Скандинавский детектив. Сборник - Мария Ланг

— Уголовный розыск, — послышался в трубке мужской голос.

— Наконец-то, — сказал я. — Мне нужен комиссар Бруберг.

— Здесь нет никакого комиссара Бруберга, — ответил голос. — Может быть, вы имеете в виду прокурора Бруберга?

— Да, именно его.

Голос умолк.

— Алло! — закричал я.

— Он еще не вернулся. Чем могу быть полезен?

— Я нашел труп, — сказал я.

Девицы за барьером задохнулись от ужаса.

— Кто говорит?

— Меня зовут Турин. Урбан Турин.

— Адрес, — потребовал голос.

— Я звоню из «Каролины».

— Прошу точно назвать учреждение, — сказал голос уже строже.

— «Каролина Редивива». Университетская библиотека, если вам так больше нравится.

— Это другое дело. Мы сейчас приедем. Ничего не трогайте!

— Я не люблю покойников, — ответил я. — И ничего трогать не собираюсь. Счастливо. До встречи!

— Да… что такое? — спросил голос.

Человек на проводе явно растерялся. Возможно, он только сейчас догадался сложить газету и снять ноги со стола.

— Позвоните комиссару Брубергу, — посоветовал я. — Он как раз интересуется этим делом.

— Здесь нет никакого комиссара Бруберга. Может быть, вы имеете в виду прокурора Бруберга?

— А я думал, что об этом мы с вами уже договорились. Когда я говорю «комиссар Бруберг», я имею в виду прокурора Бруберга!

Мое терпение лопнуло.

— Да шевелитесь вы там, а то задница к стулу прирастет! — крикнул я напоследок и швырнул трубку на рычаг. Девушка с жевательной резинкой наконец обрела дар речи.

— Что случилось? — спросила она. — Кто умер?

— Брат губернатора, — пошутил я. — Но черт с ним. Иди к подъезду и жди там нашу обожаемую полицию. Когда они придут, проводи их в мужской туалет. Понятно? Пошевеливайся!

Девушка послушно улыбнулась. Я повернулся к другой.

— А ты пойдешь со мной.

Потом я повернулся к залу. Все читатели, сидевшие за длинными столами, смотрели только на меня, словно я был по меньшей мере Карлом XII. Высокая рыжеволосая девица со множеством веснушек вдруг встала и разинула рот.

— Брат губернатора? — спросила она.

У нее был такой вид, словно она вот-вот потеряет сознание. Наконец-то у нее будет что написать домой маме и папе, которые живут в каком-нибудь заштатном городишке. У меня не хватало духа разочаровать ее. Вместе со второй девушкой я быстро прошел через читальный зал и поставил ее на часах возле винтовой лестницы.

— Никого не пропускать!— приказал я.— Стой здесь, пока не приедет полиция.

Она молча кивнула и восторженно взглянула на меня. У меня не было никакой уверенности, что она хоть что-нибудь поняла. И я повторил все снова.

— И если нарушишь приказ, я тебя отшлепаю.

— Конечно, — просияла она и шагнула ко мне.

— В другой раз, — пообещал я и снова скатился по винтовой лестнице.

Марта сидела неподвижно. Как послушная девочка, она ждала там, куда ее посадили. После всей кутерьмы в читальном зале здесь мне было как-то очень спокойно. Марта была неподвижна и молчалива. Чтобы дверь не закрывалась, я сунул в щель книгу, которую все еще держал в руке. Потом сел на ступеньку и вытряхнул из пачки сигарету. На стене висела табличка, предупреждающая о том, что во всех помещениях библиотеки курить строго воспрещается. Но ведь бывают и исключения, как, например, сегодня… Я протянул Марте пачку сигарет.

— Закури, и пусть тебя ничто больше не волнует.

Она ничего не ответила, даже не повернула головы. Едва ли она могла оценить сейчас мой горький юмор. Она лишь смотрела своими стеклянными глазами на батарею на противоположной стене.

Полицейских пришлось ждать не меньше четверти часа. И все это время я сидел и смотрел на Марту. Она все еще была очень мила, хотя живая была гораздо красивее. Я танцевал с ней и разговаривал на обеде у Хилдинга. Я пытался вспомнить, как она выглядела в тот вечер, как склоняла голову мне на плечо, как мы с ней весело смеялись. Марта была удивительно смешлива. Она принадлежала к тем, кто смеется не только уголками губ. Она смеялась глазами. Но больше она никогда даже не улыбнется. Роговица глаз уже успела помутнеть. Глазные яблоки глубоко запали. Ведь она была так красива. А смерть особенно безжалостна именно к красивым людям. Куда безжалостнее, чем к нам, грешным.

Так я беседовал с Мартой, как с черепом бедного Йорика. Но только я не был Гамлетом.

Не Терри Леннокс, а именно она научила Хилдинга Улина любить гимлит. Когда-то у нее был роман с Хилдингом. И, конечно, с Германом. И со многими другими…

Докурив сигарету и потушив ее о каблук, я снова посмотрел на Марту. На ее красивых ногах уже появились маленькие синяки. Это были трупные пятна. На горле, справа и слева, тоже были пятна, но только синевато-красные. Ее задушили. В этом я был убежден, не прикасаясь к ней.

— Бедная Марта, — сказал я ей, — кто же так жестоко с тобой обошелся?

— С кем ты разговариваешь? — испуганно спросила девица, стоявшая наверху на лестнице, и спустилась на несколько ступенек.

— Во всяком случае, не с тобой! — отрезал я. — Займись своим делом.

И она тотчас послушно исчезла.

Я думал о том, сколько времени Марта здесь пролежала. Судя по ее виду, она умерла уже давно. Я перешагнул через Марту и прошел в кабинку туалета. Свет туда проникал через двойное окно. Окно помещалось в нише. Внешняя рама была по крайней мере вдвое больше. Обе рамы были распахнуты: внутренняя — настежь, а наружная — лишь наполовину. В нижней части внешней рамы торчал согнутый гвоздь. Очевидно, ее не полагалось открывать. В нише окна лежали дамские сапожки. Я взглянул на Марту. На ногах у нее ничего не было. На это я раньше не обратил внимания. Великолепный из меня выйдет следователь! Она, очевидно, пролезла в окно и оставила здесь сапожки. Я снова перешагнул через Марту. Едва я успел закурить вторую за день сигарету, как явилась полиция.

Широкоплечий здоровяк средних лет со светлыми, коротко подстриженными волосами осторожно спускался по винтовой лестнице. За ним шли еще двое. Один — длинный и тощий, с красноватым лицом. Все у него было длинное и узкое. Он шел, согнувшись, чтобы не удариться обо что-нибудь головой. Рукой он все время придерживал козырек своей фуражки. Другой был маленький и толстый. У него было широкое лицо, и он постоянно улыбался. Они остановились у двери, ведущей в мужской туалет, и уставились на Марту. Здоровяк нагнулся над трупом и буркнул:

— Задушена.

Долговязый встал на цыпочки и широкой дугой изогнулся над начальником. Толстый по-прежнему улыбался. Потом здоровяк выпрямился, крутнулся на месте и протянул мне руку.

— Комиссар Бюгден.

Рукопожатие было необыкновенно мощным, так что ответить тем же у меня не вышло.

— Турин.

— Это вы ее нашли?

— Я.

— Вы знаете, что с ней случилось?

— Нет, откуда?

— Здесь спрашиваю я.

— Да, похоже, — констатировал я. — Но я знаю, кто она. Ее зовут Марта Хофштедтер, и она преподает историю литературы.

— Преподавала,— поправил Бюгден.

Он начинал меня раздражать. Типичный полицейский — одни мускулы. Он наслаждался своим устрашающим видом и весь светился самодовольством.

— Вы никогда не слышали об употреблении настоящего времени в значении прошедшего? — спросил я.

Некоторое время он пристально смотрел на меня из-под лохматых светлых бровей. Я ему явно не нравился.

— Выбирайте выражения, молодой человек, — сказал он.

— Сами выбирайте выражения, я последую вашему примеру, — отрезал я.

Его дубленая полицейская физиономия стала медленно наливаться кровью. Два других полицейских стояли рядом и глазели на нас. Толстяк довольно ухмылялся.

Комиссар отвернулся и бросил долговязому:

— Ладно, поднимись и вызови ребят. Пусть возьмут с собой всю аппаратуру.

Долговязый стал пригнувшись подниматься по лестнице, по-прежнему придерживая фуражку за козырек. Комиссар шагал взад-вперед по туалету. У него явно не было желания со мной общаться. Пошагав немного, он вдруг повернулся ко мне.

— Вы тут ничего не трогали?

Я покачал головой. Он заходил снова. Толстяк следил за ним, лучась улыбкой.

— Вы позвонили прокурору Брубергу? — спросил я.

— Зачем?

— Думаю, это происшествие его заинтересует.

— Почему вы так думаете?

Он задавал вопросы быстро и отрывисто. Голос полностью соответствовал внешности — густой и рокочущий, словно гремела тяжелая артиллерия. Его наверняка до смерти боялись мелкие воришки и угонщики машин.

— Потому, что его интересует, кто отравил Манфреда Лундберга, — ответил я. — Меня не удивит, если эти убийства окажутся связанными между собой.

— Почему вы так думаете? — повторил он.

— Марта Хофштедтер сидела в «Альме» за тем самым столом, где отравили Манфреда Лундберга.