Исследования и статьи - Андрей Никитин

Каким образом, когда и в какой последовательности всё это делалось, летописи не проясняют. Единственное упоминание о местонахождении опричных приказов на новом опричном царском дворе за Неглинной мы обнаруживаем у Г. Штадена, однако в какой мере они дублировали земскую структуру, остается неизвестным, поскольку из того же описания следует, что отсюда поданные и подписанные челобитные опричников отсылались для исполнения в «земщину»: «Здесь были выстроены все приказы и ставились на правеж должники, которых били батогами или плетьми, пока священник не вознесет за обедней даров, и не прозвонит колокол. Здесь подписывались все челобитья опричников и отсылались в земщину, и что было здесь подписано, то было уже справедливо и в силу указа в земщине тому не перечили»[502]. Окончательное решение вопросов войны, мира и международных отношений и после разделения страны оставалось в руках царя, как об этом сообщала летопись («…а ратные каковы будут вести или земские великие дела, и боярам о тех делех приходити ко государю, и государь з бояры тем делом управу велит чинити»[503]), причем зачисление в «опричнину» городов и волостей сопровождалось, как можно понять, одновременным переходом под опричную юрисдикцию курировавших их приказных, продолжавших сидеть за своими столами в кремлевских приказах.

Молчание летописных памятников о событиях, потрясши до основания Россию, объясняется секретным характером мероприятий Ивана IV, категорически отрицавшего фактическое разделение страны и наделявшего послов специальными инструкциями, которые предписывали им полнейшее запирательство в этих вопросах[504]. Неслучайно отмена опричнины в 1572 г. сопровождалась объявлением тяжелого наказания в случае о ней упоминания, как писал об этом Г. Штаден: «С этим (пожаром Москвы. — А. Н.) пришел опричнине конец, и никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: [виновного] обнажали по пояс и били кнутом на торгу» [Шт., 110].Этим же объясняется молчание об опричнине посещавших Россию в те годы иностранцев, не знавших языка страны, тщательно изолируемых от контактов с русским народом и жившими здесь их соотечественниками, равно как вполне понятное молчание этих соотечественников, обреченных до конца дней своих быть пленниками московского царя.

И всё же полной изоляции России от Европы правительство Ивана IV обеспечить не могло. О том, как проявляла себя опричнина в жизни, рассказывают записки очевидцев, находившихся на службе царя и успешно бежавших из России. Таких оказалось четверо — И. Таубе, Э. Крузе, Г. Штаден и А. Шлихтинг.

Наиболее полным и, в известной степени, систематизированным сводом известий об опричнине является «Послание», составленное И. Таубе и Э. Крузе для Яна Ходкевича в 1571 г. Попав в плен в 1560 г., эти два лифляндских дворянина в 1564 г. были приняты на службу в Посольский приказ; в 1567 г. они были зачислены «в опричнину», где подвизались в качестве дипломатических агентов царя, ведя переговоры с датским принцем Магнусом, а затем содействуя ему в тщетных попытках присоединить к России Ревель, после чего в 1571 г. бежали в Литву. В Москве они занимали исключительно выгодное, в какой-то степени не зависимое от царского двора положение, позволявшее им в то же время быть хорошо информированными о происходящем в опричнине и в стране[505].

Другую сводку сведений об опричнине оставил вестфалец Г. Штаден, перешедший границу России в возрасте 22 лет в 1564 г. и пробывший в ней до 1576 г. В опричнине Штаден исполнял обязанности переводчика, но больше корчмарствовал в Москве, будучи принят в «опричнину» de jure (т. е. исключен из-под юрисдикции «земщины»). Хотя он описывает свои разбойные похождения под видом опричника во время новгородского погрома, в корпус опричников он не входил. По словам Штадена, его всегда выручало опасение «стоять близко к огню», поэтому, будучи авантюристом и проходимцем, он пользовался всеми благами, которые ему давал статус «опричного немца» и покровительство царя, но от государевой службы и политики держался подальше. Его не интересовали политические игры, а потому и в своих записках он описывает, главным образом, свои плутни и быт Москвы второй половины 60-х и начала 70-х гг. XVI в.[506]

Третье, не зависимое от двух первых сообщение принадлежит померанскому дворянину А. Шлихтингу, который осенью 1564 г. попал в плен к русским и затем в продолжении семи лет находился в услужении и переводчиком у итальянского врача при царском дворе, после чего удачно бежал в Польшу, что надежно датируется осенью 1570 г. Свое «Краткое сказание», адресованное польскому королю, Шлихтинг заканчивает уверением, что всё описанное «видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве»[507], и это подтверждается тем фактом, что упоминаемые им казни полностью укладываются во временной интервал, который он провел в услужении у своего латрона. Наоборот, попытку ряда исследователей увидеть в «итальянском враче» бельгийца А. Лензея, выписанного Иваном IV в Россию через английскую королеву Елизавету[508], следует считать несостоятельной потому, что Шлихтинг определенно пишет об итальянце, а не бельгийце, и срок службы у него Шлихтинга указан в «семь лет», т. е. должен исчисляться с 1564 г., тогда как А. Лензей прибыл в Россию только в мае 1568 г.

Сочинения, оставленные этими авторами, посвящены, в основном, нравам Ивана IV и его окружения, не раскрывая структуры опричной администрации. Однако они содержат описания опричного быта, позволяющие восполнить наши представления о том «домовом царском обиходе», который определяет суть опричнины. Особенно важно в этом плане «Послание» Таубе и Крузе, существенно дополняющее летописные известия об отъезде Ивана IV в Александрову слободу в декабре 1564 г., его переговорах с московским правительством и последующем возвращении в Москву 15 февраля 1565 г.

Как сообщают летописи, в своем ультиматуме, согласованном с делегатами от бояр и духовенства, Иван IV требовал 1) права беспрепятственно казнить опальных и «брать на себя» их имущество и 2) устроить себе «особный» двор со всем полагающимся царю штатом и «обиходом», включая стрельцов, а для его содержания изымать из государства города и волости[509]. По Таубе и Крузе такое разделение страны царь объяснил возможной своей смертью, когда взятое «в опришнину» отойдет к его младшему сыну, а всё остальное, оставшееся в «земщине», — старшему. О подобном разделе страны между сыновьями царя, только в несколько иной форме, упоминает и А. Шлихтинг[510].

После того, как соглашение между царем и боярским правительством было достигнуто, в присутствии царя и трех его ближайших «советников» и доверенных лиц — Алексея Басманова, Афанасия Вяземского и Петра Зайцева — начался «перебор людишек» из городов и областей, отходивших в опричнину. Он состоял в подробном исследовании происхождения и родственных связей вотчинников и дворян, испомещенных по тому или другому уезду, включая их жен и детей, что всякий раз должны были подтвердить четыре представителя от уезда. Прошедшие отбор в опричнину произносили клятву, содержащую в числе прочего обещание «не есть, не пить и не иметь ничего общего с земщиной» [Т-К, 35], после чего начинался «земельный перебор» на этих территориях.

Принято считать, что таким способом формировался «гвардейский корпус опричников»[511] из служилого дворянства и детей боярских, которые «должны во время езды иметь <…> собачьи головы на шее у лошади и метлу на кнутовище» и ходить «в грубых нищенских или монашеских верхних одеяниях на овечьем меху (нагольные полушубки? — А. Н.), но нижнюю одежду <…> должны носить из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху» [Т-К, 38].

Здесь налицо безусловная путаница, возникшая в результате неправильно понятого, к тому же испорченного изначально текста.

«Гвардейский корпус опричников» с указанными отличиями и эмблемами составляли люди, «которых [царь] набирал из подонков разбойников», «простого или крестьянского рода», так что они действительно могли «не иметь ни пяди земли», и в таком случае «великий князь давал тотчас же сто, двести <…> и больше гаков земли» [Т-К, 35]. Что же касается смотров по «перебору людишек», то на них происходил отбор служилых людей, т. е. несших службу в соответствии с обладаемой ими родовой или пожалованной земельной собственностью, с которой они и впредь должны были служить при дворе, в городах и по своим уездам, будучи кандидатами на замещение должностей в штате опричного двора, опричного аппарата управления и опричного войска.