Машины Российской Империи - Иван Крамер

Мальчишка нагнал меня уже у пристани, когда под ногами заскрипел настил, и спросил:

– Ты на баркасе поплыть хочешь?

Я кивнул, и он продолжал спрашивать:

– А дальше как? Нас же на баржу не пустят. Вот догоним – и что делать?

– Будем следить. На реке можно держаться далеко, в трубу только посматривать на них, и все. Увидим, где баржа встанет окончательно, тогда я буду решать, как быть.

Он семенил рядом, потом приотстал, обежав меня сзади, пошел с другой стороны, заглядывая в лицо:

– Анри, но как же мы поплывем? Мы ж не знаем, как с баркасом управляться.

– Вряд ли это так сложно. Я имел дело со всякими машинами, а это тоже паровой механизм, просто для передвижения по воде. Справимся… если ты мне поможешь.

– Помогу, помогу!

Конечно, все это было очень самонадеянно. Речная наука – тоже наука, и для начала ею надо овладеть, а уж потом браться за дело. Но сейчас мне не оставалось ничего, кроме самонадеянности.

Рыбацкие лодки, весельные и небольшие парусники, качались на волнах по обе стороны причала. Баркас «Мое дело» был пришвартован в самом конце, и вблизи он подтвердил первое впечатление: растоптанный, но крепкий башмак – из того племени простых народных башмаков, что приняли форму ступни своего владельца. Пусть они выглядят нескладно, зато надежны и удобны так, что их просто не замечаешь на ноге.

В конце причала Заяц, сорвавшись с места, перемахнул через борт. Баркас стоял кормой к нам, палубу от взгляда закрывала рубка. Мальчишка нырнул внутрь, снова показался, крикнул: «Колесо там, колесо с ручками! Этот… штурвал!» – после чего, обежав рубку, скрылся из виду.

Я остановился на краю настила. Всерьез плавать мне пока не доводилось, и уж тем более не доводилось управлять судном, пусть даже таким небольшим. Неважно, разберусь. Передо мной просто плавучий механизм, а с механизмами я всегда ладил.

Но я не успел перебраться на баркас, потому что услышал стук копыт. К пристани подъезжала двуколка, запряженная низкорослой лошадкой. Экипаж производил то же впечатление, что и посудина: нечто приземистое и как бы раздавшееся в бока, старое, видавшее виды, но еще крепкое, еще готовое послужить… И лошадь была такой же – немолодой, видавшей виды, спокойной, крепкой и философски настроенной.

Сидящий в повозке хозяин баркаса слез и неторопливо направился ко мне. Доски заскрипели под грузными шагами. Пухлые розовые щеки, веснушки под глазами… добродушное лицо его свидетельствовало о здоровье как душевном, так и физическом. Он шел, заложив большие пальцы за ремень штанов из добротного темного сукна, на которые успел сменить свои парусиновые шаровары. Трубка в зубах дымилась. Большие залысины поблескивали в лучах солнца, глаза смотрели внимательно и твердо.

– Что это вы делаете с моим баркасом? – произнес мужчина на немецком, не вынимая трубку из зубов.

– Просто смотрим, – сказал я тоже по-немецки, поплотнее запахивая сюртук, хотя этот человек с его внимательным взглядом почти наверняка успел заметить рукоять револьвера. – Вы знаете английский?

– Не очень-то. – Он остановился передо мной, широко расставив ноги. – Но понимаю сносно.

– А я, увы, плохо знаю немецкий, – ответил я уже на английском. – Но понимаю его.

– Тогда я буду говорить на языке Германии, а вы – на том, который привыкли использовать жители британских островов.

С баркаса к нам перемахнул Заяц, вцепился в мой рукав, потянул, и когда я нагнулся, прошептал:

– Давай щас в воду его бросаем, а сами ходу отсюда.

Я отрицательно качнул головой, выпрямился. Мужчина уточнил:

– Значит, вы просто осматривали «Мое дело»… И чем вызван интерес?

– Любопытством ребенка, – пояснил я.

– Что же, похвальная черта, – он смерил Зайца взглядом и пожевал губами, перемещая трубку из одного угла рта в другой. – Жаль, что сейчас нельзя показать мальцу работу двигателя.

– Нельзя? – повторил я.

– Никак невозможно. Угля на борту не хватит даже для того, чтобы развести пары, уж не говоря про плавание, пусть и совсем короткое. Запасы я храню в своем угольном амбаре, – он махнул рукой в сторону рыбацкой деревни.

– Вот как, – произнес я ровным голосом. – Хотя какая нам разница.

– И правда – никакой. Не очень-то я привык вмешиваться в чужие дела, но хотелось бы узнать, что делают два человека, явно недавно выбравшиеся из реки, возле Пестемары?

– Так называется эта деревня?

– Да-да, так она называется. А я ее староста. Разом и староста, и полицмейстер… То есть полиции-то у нас нету, отродясь тут не случалось преступлений. Но она есть в ближайшем городе, Калинеску, и я иногда докладываю тамошнему полицмейстеру о том, что в Пестемарах все спокойно, все по-прежнему абсолютно спокойно. – Он достал трубку из зубов, выдохнул дым и сразу вставил ее обратно. – Но хватит обо мне – расскажите о себе.

– Мы просто путешественники, – пояснил я. – Мальчик упал в воду, я прыгнул за ним. Он не очень хорошо плавает и…

– Я хорошо плаваю! – возмутился Заяц.

– …И теперь хотим догнать свое судно. Боюсь, там не сразу заметят наше исчезновение.

По лицу старосты было не понять, поверил ли он в эту историю. Выдохнув дым, он глянул на переминающегося с ноги на ногу Зайца, на меня и произнес:

– Меня зовут Хольф.

– Алекс Гримуарди, – представился я. – А это… в общем, зовите его Заяц.

– Алекс и Заяц, – повторил Хольф. – Что же, баркас все равно не поплывет без угля. И я вижу, что вам двоим, прежде всего, необходимо окончательно просохнуть, а еще выпить чего-то горячего. Может быть, даже горячительного. Вероятно, и поесть. Потом я выслушаю вашу историю и, возможно, сумею помочь.

Я неуверенно оглянулся на Дунай, по которому двое убийц с их опасным грузом уплывали все дальше, и тогда Хольф добавил:

– Прямо сейчас вам не догнать судно, с которого вы упали. Это просто невозможно, поэтому я и приглашаю вас в гости. Мы все обсудим – и решим, как поступить.

2

Дети то и дело вбегали в просторную комнату, глядели на нас, сидящих за столом вместе с хозяином, и выбегали, когда мать прогоняла их во двор.

Насчитав четырех девочек и трех мальчиков, я с уважением поглядел на круглолицую женщину с немного сонным, меланхоличным лицом, которую Хольф называл Марго. Она звякала посудой у печи, растопленной, несмотря на теплый день. Рядом на вбитых в стену крючках висели мой сюртук, пиджак Зайца и наши рубашки, вместо которых нам выдали другие – просторные, без пуговиц, с завязками на груди. Перед тем в двуколке, сидя за спиной Хольфа, я снял ремни с кобурами и убрал в несессер, который теперь стоял под столом между моих ног.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});