Смерть в кредит - Луи Селин

Появились и другие трудности… Они тянулись друг за другом, как сосиски в связке… Их было слишком много, чтобы с ними бороться… Родители съеживались, истязали себя в отчаянии, они сжимались в комок, стараясь подставить под удары меньшую поверхность. Они пытались незаметно улизнуть от катастроф… Но все было бесполезно! На них обрушивались новые и новые удары и несчастья.

Мадам Эронд не могла больше работать, она не выходила из больницы… Ее заменила мадам Жасмэн, совсем не похожая на нее, совершенно несерьезная!.. И в самом деле, настоящая транжирка, вся в долгах! Она любила выпить. Она жила в Клиши. Моя мать больше не вылезала из омнибуса, она ездила к ней утром и вечером… Но находила ее только в бистро… Выйдя замуж за колониального жителя, она постоянно пила абсент… Клиенты, приносившие ей что-нибудь починить, вынуждены были ждать свои вещи целыми месяцами!.. От нетерпения и возмущения они устраивали дикие скандалы… Теперь стало еще хуже, чем раньше… Они находились в постоянном исступлении из-за вечных отсрочек и опозданий!.. А потом опять в назначенное время начиналось все то же вранье, увертки и недомолвки!.. Фрр! И покупательница исчезала! Больше никто не приходил… Или же, если был выколочен небольшой аванс, они так хрипели и визжали, тщательно рассматривая счет, что моя мать под конец расчета не знала, что и сказать… Стоило ли задыхаться, хромать, харкать кровью, биться в судорогах, подыхать из-за какой-то мадам Жасмэн, даже из-за всех нас… Игра больше не стоила свеч!

Мать, конечно, понимала и часто в слезах признавалась в этом вслух: вкус к красивым вещам был уже не тот… этого не вернешь… С этим ничего нельзя было поделать, только понапрасну себя изводить… У богатых людей больше нет утонченности… Нет былой изысканности… Нет уважения к вещам тонкой работы, к произведениям, выполненным вручную… Только извращенное пристрастие к машинным гадостям, вышивкам, из которых вылезают нитки и которые размываются и линяют при стирке… Зачем нам Прекрасное? Вот что думают современные дамы! Им нужно лишь что-то кричащее! Вермишель! Нагромождение ужасов! Барахло с рынка! Прекрасное кружево умерло!.. Зачем было стараться? Моей матери тоже нужно было следовать этой мании! Она вынуждена была доставать эти гнусные тряпки… меньше чем за месяц превращавшиеся в настоящие лохмотья… Это уж точно!.. Вся витрина была буквально забита ими!.. Когда она видела, что теперь и у нее со всех карнизов и полок свисают километры подобной дряни, это не просто огорчало ее, а вызывало настоящие колики!.. Но теперь было не до тонкостей… В четырех шагах от нас, на углу улицы Женер, евреи накопили огромные куски того же, в их открытой лавке прилавки были завалены, как на ярмарке, бобинами… километрами, целыми тоннами!..

Это был настоящий крах для подлинных знатоков… Моей матери было стыдно конкурировать с подобным хламом!.. Но в конце концов у нее просто не было выбора… Она бы предпочла вообще оставить это занятие и сосредоточиться на других коллекциях, например на маленькой мебели, инкрустациях, пульверизаторах, овальных столиках, шкафчиках для корреспонденции или вещах с витрины, безделушках, фаянсовой мелочи и даже голландских люстрах, которые почти не давали прибыли и которые было так тяжело носить… Только она была слишком слаба, слишком болезненна, ей слишком мешала ее нога… никогда бы она не смогла бегать с такой тяжестью по Парижу… Это было невозможно! Но именно это и нужно было делать, чтобы не терять драгоценное время. А потом еще сидеть часами, свернувшись калачиком… в «Зале продажи». А ведь был еще магазин!.. Все это мало утешало… Наш врач, доктор Капрон с рынка Сент-Оноре, приходил два раза и все время по поводу ее ноги… Он был очень строг… Он прописал ей полный отдых! Запретил ковылять по этажам, нагруженной как 36 мулов! Она должна была оставить хозяйство и даже кухню… Он говорил без обиняков… Он сказал четко и категорично! Если она будет продолжать переутомляться, он ее предупреждает… У нее начнется настоящий абсцесс… Внутри колена, он даже указал ей место… Ее бедро и икра от постоянных нагрузок стали прямыми и несгибающимися и составляли теперь как бы одну кость. Можно было подумать, что это просто палка, а на ней валики… Это были уже не мускулы… Когда она заставляла свою ногу идти, сверху как будто бы дергали за веревку… Видно было, как они натягиваются… Это причиняло ей острую боль, адские судороги! Особенно вечерами, в конце рабочего дня, когда она возвращалась после своей беготни… Она показывала ее только мне… Она ставила себе теплые компрессы… Она старалась, чтобы ее не видел мой отец… Она заметила, что он впадает в страшную ярость, когда она ковыляла за ним…

Когда мы были совсем одни… я сидел в лавке… она пользовалась случаем и снова повторяла мне очень тихо и ласково, но с глубоким убеждением, что это из-за меня все так из рук вон плохо и у них неприятности в магазине и в конторе… Мое поведение и мои поступки у Горложа и у Берлопа так на них подействовали, что они уже никогда не оправятся… Они были глубоко потрясены… Они, конечно, ничего от меня не хотели… Не держали на меня никакой злобы! Все это было в прошлом!.. Но все же, по крайней мере, я сам должен был понимать положение, в которое я их вверг… Мой отец был так травмирован, что не мог больше контролировать свои нервы… Он вскакивал среди ночи… Просыпался в холодном поту… И часами ходил взад-вперед…

Что касается ее, то я же видел ее ногу!.. Это была худшая из всех напастей!.. Это было хуже самой тяжкой болезни, тифа или рожи! И она опять стала советовать мне самым нежным голосом… попытаться у других хозяев стать благоразумным, уравновешенным, смелым, упорным, признательным, старательным, вежливым… никогда больше не бездельничать, не своевольничать… попытаться стать добрее… Особенно это! Доброта!.. Я должен был всегда помнить, что они лишились всего и попортили себе много крови с самого моего рождения… и особенно в последний раз, когда послали меня в Англию!.. А если со мной произойдет несчастье или я совершу какой-нибудь гнусный проступок, это будет настоящим крахом!.. Мой отец, конечно, больше не выдержит… он больше не вынесет, несчастный! Он получит неврастению… ему придется уйти из конторы… У нее же, если еще будут волнения… из-за моего поведения… то отразится на ноге… И потом один абсцесс, другой… Кончится тем, что ее отрежут… Так сказал Капрон.

Мой отец переживал все еще гораздо трагичнее из-за своего темперамента и чувствительности. Ему нужно было бы отдохнуть несколько месяцев и прямо сейчас, ему нужен был длинный отпуск в спокойном и отдаленном месте, в деревне… Капрон настоятельно это рекомендовал! Он долго его прослушивал… У него пошаливало сердце… Были даже перебои… Они оба, Капрон и мой отец, были одного возраста, 42 года и 6 месяцев… Он еще добавил, что мужчина гораздо слабее женщин в период климакса… требуются тысячи предосторожностей… Но все советы были напрасны! Наоборот, именно сейчас нужно было стараться изо всех сил!.. На четвертом этаже было слышно, как он печатает на огромной, с гигантской клавиатурой, машинке… От длительного печатания у него начинало звенеть в ушах, щелканье букв преследовало его по ночам… Мешало заснуть. Он принимал ножные ванны с горчицей. Это немного успокаивало.

* * *

Я начинал понимать, что моя мать окончательно считает меня бессердечным ребенком, чудовищным эгоистом, капризным, маленьким, безрассудным скотом… Они напрасно пытались что-то предпринять, это действительно было бесполезно… С моими наклонностями, врожденными, неисправимыми, ничего нельзя было поделать… Она ясно видела, что мой отец абсолютно прав… Впрочем, за время моего отсутствия они еще больше закоснели в своем вечном брюзжании… Они были так измотаны, что даже звук моих шагов повергал их в ужас! Каждый раз, когда я поднимался по лестнице, мой отец весь кривился.

Случай с этими чертовыми болеро оказался последней каплей… к тому же машинка раздражала его донельзя, он никак не мог к ней приспособиться!.. Он проводил за ней весь день, пытаясь печатать копии… Он колотил по клавиатуре изо всех сил… Портил целые страницы… Возможно, он бил слишком сильно или же, наоборот, недостаточно, но звоночек не смолкал. Моя кровать была совсем рядом… Я видел, как он старается… Как копается в клавишах, путается в тягах… Это занятие не соответствовало его темпераменту… Он был весь в поту… Он проклинал все и чертыхался… Месье Лепрент в конторе постоянно изводил его и без конца преследовал. Было видно, что он только ждет повода… «Вы никогда не закончите выводить свои черточки, палочки! Ах! мой бедный друг! Посмотрите на ваших коллег! Они уже давно закончили! Вы каллиграф! Месье! Вы не пропадете!..» Он явно его не устраивал… Он уже пробовал спрашивать в другом месте… Он предвидел крах и обращался к бывшим сослуживцам… Он знал помощника кассира в конкурирующей компании… «Конниванс-Инсенди». Ему вроде бы обещали испытательный срок в январе… Но там тоже нужно было уметь печатать… Он принимался за это каждый вечер, как только возвращался с доставки.