Иногда мне кажется, что нам, женщинам, приходится жонглировать своими жизнями, словно мячиками, но чем лучше у нас получается, тем меньше замечают другие.

Девушка почтительно улыбнулась в ответ, и Ида внезапно ощутила себя древней старухой, хотя ей было всего двадцать пять лет. Девушка носила два золотых кольца, ни одно из которых не было обручальным.